Евгения Георгиевна Перова "Нарисуй мне любовь"

– И не говори. А ведь только начало лета! Пожалуй, на этот раз поедем с Люсей в Прибалтику.

Он одним махом опрокинул рюмку с водкой, крякнул и с шумом отхлебнул окрошки.

– Ох, хороша! Давай, налетай. Все в холодильнике.

Инна достала нарезанную окрошку, выделила себе порцию, залила ледяным квасом…

– Сметанки добавь! – предложил дядя Лёва. Инна добавила сметанки.

– А то, может, водочки со мной выпьешь? Из морозилки! За окончание сессии.

Инна с сомнением посмотрела на графинчик, но потом решительно кивнула:

– А давайте! И правда, отметим.

«Может, забуду про Вадика» – подумала она, пригубив водки.

– Эээ, ну кто ж так водку пьет! Залпом надо, это ж тебе не коньяк. И селедочкой закуси – хорошая селедка, исландская.

Инна закусила селедочкой и принялась за окрошку. Но водка не помогла, наоборот – обида стала острей. Она механически ела окрошку, шмыгая носом и не замечая, что слезы капают прямо в тарелку.

– Это что ж такое? – растерянно сказал дядя Лёва, который панически боялся женских слез. – Разве окрошку не досолили?

Инна подняла на него полные слез глаза и тут же горько расплакалась.

– Что случилось-то, девочка? Ну-ка, ну-ка…

Он вылез из-за стола, подошел к Инне, обнял ее и увлек на диванчик. Инна плакала, а дядя Лёва гладил ее по голове. Сама не зная как, Инна все ему выложила.

Тут надо сделать небольшое отступление, подробнее рассказав про дядю Лёву. Он, конечно, весьма нравился женщинам и сам был большим любителем женского пола. И не особенно сдерживал свои «порывы», оправдываясь артистическим темпераментом, а Люся закрывала глаза на похождения своего мужа, потому что и сама была не без греха. Лев не отличался большим умом и никогда не просчитывал вперед свои поступки – скользил по жизни, как по волнам, и ему многое сходило с рук благодаря обаянию.

Племянница ему нравилась – как и любая юная хорошенькая девушка. Ее невинность волновала его, и Лев любил смущать Инну фривольными разговорами, с удовольствием наблюдая ее реакцию. Конечно, и неприличная книга, и запретные журналы были оставлены на виду не без умысла, но вроде как с благими намерениями: пусть книжная девочка узнает, наконец, что есть и другие радости в жизни. Но ни о чем более серьезном он и не помышлял. Поэтому все, что произошло в этот день между ним и Инной он не мог назвать иначе, чем «бес попутал».

Тот же бес, похоже, попутал и Инну. Она до сих пор ни разу не задумывалась, почему ей так приятны нечаянные прикосновения дяди Лёвы, родственные объятия и поцелуи в щечку – Льву Анатольевичу удалось пробудить ее женское начало. Инне было неловко, но как-то томно и сладко внутри, а фантазия, раззадоренная польской книжонкой, подсовывала ей образ любовника, весьма напоминавшего дядю Лёву, только помоложе.

И вот теперь они сидели рядышком на диване, Лев обнимал Инну за плечи, утирал слезы и со снисходительным сочувствием слушал ее прерывистый лепет, особенно не вслушиваясь – да какие могут быть проблемы у этой девочки? Все ерунда. Но близость теплого девичьего тела, едва прикрытого тонким хлопком халатика, делала свое дело. Жара и выпитая водка добавили туману ему в голову. Лев как-то вдруг забыл, кто он и кто это юное создание, которое явно нуждается в утешении. И принялся утешать. Так, как умел. Внезапно охрипшим голосом он спросил:

– Так тебе не понравилось, как он тебя поцеловал?

– Нет! Гадость какая-то! Но не в этом дело, зачем он…

– Да просто мальчик тебе попался неопытный, – перебил ее Лев. – Не умеет ничего.

– А надо уметь? – поразилась Инна.

– О, это сложная наука. Но я тебя научу.

