Эдуард Билак "Экспонат 2. Попутчики"

– Цепь тебе завтра с машиной пришлют. Заказчик обещал купить.

– Вы ж её отработали уже.

– Да ладно. Не за наш счёт. А тебе здесь зимовать. Мало ли пила понадобится, а толку с неё без цепи?

– Пойду чай заварю. Как говорится – на посошок.

– Может, не стоит? Чай-то у тебя больно едок.

– Вам могу просто чай заварить, с водой, обыкновенный.

Развернулся и ушёл в дом, оставив нас докуривать.

Через положенное на заваривание чая время вышел с чайником, кружкой и пакетом с карамельками. Поставил всё на стоящий на улице стол, налил в кружку чифира:

– Подходи.

– А где кипяток?

Напарник мой не менял стиль общения ни с кем. Упорство его вопросительности было неодолимо.

– В Тынде! Или в Улан-Уде! Бери за правило не ехать туда, куда отправили! Не переводи заварку, пей чем порадовали.

Присели пить «чай».

– А что, дядя Ваня, у тебя кошки не видать? Или к тебе мышей ловить в огороде те приходят?

– Они, может, и ходят, я не слежу. А за кошкой смотреть надо, кошка без присмотра уйдёт.

– Может, кошка, которую вы смотрите, и ушла так?

– Кошка, которая ушла, ушла помирать.

– А что же ты не скажешь хозяйке как есть! Она всё её ждёт, спрашивает.

– Ты молодой. Ты ждать не научился… – сказав это, дядя Ваня задумался о чём-то своём.

– Она сказала, ты эту кошку из петли вынул. Спас.

– И ты бы вынул… Я, вообще-то, кошек до этой не воспринимал. Не было в лагере кошек. Собаки по периметру, а где им, кошкам, взяться?..

– А трудно в лагере?

– Трудно без цели жить. Везде.

– А в лагере какая же цель?

– Выжить! Иначе скомкают, как бумажку, и выкинут. Нет бумажки – нет человека. Слышал такое выражение?

– Так это от бюрократов выражение.

– Человеком быть трудно хоть где. А здесь ещё трудней.

– Чего трудней-то? Живи не хочу.

– От того, что всё можно, человек страха опасности не ощущает. И пускается во все тяжкие. Быть свободным хорошо, когда ты умеешь им быть. У каждого своя тюрьма, и каждый сам себе арестант и тюремщик.

– Ты, дядя Ваня, пересидел, это точно. У тебя всё тюрьма да тюрьма, а люди просто живут и ничего этого не знают.

– Да и пусть не знают. Кому эти знания нужны? Я вот многое видел, многое знаю, а передать, что пережил, не смогу. Это как кататься на коньках… Я тебе расскажу, как ехать. А толку? Шишек ты всё равно насобираешь.

– Ты, дядя Ваня, за что сел? Ты только на меня не ругайся, если не скажешь, то и ничего…

– Чего ничего? За глупость сел! Как и все. Я думал, я свободный человек. Оказалось – ошибался. Тюрьма, она во мне раньше оказалась, чем я в ней.

– Это как это?

Дядя Ваня молча уставился на моего напарника. Тот какое-то время тоже смотрел на дядю Ваню, затем смутился и отвёл взгляд.

– Ты давно женат?

– Пять лет.

– Дети есть?

– Двое у меня.

– Любишь?

– Кого?

Дядя Ваня засмеялся.

– Жену. Детишек. Семью свою. Кого ж ещё любить-то?

– Конечно.

– Ну вот. И я любил. Всё как у тебя. Только когда глупость свою совершил, понял, что всё, чем владел, это и была моя тюрьма. Не мог просто уйти, не отпускала она меня. Любовь, семья, дети… Мы все по большей части по собственным тюрьмам мыкаемся, только привыкли и не замечаем этого… или не догадываемся… – немного помолчал и продолжил: – Человека я покалечил. Сильно. Я уже срок мотал за него, а он всё ещё лечился. Так с инвалидностью и остался. Приревновал я его. К жене. Думал: уйдёт к нему и семья пропадёт. А без семьи я кто?.. Так я тогда думал. А присел и всё равно без семьи остался, только всем близким, да и не близким горя и хлопот доставил…

– А что, нельзя было по-другому?

– Чтобы уметь по-другому, надо терпению научиться. Вот тюрьма терпению и учит.

И говорить как-то после этого не очень охота было. Молча дуя на чай, прихлёбывали вприкуску с конфетами. Допили. Пообещали завтра после погрузки ещё заглянуть. Заместо напутствия дядя Ваня лишь сказал: «Бывайте, пацаны. Если не застанете при выезде, ворота не забудьте закрыть».

Пришла машина. Загрузились быстро. Оставшиеся продукты, включая консервы, сложили в коробку. Решили оставить дяде Ване. Куда их тащить? Да и как делить? Единственный вопрос возник: возьмёт ли? Ведь на побирушку не похож. Характерный. Чего доброго, и пошлёт, куда идти не захочешь. Решили: к воротам подъедем, там и видно будет. На месте его не оказалось. Нашим легче. Оставили коробку у порога, цепь от пилы в неё же и вложили, не думая, не гадая, что по весне хозяин, которому строили, как и обещал, вновь позовёт полы, потолки и прочее по дому делать. И думать про дядю Ваню, кошатницу местную и не думали, но если бы не вернулись, то и историю, от сторожа услышанную, никогда бы не узнали.

Кошка

Мы когда по весне в сад вернулись, встретил нас дядя Ваня по-обыденному: радушия не проявил, лишь констатировал: «Видно, срок вы на этой делянке не выработали. Вы всё знаете, объяснять ничего не надо, если что, сами найдёте». Вот и всех делов…

Сруб поставить, да крышу на него накидать – это дело быстрое, а вот отделка дома – это уже по времени затратно. Пока проконопатишь, пока потолок да пол настелешь, да обналичка, да прочее… Прикинули: месяц как пить дать уйдёт на всё это. Работа есть работа. Приступили мы к исполнению обязанностей. На следующий день хозяйку кошки и увидали. Подошла она, постояла, посмотрела, ничего не сказала и ушла. И эскорт кошачий, как и в прошлом году, с ней вместе. А вечером дядя Ваня заглянул на огонёк. Присел с нами покурить. Как дела, не спрашивал, как жизнь – тоже, не то чтобы человек любопытства лишён, скорее всего, привычка эта многолетняя – не лезть в чужие дела и жизни. А вот напарник у меня меняться не собирался.

– Дядя Ваня, кошатница приходила, посмотрела на нас, ничего не спросила, ушла. Кошка нашлась?

– Нет. Не нашлась.

– А почему не спросила тогда?

– Я предупредил, что вы за кошку в курсе, придёт – принесёте.

– Год уже прошёл. А она всё кошку ждёт. Ведь обыкновенная кошка. Даже не породистая, так, дворовая.

– Дорога она ей. Она ей жизнь спасла, да и мне, наверно, тоже…

Встал дядя Ваня, окурок свой затоптал аккуратненько и ушёл. Не ответ это, а прям загадка какая-то. У напарника зуд начался: «Как ты думаешь, такое может быть? Слушай, кошки ведь не собаки, ни защиты от неё, ничего, а жизнь, говорит, спасла. Ты сам-то что думаешь?» Достал он меня, я и скажи: «Ты у меня какого хрена спрашиваешь? У него и спроси. Чтоб я вопросов твоих дурацких больше не слышал!» Учёл он это моё пожелание, от меня отстал, но терпеливо выждал, когда дядя Ваня через пару дней на перекур заглянул. И как репей придорожный, прицепился к нему: «Объясни, как так. Ведь не собака, ничего не пойму…» – и всё в этом роде. Дядя Ваня в этот раз не злился, благодушный был какой-то, и не торопясь эту историю и рассказал… или выговорился… Человеку иногда надо вслух всё высказать, чтобы мысли свои в порядок привести.

– Я, когда сюда приехал, дикий совсем был, но тут за лето обжился чуток. Привыкать стал, потихоньку и к народу, и к воле. Мужики кто чем помогли, видя, что неумеха я по хозчасти. Как-то всё налаживаться стало…

Пока суть да дело, осень наступила, а затем и приходящая зима снега подкидывать стала. Садоводов, ночующих и проживающих в своих домиках, всё меньше становилось, а со снегами и вовсе остались я, мужик-рыбак на пенсии (его от ближайших водоёмов и смертью не отогнать) и женщина (та, что с кошками). У всех нас домики справные, топи вовремя – и холодную зиму пересидишь. Вначале я даже обрадовался: народу этого вольного, суматошного не будет, а значит, и проблем тоже. Корми собак, присматривай, чтобы не было желания у кого залезть да поживиться чужим барахлишком. Да стал замечать, что без народу-то совсем я не привык. Везде же по жизни то казармы, то ещё какие скопища людские… Поразъехались люди, и делать-то нечего толком. Только мысли в себе самом пережёвывать да на прошлое оглядываться… А смотреть порой не только мне, любому человеку не очень… Может, это совестью и называется… Когда смотришь на прожитое, а там – пустырь с сорняками, тобой не прополотый… Стало мне от этого всё тоскливей и тоскливей становиться. Чем больше было на улице снега и света дневного меньше, тем тоскливей. Я уж все книги, которые рыбак мне давал, перечитал и журналы, что на растопку мне садоводы подкидывали, а всё хуже и хуже мне от тоски. Прямо задавила она меня. Меня так карцера не ломали, как тоска эта. Мне рыбак, видя, что я уже всё, что можно, перечитал, посоветовал сходить к женщине этой, которая в саду осталась. У неё книг, говорит, во всю стену. Топить печку зиму можно без дров, если что. А как подойти? Если только здоровкаемся, и то когда случайно столкнёмся. К ней сын приедет, продуктов навезет на неделю-другую, и я её толком и не вижу. И кошек у неё тогда не было. Не гуляла она по саду… Вот тут-то и появилась та кошка, которую она позже потеряла…

