Ушаков посмотрел в сторону Глеба:
– Просвещённая Европа завшивела и утопает в фекалиях – сам зришь – а ведёт себя высокомерно и поучительно. Они нас за варваров полагают. Да что там… А мы-то яко хамелеоны, принимаем на себя цвет предметов, нас окружающих… Своих мыслей мало… Великие подражатели…
Григорий! Только тебе скажу откровенно. Мне трудно оставаться твёрдым в мыслях. Я готов умереть бестрепетно. Да. Но не выдерживаю тяжесть «антонова огня». Слаб человек перед лицом смерти. Но ещё слабее он перед болью телесной. Я готов поменять боль на яд, чтобы освободить душу от смердящего тела.
– Фёдор Васильевич! Это большой грех. Самоубийство – для тебя недостойный уход из жизни. Приняв яд, ты отравишь не тело, а душу. Маленький огонь души не сольётся с большим светом. Не иди супротив предписанной человеку природы. Тебя будут чтить последующие поколения. Ты останешься в их памяти, благодаря Радищеву и твоим друзьям, как мужественный и светлый человек.
– Григорий, ты ангел, спустившийся с небес. Ты делаешь меня блаженным. Утешение страждущего есть надежда. И она будет со мной до последнего издыхания… Глеб подошёл к кровати. Ушаков взял его руку и крепко пожал. В комнату один за другим входили друзья Ушакова, взъерошенные, настороженные.
Шаг назад
Работы по восстановлению МВ-3 продолжались, но безуспешно. Лаборатория А. Г. Боголюбова объединила усилия с Новосибирской академией наук. Оттуда по просьбе руководства прибыли молодые специалисты, «поднаторевшие в сфере искусственного биоинтеллекта». Но что-то не ладилось. Было принято решение продолжить работу по восстановлению МВ-3 на базе Новосибирской академии наук. Как и ожидалось, академик Стригун сдержал своё слово – лаборатория А. Г. Боголюбова была на самом деле «вежливо» свёрнута. Научный коллектив переориентировали на более прикладную научную тему в области биоинженерии и биоинформатики. Можно сказать – опустили на грешную землю, заставили заниматься метагеномикой. Для соратников Боголюбова А. Г. было очевидно, что это проблемы вчерашнего дня. И.Ф.Осипинский с горечью пошутил: «Профессиональная старость стучится в дверь!». Д.В.Гаинский спросил: «Нам намекают на пенсионный возраст?». Ответ последовал незамедлительно: «Нет! Нас возвращают в нашу научную молодость!».
К удивлению А. Г. Боголюбова его дочь Сабрина изъявила желание отправиться вместе с лабораторией в Сибирь. Через несколько дней после исчезновения Триона она успешно защитила свою дипломную работу и выпустилась из университета. Отец не стал препятствовать дочери. Оставалась хоть какая-то надежда, что его проект по искусственному биоинтеллекту не закроют окончательно и доведут до логического конца – хотя бы возвратят Триона. По крайней мере, он будет знать от дочери, как продвигаются работы в этом направлении.
Через месяц Сабрина сообщила радостную весть – установка МВ восстановлена по изначальным образцам. Запуск планируется в ближайшее время:
– Правда, ребята….
– Что с ребятами?.. – забеспокоился Боголюбов.
– Они кое-что там изменили… Не существенно, но сказали, что необходимо было уточнить временные и пространственные параметры.
– Какие ещё параметры? Они хотя бы посоветовались с нашими специалистами?
– Ну, что-ты, папа! У них велись параллельные разработки… Они в этом разбираются ничуть не хуже твоих бывших сотрудников. Кстати, многие из наших, как и я, переехали сюда вместе с лабораторией. Мне сказали, что машина времени сможет перемещать в пространстве не только главный объект, т. е. Триона, но предметы, находящиеся с ним в тесном контакте.
– Совершенно излишняя функция!
– Почему же? Например, рюкзак, или сумка в руках… Наконец, одежда на нём.
Экие изменения! Одежду на теле и все эти атрибуты мы тоже предусматривали. Не летать же ему голым! Это только в голливудских фильмах… Ну, да бог с ним. Уточнили, усовершенствовали. Лишь бы наши наработки не попортили. Ты-то как? Замуж не собираешься?
– Я как-то об этом ещё не подумала… Но, если ты настаиваешь…
– Надумаешь – нас с мамой в известность поставь. Шучу…
Скачк? во времени
Глеб, мрачный, возвращался с похорон. Сокурсники Радищева попрощались и быстро разошлись, кто куда. Радищев стоял некоторое время рядом с Глебом и молчал. Он был сильно расстроен. Видно было, что общество Глеба-Григория было ему в тягость. Потом сказал: «Григорий, если свидеться пожелаешь, заходи…». Повернулся и ушёл.
Внутри заговорил недовольный Трион.
– Скажи-ка, Глебушка, кто тебя надоумил называть себя Григорием? Откуда тебе мысль-то такая на язык скатилась?