Он нежно поцеловал соленые от слез губы Инны. Она изумленно пискнула, но даже не сделала попытки вырваться из крепких объятий Льва. Охватившая ее буря эмоций была так сильна, что Инна бездумно и безвольно последовала за Львом туда, куда он ее вел, и только внезапная острая боль отрезвила ее. Инна вскрикнула и рванулась, но было поздно.

И в тот же самый момент раздался звонок в дверь. Потом дверь открылась и веселый голос тети Люси громко произнес: «Я дома!» Она всегда так поступала, чтобы не застать мужа врасплох. Лев вскочил, запахнул кимоно и страшным шепотом бросил Инне: «Быстро в ванную!» Инна сама не помнила, как оказалась в ванной. Стоя под горячим душем, она тряслась, как от холода. Ни одной связной мысли не было в ее бедной голове, кроме одной: «Надо немедленно ехать домой».

Она пробралась в свою комнату, нацепила первое попавшееся платье, лихорадочно покидала в сумку какие-то вещи… Но надо же попрощаться с тетей Люсей, а то это будет выглядеть странно! Собрав волю в кулак, Инна вышла на кухню, где весело разговаривали Лев и Людмила – точно такие, как всегда. Людмила не удивилась сообщению Инны – была пятница, а в эти выходные Инна и так собиралась домой.

– Да ты бы поехала завтра с утра, пока прохладненько, – сказала она. – А то, что ж в самую жару!

– Ничего, нормально доеду. До свиданья.

И Инна быстро вышла. Ее потрясло, что тетя Люся ничего не заметила – ей-то казалось, что произошедшее, как клеймо, выжжено у нее на лбу. И еще больше потрясло поведение дяди Лёвы, который вел себя, словно ничего и не было, даже улыбнулся ей на прощание. Но в глаза не смотрел. Уходя, Инна успела услышать, как тетя Люся спрашивает:

– Что это с Инночкой? Какая-то она странная.

– А, ничего страшного, – спокойно ответил Лев. – Какие-то неприятности с мальчиком.

Беда не приходит одна. Тайны прошлого

Инна доехала до дому на автопилоте, всю дорогу размышляя, говорить маме или нет. Но дома ее встретила такая беда, что все случившееся надолго вылетело у Инны из головы. Глядя на чудовищно изменившегося отца, Инна с ужасом пыталась вспомнить, когда же была дома последний раз? Получалось, что месяца три назад, но тогда она не заметила никаких особенных изменений: папа всегда выглядел болезненным. Но сейчас… Выйдя на кухню, где бабушка хлопотала по хозяйству, а мама с отрешенным видом смотрела в окно, Инна спросила:

– Все плохо, да?

Бабушка только махнула рукой, а мама обернула к Инне лицо с потухшими глазами и тихо произнесла:

– Да, все плохо. Если еще месяц продержится, будет чудо.

– Но почему вы мне раньше не сообщили? – воскликнула Инна.

– Папа не велел, сказал – пусть спокойно доучится.

Инна взяла отпуск и стала помогать маме с бабушкой. Вольная студенческая жизнь закончилась, начались суровые будни. Единственной отдушиной была возможность иногда поболтать с подружкой Верой, но уж очень далеко развела их жизнь: разные круги общения, разные интересы, только школьное прошлое и объединяло. А рассказать Вере о том, что с Инной произошло, было и вовсе немыслимо. Вера все так же писала письма Генке, передавала приветы от Инны и нисколько не сомневалась, что они поженятся, как только тот демобилизуется.

Так прошло недели три. Однажды, придя из магазина, Инна застала в доме гостей: высокая красивая женщина и девушка – лет на десять постарше Инны, которая почему-то показалось Инне знакомой. У бабушки и мамы были мрачные лица, а вся атмосфера на кухне, где гостей поили чаем, дышала тревогой и напряжением.

– Инночка, познакомься, – сказала мама дрожащим голосом. – Это первая жена твоего отца и его дочь. Твоя сестра. Единокровная.

