Комкаю пару страниц журнала и подбрасываю в воздух, как мячик. Малыш рад новой игре. Сев на пол, ползет ко мне на попе. Какое-то время мы играем. Он пытается поймать мяч, старается, насупив брови.
В этот момент он выглядит копией хозяина дома.
Мы так увлечены, что оба вздрагиваем, когда открывается дверь.
Мужчина в джинсах, сопровождавший хозяина дома при первой встрече, заходит в комнату. Оставляет дверь открытой, ради провокации, не иначе.
– Я Орсон.
Долго смотрит на меня, как будто ждет особой реакции на его появление или имя. Не дождавшись, пожимает плечом. Походкой хищника, уверенного в своей неотразимости, проходится по комнате и плюхается в кресло. Сидит развалившись, как будто в кресле, а то и во всей комнате недостаточно места, чтобы вместить его огромное эго.
Малыш доверчиво улыбается и протягивает Орсону наш бумажный мячик, бормоча нечто похожее на «дя-дя». Перманентная ухмылка на лице Орсона не меняется, не смягчается. Он так и оставляет малыша на ковре с протянутой рукой и поворачивается ко мне.
– Начинай с самого начала! – делает приглашающий жест.
Я готовлюсь к нашему разговору, как к выпускным экзаменам. Нервничаю и тщательно подбираю каждое слово.
Если судить по поведению Орсона на крыльце, у него с хозяином дома неформальные отношения, так что, скорее всего, босс прислал его разобраться в ситуации. С охраной я откровенничать не стану, но с этим самовлюбленным красавцем придется поговорить, раз уж сам хозяин к нам не спешит.
Начинаю с самого главного.
– Я не имею никакого отношения к ребенку или к вашему боссу. Я здесь… в этом поселке проездом. Остановилась в доме знакомых. Вчера на участке внезапно…
– Кто ты? – перебивает, с интересом приподнимая бровь.
– Никто, – отвечаю уверенно. В таком виде я и выгляжу как никто. Во мне уж точно не заподозришь жемчужину синдиката. Одета кое-как в чужие старые и мешковатые вещи, пахнущие заброшенностью и сыростью. Растрепанная, без косметики, с синяками под глазами от усталости и тревоги.
Орсона веселит мой ответ.
– Совсем никто?
Небрежно веду плечом.
– В данной ситуации я никто, потому что не имею отношения к…
Он снова перебивает.
– Ребенок назвал тебя Ада. Назови свое полное имя!
– Ада… Томпсон. – Будем надеяться, что в сети сотни девушек с этим именем.
– Откуда ты?
– Из небольшого города на востоке Невады. Работаю в библиотеке, живу одна, – выдаю заранее придуманный ответ. Восток Невады хоть и принадлежит центральной группировке, однако между нею и моим отцом, управляющим южной ветвью синдиката, держится шаткое перемирие. Так что за шпионку меня посчитать не должны.
Орсон морщится, чуть ли не плюется. Его Красивейшеству противно тратить драгоценное внимание на девушку, которая никто и ниоткуда, да еще и выглядит кое-как.
Меня радует его реакция. Похоже, он поверил, что я всего лишь туристка с чужих земель без привязок к синдикату.
– Семья есть? – спрашивает небрежно.
– Родители погибли в аварии несколько лет назад, так что я сирота.
Последнее слово звучит искренне. Со смертью мамы исчезла и моя семья. Остались двое холодных, жестоких мужчин, для которых я не дочь и не сестра, а предмет выгодного обмена. Козырь.
– Друзья есть?
– Близких нет.
– Совсем ни с кем не дружишь? – кривит рот в усмешке.
– У меня была собака, но погибла.
Я не удивляюсь этой неожиданной добавке к моему придуманному прошлому, так как всю жизнь мечтаю о собаке.
Орсон хмыкает.
Кряхтя, малыш подтягивается на ноги, держась за его брючину. Покачиваясь, сует пальцы в рот.
– Ням ням ням лени лени.
Орсон хмыкает.
– Рассказывай, откуда он взялся! – Подбородком указывает на малыша.
Сжав руки в замок, делаю глубокий вдох и рассказываю о происшедшем. Судя по тому, что Орсон продолжает усмехаться, особого доверия ко мне он не испытывает. Когда я прошу его узнать, что случилось с незнакомкой, и помочь ей, он только приподнимает брови.
Приходится продолжить.
– Незнакомка заверила меня, что на седьмом участке ребенок будет в безопасности, однако большего я не знаю. Клянусь! И еще… я тороплюсь. Меня ждут знакомые, и, если я скоро не появлюсь, они станут волноваться. Как только хозяин дома заверит меня, что о мальчике позаботятся, я уйду. Я должна срочно с ним поговорить! Пожалуйста, помогите мне!
Мое терпение отсчитывает заветные секунды.
Малыш хватает мужчину за палец и тянет в рот.
– Ням ням ням!
Я не считаю нужным пояснить, что малыш голоден, мальчик сам все объяснил на универсальном языке.
Орсон поднимается. Подхватив мальчика, сажает его на ковер и направляется к двери.
– Что будет дальше?! Хозяин придет? Я могу уйти? – спрашиваю вслед.
Он не отвечает и даже не замедляет шаг. Если он решил, что я солгала, то может оставить меня здесь на долгое время, поэтому бросаюсь следом за ним. Настигаю его у самой двери и цепляюсь за футболку мертвой хваткой.
– Подождите, не оставляйте нас! Мальчику нужна помощь! – Я не собиралась говорить об этом ни с кем, кроме хозяина, однако кажется неправильным и опасным скрывать увиденное. Даже если находка может привести к самым плачевным последствиям. Для меня.
Орсон критически смотрит на меня через плечо, однако останавливается. Склоняет голову, показывая, что согласен подарить мне еще пару минут внимания.
– Посмотрите! – Подхватываю мальчика на руки, кладу на диван и задираю рубашонку. – Вот! Я заметила синяки, когда меняла подгузник. По форме они похожи на отпечатки пальцев, как будто малыша грубо сжимали. В крупных руках, думаю, мужских. Клянусь, я не имею к этому отношения! Я бы никогда не причинила ему зла. Вот, посмотрите, у меня маленькие руки…
Орсон отмахивается от моих оправданий. Улыбка исчезает с его лица, сменившись бледностью. Сжав зубы, он молча разглядывает синяки. В его серых вечно смеющихся глазах появляется огонь.
– Нико играет, гулит, хорошо ест и спит. Выглядит нормальным здоровым ребенком. Я не заметила других внешних травм, однако на всякий случай нужно, чтобы ребенка осмотрел врач.
Отвернувшись, Орсон быстрым шагом выходит из комнаты. Я не успеваю проверить, запер он дверь или нет, как он возвращается с листом бумаги и карандашом.
– Врача я организую, а пока напиши, что вам с ребенком понадобится. Еда, одежда, игрушки. Все пиши!
– Подождите… мне ничего не нужно! Мне пора домой! Я видела в доме женщин, кто-то из них наверняка сможет помочь хозяину с ребенком… или он сам справится… Все заметили, что мальчик очень похож на вашего босса. Наверняка он его сын! Я не знаю, что случилось и как это вышло, но не имею к этому никакого отношения! Прошу вас, отпустите меня!
– Я вернусь за списком через десять минут.
Уходит и захлопывает за собой дверь.
С шумным выдохом плюхаюсь на диван.
– Ням ням ням! – с укором говорит малыш.
Вздохнув, кладу бумагу на журнальный столик и пишу список необходимого. На слезы и истерики нет ни сил, ни времени.
Орсон вскоре возвращается, как и обещал. Долго рассматривает составленный мной список, топчется на месте, морщится, потом спрашивает.
– А ему не надо… ну… – Тычет себя в грудь и… краснеет?
Это он про грудное вскармливание так спрашивает?!
– И что, если надо? Среди ваших охранников есть волонтер? – не могу сдержать сарказма. Устало вздохнув, качаю головой. – Я понятия не имею, сколько малышу месяцев и что он ест. Я вообще никогда не имела дела с детьми, но постаралась составить список возможных продуктов, а там посмотрим.
Мужчина кивает и уже собирается уйти, но останавливается в дверях.
– С чего ты решила, что мальчика зовут Нико?
– Уходя, незнакомка произнесла это имя, и я решила, что так зовут мальчика, однако он не всегда на него откликается. Возможно, она имела в виду, что хозяина дома зовут Нико. Пусть он сам разбирается с именем ребенка. Послушайте, я обо всем вам рассказала, добавить нечего. Попросите кого-нибудь из прислуги присмотреть за ребенком и отпустите меня. Мне пора.
Во рту расплывается горечь от этих слов. Мне безумно страшно и хочется бежать, но… кто присмотрит за малышом? Где хозяин? Даже не поздоровался с ребенком, не посмотрел на него, не успокоил. Отвернулся и ушел. Оставил чужих людей делать для ребенка то, что является правом и обязанностью родных.
Орсон уходит, не отвечая на мой вопрос и ничего не обещая.
– Ада! – улыбается малыш, хватая меня за руку и показывая на наш газетный мячик.
– Да, солнышко. Я Ада, и у меня больши-и-ие проблемы.