– Я тут не при чём! Себя спроси! Я покамест наполовину твоим умом живу! Сдаётся мне, ты мысль эту мне подал, не подумав, или не рассчитав. Ты явно имел в виду Алёшу Бобринского – сына Григория Орлова, плод внебрачной любви его и императрицы Екатерины Второй? А этот Алексей ещё ребенок… Вот я и…
– Пожалуй, ты прав! У нас сейчас на дворе 1770 год. Июнь. Значит, Алёшка Бобринский находится здесь, в Лейпциге, в закрытом пансионе. И ему… ему всего восемь лет отроду. Сбагрили бедного пацана к немчуре в научение. Я первоначально хотел выдать нас с тобой за него. Русские студиозы об этом, скорее всего, не в курсе. Об Алёшеньке даже при Екатерининском дворе особо не распространялись.
– Лучше скажи, что дальше делать будем. Шляться неприкаянно по старинному Лейпцигу, без денег в кармане?
– Тебе, кажись, Фёдор Васильевич одежонку свою соблаговолил. Пошарь в карманах камзола, авось найдёшь пару талеров или гульденов. Прибеднялся Ушаков, на Бокума всю вину свалил. И своё недомогание объяснял плохим питанием, да усердием в работе. А то, что императрица Екатерина выплачивала им на житьё-бытьё сначала по 800, а потом по 1000 рублей в месяц, – об этом ни слова не сказал. Ты думаешь, откуда он подхватил Антонову болезнь? – Да это последствия, что ни на есть, элементарной венерической болезни. По злачным местам студиозы таскались! С девками лёгкого поведения сношались! Сейчас поднапрягусь и озвучу тебе оригинальную цитату из трудов Радищева: «…просительница жила в разводе со старым мужем, имела нужду в представительстве Федора Васильевича, провидела его горячее телодвижение, пришла на уловление его и преуспела. Сими и сим подобными случаями подсек Федор Васильевич корень своего здравия и, не отъезжая еще в Лейпциг, почувствовал в теле своем болезнь, неизбежное следствие неумеренности и злоупотребления телесных услаждений». Витиевато, но понятно!
– Про покойников плохо не говорят…
Глеб засунул руку во внутренний карман сюртука и нащупал какой-то свёрток.
– Кошелёк? Деньги?
– А ты думал! У русского человека всегда загашник имеется. Не зря он подарил тебе свою одежду. Одним словом – добрый был человек. Если мне память не изменяет, согласно австрийско-баварской монетной конвенции, один талер приравнивается двум гульденам. Сколько их у тебя тут? У-у-у! По нынешним Лейпцигским меркам ты, Глебушка, богатый человек. Можешь себе позволить, так сказать… Посмотри-ка перед собой и оглядись. Нужно знать, где мы находимся… Черт, возьми! Куда ты забрёл? Мы с тобой на окраине Лейпцига! Тут ещё просматривается сербо-лужицкое поселение со старыми спиленными липами! Прусские войска спалили старые городские укрепления славянского липового города во время пресловутой семилетней войны!
– Что ты мелешь? Я и ста шагов не сделал! Как мы могли оказаться на окраине?
– Как-как? – Через как! Помнится, так изъяснялся личный водитель нашего батюшки Боголюбова. Этот водила, будь он неладен, отправил нас путешествовать раньше запланированного времени. Мало того лишил меня способности управлять телом.
– Я управляю! Тебе этого мало?
– А как ты думал? Хотелось бы совершенства… Давай бери извозчика! Топать пешком долго придётся! Пусть докатит нас до ратуши. А пока подумаем, что дальше делать… Не нравятся мне эти метаморфозы. Не экспериментируют ли вновь наши отцы? Что-то у них там случилось. Уж не война ли опять какая?
Явление двухгодичной давности
Через час, когда послеобеденное солнце уже пряталось за шпилями церквей, извозчик остановился у Томаскирхе. Глеб нашёл мелочь, расплатился и пошел по направлению к центральной площади города. Всюду, уже на подходах к центру шла бойкая торговля. Площадь превратилась в большой рынок. Продавали поросят, овец, кур. Яйцо в корзинках. Молочники аккуратно раскладывали кринки со свежим молоком. Разливали из бочек жидкий липовый мёд.
Трион рассуждал:
– Надо найти приличный постоялый двор, где столуются студиозы и бюргеры среднего достатка. Шиковать нам ни к чему.
Глеб свернул в знакомый переулок, где он недавно расстался с Радищевым и его друзьями. К ним приближалась веселая толпа молодых людей.
Глеб остолбенел. Впереди всех навстречу ему шёл улыбающийся Фёдор Васильевич Ушаков!
Трион встрепенулся:
– Опаньки! Не падай, Глебушка, в обморок! Это ещё не покойник! Так, так… Кажется, нас с тобой отбросили назад, в то время, когда наш новый знакомый Фёдор Васильевич ещё не собирался умирать. Отцы наши, создатели маленько просчитались. Но отрадно, что работают… Хотят нас вернуть! Знакомимся по новой! Заговори с ними по-русски! Смело выдавай себя за странствующего студиоза под старым именем Григорий. Авось что-нибудь выгорит!