– Меня зовут Тамара, – представилась девушка. Теперь Инне было понятно, почему та показалась ей знакомой: да просто они похожи: темно-русые волосы, серые глаза, овал лица, манера наклонять голову – Инна словно видела в зеркале себя, повзрослевшую. В первую минуту Инна обрадовалась: надо же, сестра! А потом удивилась, почему в семье никогда об этом не говорили. Мать Тамары молчала, внимательно глядя на Инну яркими карими глазами. Потом произнесла:

– Хорошо, что вы пришли. Я как раз собиралась рассказать нашу историю.

– Простите, я не расслышала, как вас зовут, – смущенно призналась Инна.

Женщина кивнула:

– Я Инесса Вячеславовна.

– Надо же, какое совпаде… – начала было Инна, но тут до нее дошло: никакое это не совпадение! Это папа сознательно назвал свою дочь именем первой жены! Значит, он врал, и никакой медсестры, спасшей ему жизнь и вовсе не было? И что же это значит? Инна покосилась на маму – Евгения Александровна пыталась скрыть, как расстроена, но получалось плохо. У Инны сжалось сердце. Она замолчала и прислонилась к стене – еще один стул не уместился бы на маленькой кухне.

– Мы поженились в 41-м году, в мае. Говорят, кто в мае женится, всю жизнь маяться будет. Вот и у нас жизни никакой не получилось. Володя очень меня любил! На руках носил, пылинки сдувал…

Инна снова посмотрела на маму.

– А я… Признаю, характер у меня не сахар. Избалованная была, капризная. Потом-то жизнь пообломала. Когда началась война, Володя решил на фронт идти, хотя ему от завода бронь дали. Сколько я слез пролила! Чуть не на коленях его умоляла. Уперся и ни в какую. Тогда я…

Она замолчала и принялась рыться в сумочке в поисках носового платка. Нашла, утерла слезы, высморкалась и заговорила снова:

– Кто бы знал, как я себя потом кляла! Но было поздно. Слова эти проклятые как-то сами сорвались с языка. Ох, какой же дурой я была! А все почему? Сосед наш в Испании воевал, вернулся весь обожженный и покалеченный, полный инвалид. Вот и я: как представлю Володю в таком виде, просто сердце останавливается. И не сдержалась…

Она опять надолго замолчала. Наконец, бабушка не выдержала и прямо спросила:

– Что ж ты ему такое страшное сказала-то?

– Я себя не оправдываю! – зачастила Инна Анатольевна. – Но я ж совсем молодая была, глупая, мне только 18 исполнилось, как мы поженились, ничего не знала, не понимала…

– Мама, хватит. Скажи уже, – сурово обратилась к ней Тамара.

– Ну… Я сказала… Если покалечишься, не возвращайся.

Бабушка ахнула:

– Да как у тебя язык повернулся!

Инесса Вячеславовна заплакала:

– Ну что теперь говорить… Назад-то ничего не вернешь…

– И что дальше было? – ледяным тоном спросила Евгения Александровна.

– Да ничего уже не было. Он посмотрел на меня и ушел. Ни одного письма не прислал, я даже не знала где он воевал, и не могла сообщить, что у нас дочка родилась. А потом похоронка пришла. Не знаю, то ли перепутали, то ли он сам как-то это устроил. Я замуж вышла за хорошего человека, он Тамарочку растил, как родную.

– А как же вы нас нашли? – не выдержала Инна.

– Володя письмо прислал. На наш старый адрес. Новые жильцы передали. Написал, что хочет со мной проститься перед… Перед смертью! – она всхлипнула. – Адрес написал и телефон. Ну вот мы и приехали.

Помолчав, она добавила:

– Простите нас.

– Нам вас прощать не за что, – все тем же ледяным тоном сказала Евгения Александровна. – Нас вы ничем не обидели. Надеюсь, Володя вас простит, раз уж позвал. Пойду посмотрю, не проснулся ли он.

Вернувшись, Евгения Александровна кивком показала, что можно идти. Инесса Вячеславовна встала, пошатнулась, но Тамара подхватила ее под руку – довела мать до двери, но сама не вошла. Инесса Вячеславовна сделала шаг, другой, упала на колени и поползла к кровати, где лежал Владимир:

– Володечка… это я… твоя Инночка… Прости меня!