Как-то вечером, уже спать собираюсь, стук в дверь. Ещё подумал: «Кто это? Даже собаки не взлаяли». Открыл. Стоит на пороге, плачет. Сначала оторопел. «Здрасьте», – говорю. А она: «У меня там кошка пришла. Ей помочь надо. Я не могу. У меня не получается, – а сама платочком глаза вытирает. – Помогите, пожалуйста». – «Хорошо», – говорю. Сдёрнул телогреечку, тут же, в сенках, висевшую, накинул, да и за порог. Она идёт, я следом. Вспоминаю, что кошки-то у неё и не было никакой. Думаю: вот от одиночества крыша и поехала… Пришли. Домик справный. Тепло в нём и уютно. И книг – во всю стену… Она меня в угол ведёт, а там на покрывале кошка. Только страшно выглядит. Как будто измяли её всю… Один глаз выбит, шея ненормально вывернута, и на шее той проволока, её, шею эту, перетянувшая. Присел я, думал – мёртвая. Нет, дышит, с трудом, но дышит. Попробовал проволоку ослабить – не получается. Видно, и у неё не получилось.

– За кусачками схожу. Надо было сразу же сказать, в чём дело.

– …

– Ладно. Если к моему приходу не помрёт, значит, освободим.

Пошёл обратно я. Сам про себя думаю: это ж какая сволочь такое наделала? Самого бы подвесить на проволоке да потом бить, пока проволока не порвётся… Да и есть ли в доме кусачки-то?.. Её ведь не спасать надо, а добить бы из чувства сострадания, чтоб не мучилась…

Нашёл я плоскогубцы какие-то. Вернулся. Ничего не изменилось. Кошка дышит еле-еле. Хозяйка плачет. Перекусил проволоку. Смотал. Кошка вроде вздохнула. Что делать дальше, не знаю. Постоял да ушёл. Смотреть на такую картину желания не было.

Ночью припурживать стало. В трубе печной свист разбойничий всю ночь стоял. Даже с обходом не пошёл. Чего зря собак и себя морозить? Часам к десяти утра стук в дверь. И опять собаки ни гу-гу… Открыл. Опять она. В этот раз додумался: «Заходите. Нечего на пороге стоять, избу выстуживать». Даже если и не хочет человек заходить, дверь открытую держать в дом не принято. Не центральное отопление.

– Здравствуйте. Вы меня за вчерашнее простите, пожалуйста, очень я растерялась и испугалась. Вышла я на крыльцо, а она лежит. С проволокой этой…

– Не извиняйтесь. Любой бы растерялся.

– Спасибо вам. Я вчера ведь даже спасибо вам не сказала.

Стою про себя думаю: наверно, померла кошка. Сейчас попросит похоронить «по-человечьи»…

– Я в посёлок собиралась, в магазин, да всё перемело. Вы не пойдёте, случайно?

Мне в магазине точно ничего не надо было. Но я промолчал. Ждал, что скажет.

– Видите ли, я водки дома не держу. Ни к чему. А с вами по-хорошему-то за помощь рассчитаться надо.

– За что? – сначала и не понял я.

– За помощь. Вы ведь помогли. Я вам дам на водку, всё как полагается…

– Кем полагается?

– Но так ведь принято. До вас сторож был, у него «без смазки суставы не двигались». Он всех приучил водкой с ним рассчитываться.

– Я на него похож?

– Да никоим образом.

– Тогда и водки мне не надо.

– Как же так-то? А я рассчитывала, вы в магазин пойдёте…

По лицу было видно, растерялась гостья. У меня у входа табуретка стояла, она на неё и опустилась.

– И как теперь быть?..

– Не переживайте вы так. Обойдусь я без водки вашей.

– Я не из-за этого переживаю. Я хотела попросить вас молока кошке купить, заодно… с водкой. Мне же её отпаивать нечем совсем. А может, пойдёте за водкой? На будущее… Пригодится ведь…

– Я совсем не пью. Нисколько.

– Вот ведь беда-то… Извините, не из-за того, что вы не пьёте, беда. Из-за того, что в магазин вам не надо. И рыбак наш, как пить дать, на рыбалку ушёл…