*
Минут через двадцать малышу приносят еду на выбор. Полная женщина лет шестидесяти в униформе местной прислуги держит поднос и угрюмо поглядывает на сопровождающего ее охранника. Очевидно, что ей очень хочется что-то сказать, но болтать со мной ей запретили.
Поставив поднос на журнальный столик, она показывает на одну из плошек.
– Это свежий творог, а вот тут фрукты…
– Все, пошли! Тебе велено молчать! – ворчит охранник.
Женщина неохотно следует за ним, но на прощание бросает на малыша взгляд, полный доброты и нежности.
– До чего же он хорошенький! – восклицает. – У нас детского питания нет, но на подносе много полезного и подходит для малыша…
Впервые с момента прибытия на участок номер семь мне становится легче. Здесь есть добрый человек, который желает Нико добра. Значит, скоро меня отпустят.
Я должна убраться отсюда как можно скорее.
Через пару минут приносят второй поднос с едой для меня, тоже несколько блюд на выбор. К тому времени я уже вымыла карапузу ручки, и он набил себе рот творогом и теперь увлеченно рисует соцветием брокколи на поверхности журнального столика.
Аппетита у меня нет, однако заставляю себя проглотить половину бутерброда. Даже не замечаю, с чем он. Не чувствую вкуса.
Через час уже знакомый охранник приносит мешки с вещами для ребенка: подгузники, сменную одежду, детское мыло, влажные салфетки, пеленки и прочее. Наверняка я многое забыла, однако, не имея опыта с детьми, горжусь своими покупками.
Остальную часть дня мы проводим в играх, благо игрушек нам привезли целую кучу. Заметив в пакете игрушечный пистолет, откладываю в сторону. С ума сойти! Ребенку еще года нет, а они…
В том, что хозяин работает на синдикат, сомнений уже нет, как и в том, что он занимает высокую должность. Его имя – тоже Нико, как и у ребенка, – ни о чем мне не говорит. Пытаюсь выпытать полное имя хозяина у охранника, но он притворяется глухим.
Запрещаю себе паниковать. В синдикате немало богатых людей. Хозяин дома может оказаться торговцем, владельцем отелей, клубов, бизнесов… да кем угодно. Мало кто из богатых людей имеет отношение к правящей группировке. О моем побеге отец объявлять не станет, так как это позор для семьи. Розыск будут проводить тайно, поэтому никто из здесь живущих не увидит мою фотографию в газетах или новостях.
Да и с какой стати хозяину дома мной интересоваться? Вид у меня не ахти какой, никто и есть никто. Не стою второго взгляда, Орсон это подтвердит.
Для себя я не попросила ничего, даже зубной щетки. Упорно надеюсь, что меня скоро отпустят. Как только хозяин удостоит меня вниманием, пообещаю ему молчать о случившемся и уеду. Зачем ему меня удерживать? Я даже имени его не знаю, поэтому не смогу никому рассказать о внебрачном ребенке. В синдикате к этому относятся серьезно, здесь все по старинке, согласно традициям. Балом правят старые и порой недобрые ценности.
Ужин нам приносят вкусный, однако со мной никто не разговаривает. Прислушиваясь к тишине в доме, пытаюсь справиться с нервным напряжением, которое бурлит и просится нарушу. Слезами, криками, истерикой.
Укладываю малыша спать и успокаиваю себя, что пребывание в чужом доме может обернуться в мою пользу. Отец уж точно не станет искать беглую дочь на принадлежащем незнакомцу участке. А когда меня отпустят, уговорю охрану вывезти меня за пределы поселка, а то и города. Их уж точно не остановят и не станут допрашивать.
Малыш забавно сопит во сне, и я тоже закрываю глаза, убаюканная тишиной и форсированным оптимизмом.
Просыпаюсь внезапно, будто от толчка. Вокруг темно, в саду никаких фонарей, однако с правой стороны балкона виден ареол света. Поднимаюсь с постели, бесшумно приоткрываю дверь балкона. Влажный дух зимы леденит голые коленки, стягивает кожу. За неимением пижамы я легла спать в футболке и стрингах, и теперь от холода покрываюсь ледяными мурашками с головы до ног. Потянув край футболки ниже, осторожно выглядываю на балкон.
И замираю.
Через балкон от меня стоит хозяин дома. Одна рука на перилах, другой он развязывает галстук и массирует шею. Его пиджак расстегнут, рядом на широких перилах стоит бокал со льдом и темной жидкостью. Виски?
Если хозяин и знает, что я за ним наблюдаю, то ничем это не выдает.
От него веет властью, опасностью и большими проблемами. Для меня.