Тамара постояла некоторое время молча, потом сорвалась с места и выбежала из квартиры. Евгения Александровна, бабушка и Инна вернулись на кухню. Бабушка молча прибирала со стола, мама присела на табуретку и отрешенно уставилась в окно. Инна не знала, что сказать, такая буря эмоций ее охватила. Собственное имя жгло ей сердце и в душе зрела обида: она успела увидеть, какое лицо было у отца, когда он увидел первую жену. «Он до сих пор ее любит, – мрачно думала Инна. – А мы просто так! Заместители!»

– Мама, и что, вы ничего не знали? – вдруг воскликнула Евгения Александровна, обращаясь к бабушке. – Или знали, но скрывали?

– Я знала, что Володя в 41-м году женился, – угрюмо сказала бабушка. – Но никогда ее не видела, Инессу-то эту. На свадьбу нас с отцом не позвали, а к нам в гости они не успели доехать, война началась. Володя один приезжал проститься. Она, вишь, из генеральской семьи. Мы-то простота. А потом, когда Володя тебя привез, я спросила, что да как. Он толком не ответил. Ну, видно не дождалась его Инесса, решила я. А оно вон что.

– Инночка, – вдруг сказала мама. – Ты пойди к ней, к Тамаре! Она во дворе сидит. Не надо ей сейчас одной быть. Приведи, пусть увидится с отцом.

Тамара сидела во дворе на качелях и вяло раскачивалась, опустив голову. Инна села на соседние качели и тоже немного покачалась. Потом задумчиво сказала:

– Выходит, ты моя сестра. Так странно.

– Еще бы не странно, – всхлипнув, откликнулась Тамара. – Я тоже только сегодня обо всем узнала, мать по дороге рассказала. Представляю, какой у вас шок. Вы нас теперь ненавидите, да?

Инна пожала плечами:

– Ну, ты так точно ни в чем не виновата. А твоя мама… Она сама, наверно, уже сто раз пожалела о своих словах.

– Не знаю. Она про отца и не вспоминала никогда. Погиб на фронте и все. Она вообще скрытная. Но я рада, что у меня есть сестра!

– Я тоже. Тебе сколько, тридцать два?

– Ну да. А тебе?

– Мне двадцать. А кем ты работаешь?

– Я медсестра.

– А я учусь в педагогическом. А ты замужем?

– Нет. Был один человек… Но он родителям не нравился, я и отступилась. А теперь думаю, не надо было их слушать. А ты? У тебя есть кто?

– У меня…

Инна вдруг вспомнила, что с ней случилось, и заново ужаснулась. Тамара, увидев, как изменилось лицо сестры, взволновалась:

– Инночка, ты что?

– Тамар, послушай… Мне надо кому-то рассказать. Посоветоваться. Мы же сестры, правда? Ты меня не выдашь?

– Ни за что, – твердо сказала Тамара.

Инна торопливым шепотом рассказала свою историю и с надеждой уставилась на сестру:

– Что ты думаешь? Я, конечно, сама во всем виновата, но я просто не знаю, как маме сказать, тем более, сейчас!

– Так, слушай меня. Ты, конечно, немножко наивная, но просто у тебя никакого опыта отношений нет. И ни в чем ты не виновата, даже не смей так думать!

– Но… я же… Он меня не принуждал, понимаешь? А я не сопротивлялась! Почему я такая дура? Не могу… Как вспомню, меня аж тошнит…

– Перестань. Конечно, ты не виновата. Он же взрослый, опытный, умелый. Он прекрасно знает, что и как делать, чтобы таких вот дурочек с ума сводить. Это ж все физиология. Нет, но какая ж сволочь! И главное, ничего не боится, мерзавец. Знает, что ты не станешь шум поднимать.

– Наверно, не стану… Не знаю. Я вот думаю: может, ничего и не рассказывать своим? Папе так точно нельзя. Я-то как-нибудь переживу… А мама расстроится и тетя Люся…