Глеб шагнул навстречу Ушакову:
– Господа! Вы русские? Приятно встретить в чужом городе соотечественников!
– А ты? Ты из России? Из каких краёв?
– Я из Малороссии.
– Посланник новоиспечённого гетмана, графа Разумовского?
Из толпы выступил Радищев:
– Фёдор Васильевич, позволь тебя поправить. Матушка императрица Екатерина своим манифестом два года назад заменила гетманство на коллегию!
Ушаков шутливо взметнул брови:
– Ах, Александр! Как мог ты упрекнуть меня в незнании? Ужель мне неизвестно, что «гетман» заменён на «президента»? Звучит по-иному, а суть одна. И сделано это было для того, чтобы «волки смотрящие в лес», леса не увидели! Вот я и проверяю… Как тебя, странник, кличут?
– Григорий… Бобринский.
– Фамилия до боли знакомая! Кутузов, подойди-ка ко мне!
Из круга вышел парень с красивыми, почти девичьими чертами лица.
Внутренний Трион нежно возгласил: «С таким и дружить не страшно! Красавец…».
Ушаков что-то шепнул Кутузову на ухо. Тот выразил недоумение:
– Не могу точно сказать, Фёдор Васильевич! Понеже я не сведущ…
Ушаков повернулся к Глебу:
– Ну, что ж, Григорий, русский человек, мы принимаем тебя в компанию. Присоединяйся к нам! Мы на пути к нашему любимому погребку Ауербах, где вздымаются выше стола пупки и развязываются языки. Там и поговорим о жизни и о России. Расскажешь нам, как там у нас на родине.
Внутри заговорил Трион:
«Кажется, тебя не до конца раскусили. Тайны царского двора, остаются тайнами для народа. Студиозы не в курсе. Но вот бывший придворный в чине коллежского асессора Ушаков, которого здесь вежливо величают Фёдором Васильевичем, по-видимому, что-то слышал краем уха о настоящем сыне Григория Орлова, и что его звали Алексеем. Поэтому усомнился. Но, вряд ли, он начнёт первым этот разговор. И почему это он такую славную должность на жизнь студиоза поменял? Не поверю, что он так поступил исключительно из-за тяги к знаниям…»
Вываливающиеся из подвала пьяные бюргеры, в основном молодые, не стесняясь, мочились на стены близ расположенного здания, и громко гоготали, выпуская газы из вздутых кишечников. В Ауербахскеллере было накурено и душно. Глеб брезгливо поморщился.
Трион выразил недовольство: «Не будь чистоплюем, окунись в историю. Такой возможности у тебя больше не будет. А если и будет, то пить будешь уже в Гётевском келлере. Этот подвальчик основательно перестроят в 1912—1914 годах. От средневековых зданий здесь ни одного камня не останется. Построят пассаж Медлера с множеством цивилизованных пивных заведений и декоративных магазинчиков».
Интеллектуальная пьянка
В дальнем углу погребка освободился столик. Рассадкой руководил Ушаков:
– Малоросс Бобринский, садись справа от меня! Радищев, Кутузов! Вы, как всегда, – слева! Итак, господа студенты! Зачем мы пришли сюда?
– Чтобы предаться веселью!
– Ты хочешь сказать, что мы собираемся вести себя как немцы? Не можем веселиться без пива и вина?
Радищев улыбнулся:
– Есть мнение – немцы пьют, чтобы поболтать и повеселиться, а русские пьют, чтобы напиться.
– Вредное мнение! Поступим вопреки!
– Как это, вопреки, Фёдор Васильевич?
– Будем провозглашать тост. – Каждый поочерёдно… И запивать в меру.
– Ну, это легко!
– В нашем случае довольно сложно. Не будем превращать тосты в обычную болтологию, а сделаем так… Каждый из вас воспроизводит по памяти любимую цитату из Гельвеция. Сразу после этого умеренно запиваем и обсуждаем. И так по кругу! Machen wir eine intellektuelle Runde! (Интеллектуальный тост по кругу). Радищев начинай!
Радищев встал и без особого напряжения процитировал:
– Тот более к познанию истины способен, кто умеет различные мнения выслушивать, подобно тому, как лошадь, которая прошла страну во всех направлениях, знает ее лучше, чем лошадь, привязанная к колесу и всегда идущая лишь по небольшому кругу.
Трион заметил про себя, что юный Александр озвучил мысль Гельвеция близко к тексту.
Ушаков улыбнулся:
– Хорошая здравица в честь лошади, которая… Бобринский, что-нубудь добавить хочешь?
Трион встрепенулся: «Сейчас мы их повергнем словами позднего Радищева. Посмотри, Глебушка, не отобразится ли удивление на лице будущего автора этих слов»:
