– Это краска. Батя сказывал, что зовётся ляпис-лазурь.
Купец прищурился, а его глаза сверкнули очень нехорошо.
Дело в том, что минерал, из которого делали ляпис-лазурь в те годы, стоил на вес золота. Однако при его измельчении обычно получали лишь серый порошок. Секретом изготавливать из этого камешка ярко-синюю краску владели лишь несколько арабских семей, из-за чего сама краска стоила ещё дороже. Ситуация усугублялась ещё сильнее из-за того, что из ста грамм минерала удавалось изготовить всего два-три грамма собственно краски, поэтому цена какого-то жалкого грамма краски из ляпис-лазури колебалась в районе полусотни грамм золотом. В пересчёте на серебро – порядка восьми рублей. Или даже больше.
Огромные деньги!
Вот почему подобная краска была доступна только очень состоятельным людям. Как и живопись с её использованием. Дороже неё был только императорский пурпур. Так что Агафон, увидевший, что? паренёк ему принёс, даже как-то растерялся. В туеске было около двух десятых гривенки[24 - Гривенка – это половина гривны. С XV века на территории Руси доминировала новгородская система мер и счёта, поэтому самым распространённым типом гривны была новгородская – примерно 204 грамма. Соответственно, гривенка получается около 102 грамм, а 2/10 гривенки, это что-то около 20 грамм.] этой краски. Немного. Но рублей на сто шестьдесят тянуло. А может быть, и больше.
По тем годам очень приличное состояние.
Деньжищи!
И этот отрок с ними вот так запросто ходит?
Дивно…
Причём, что интересно, этого объёма совершенно не хватило бы для росписи храма. Но вот для какой-нибудь иконы – вполне. Что позволяло продать туесок одной партией под конкретную задачу. Повышая ценность торгового предложения.
В общем, глаза Агафона очень нехорошо сверкнули, а в голове начали стучать мысли о том, чтобы убить задохлика и ограбить. Сто шестьдесят рублей, чай, на дороге не валяются. Особенно после того разорения, что учинили татары его имуществу.
– Это наследство отца, – не теряя самообладания, произнёс Андрейка, прекрасно всё поняв.
– Да ты что? – оскалился Агафон со сквозящим скепсисом.
– Да. И кто знает, что ещё он мне оставил. Не так ли?
Пауза.
Агафон пыхтел и напряжённо думал, сводя дебет с кредитом.
Отец Андрейки не считался богатым человеком. Да, у него было всё необходимое воинское снаряжение. Но с деньгами имелись постоянные проблемы. Хотя иной раз с боя брал хороший барыш, но всё спускал на гулянки. Так что, имея ТАКОЙ туесок он, без всякого сомнения, пустил бы его в дело. Мужчина он был простой и бесхитростный. Мудрить не стал бы. Как и клад закапывать.
Откуда парень его взял? Вопрос.
– А что он тебе ещё оставил? – наконец спросил Агафон чуть осипшим голосом.
– А это зависит от того, сговоримся мы али нет. Мне нужен человечек, что продавать наследство отцовское станет. И так, чтобы обо мне не говорили. Я в тебе не ошибся? Или тебе жадность ум застит?
– Брешешь.
Андрейка достал тельный крест и поцеловал его.
– Я ведь могу тебя убить. За меньшее, – кивнул он на туесок, – убивали.
– Но не убьёшь, – расплылся в улыбке Андрейка.
– Это почему?
– Меня человечек ждёт. И если я не вернусь, он отцу Афанасию сообщит, что я к тебе пошёл – наследство отцово закладывать, чтобы зиму продержаться. А за убийство слуг государевых сам понимаешь, что тебе сделают.
– Что за человечек? – тихо и как-то вяло поинтересовался Агафон. – Не тот ли холоп, которого ты оставил в лодке?
– Ты думаешь, я так глуп? – продолжал улыбаться Андрейка. – И да, я знаю, сколько это стоит. И если мы сейчас сговоримся, то время от времени я буду приносить тебе дорогой и очень интересный товар. А если нет – я уйду спокойно и пойду к другому купцу. А потом к следующему. Если не удастся сговориться – поеду к деду. С ним придётся делиться, но он точно поможет.
– К деду? К деду не надо, – засуетился Агафон. Причмокнул губами и, достав нож, осторожно, самым кончиком клинка зачерпнул краску. Поднял её. И просыпал обратно. – Добрая лазурь. Что ты за неё хочешь?
– Пятьдесят рублей.
– Да ты рехнулся! – ахнул Агафон, хлопнув себя руками по бёдрам. Даже нож от удивления выронил.
– Ты за неё в три раза больше получишь.
– Да меня за неё зарежут, и вся недолга!
Начали торговаться.
Пришлось ещё скинуть. И ещё. И ещё. В общем, сошлись на восемнадцати рублях. Больше Агафон давать наотрез отказывался. С него ведь спросят – откуда. А как ответ держать? Да и продавать краску придётся в Москву везти. Да связи подключать, чтобы к нужным людям зайти.
Вот и ударили по рукам. Да, всего за десятую часть стоимости. Но изначально Андрейка и на это не сильно рассчитывал. Думал, что Агафон даст меньше – в районе десяти рублей. И ему этого для зимовки вполне хватало. А тут – почти вдвое больше.
Причём малую часть цены купец дал монетой, остальное же товаром, что вполне устраивало Андрейку. Тем более что Агафон согласился приобрести парню всё, что потребуется, от своего имени, чтобы не выдавать его. А всё купленное барахлишко сговорились, что купец погрузит на свою хорошую лодку, отдав её до весны в пользование парня безвозмездно. Андрейка же для всех окружающих пойдёт на ней вроде охранника на приработке, чтобы доставить товар куда надо.
И пока Агафон суетился, решая вопросы по заказу нашего героя, тот пожил у него в гостях. Пару суток пришлось просидеть. Но с пользой. Потому как купец и холопов его накормил добро, и его самого. А ещё они мало-мальски про дела поговорили. Что почём из редких и интересных товаров.
Конечно, Андрейка рисковал, когда шёл к Агафону. Сильно рисковал. По сути, он рисковал даже тогда, когда делал эту краску. Ведь она могла легко стоить ему жизни. Да и даже сейчас – ещё ничего не закончилось, поэтому версии наследства он планировал держаться до конца. Что отец-де был на публику дурак. Но на деле прикопал немало всяких запасов на черный день. От греха подальше. И не делать пока ещё этой краски, поставив по весне Агафону другие интересные товары…
Глава 5
1552 год, 13 июля, Тула
Жизнь нашего героя у купца была нервной.
Андрейка каждую ночь, засыпая, опасался не проснуться. А этот самый Агафон мерещился ему с топором, нависающим над ним. Очень уж личностью он был колоритной.
Но обошлось.
Чтобы показать наличие «неучтённого элемента», наш герой вытащил к купцу обоих холопов и вёл себя максимально непринуждённо. Уверенно. Спокойно. Так, словно знал – его не тронут, а если и тронут, то сильно за это поплатятся. А человечек, который стуканёт, если что, кто-то ещё, а не вот эти холопы. И ловил не раз и не два задумчивый взгляд Агафона на себе.
Формально Андрейка – отрок семьи человека служилого по отечеству, то есть служащего Государю потомственно. И имеющего за это право на поместье. Такая система службы на Руси была введена дедом нынешнего монарха. Не очень давно. Но лет семьдесят с гаком уже прошло – порядка трёх поколений, из-за чего отношение к служивым уже устоялось, а о том, что было ранее, никто ничего не помнил, за исключением считаных единиц. Да и те больше опирались на байки дедов.
Так вот, убивать купцу человека в статусе Андрейки – дело поганое. Ежели узнают, то головы ему не сносить. Но это если узнают. А во все времена людей наказывали только за одно преступление – за то, что они попались. И отягчающим вину обстоятельством было то, что они признались. Так что Агафон тут, в тульском посаде, мог вести себя хорошо, опасаясь донесения. Но там, за его пределами… о да… он мог многое…
Этого-то Андрейка и боялся. Даже восемнадцать рублей – сумма большая. И терять её Агафон мог не захотеть. Но это ладно. Это полбеды. Ведь наш герой намекнул ему на то, что знает, где взять ещё интересных вещей. Что мешало купцу захотеть тесно пообщаться с Андрейкой за пределами городской округи? Чтобы шито-крыто. И под пытками выбить из него все ухоронки, на которые парень намекнул? Для того чтобы забрать всё ценное оттуда, а его самого с холопами просто прибить и аккуратно прикопать? Правильно. Ничего не мешает. Именно поэтому-то Андрейка и думал о том, как подстраховаться на этот случай, ещё с того самого момента, как бродил по тульским торговцам в первый день здесь, в XVI веке. И даже кое-что придумал. Но судьба подбросила ему новых проблем…
Когда наш герой уже завершил дела у купца и вышел с территории его разорённой усадьбы, его ждала весьма неприятная встреча. Один из уважаемых служилых людей с парой своих послужильцев прогуливался здесь словно невзначай.
– Андрейка! – воскликнул Пётр по прозвищу Глаз. – Ну ты и дурень!
– Чего?! – нахмурился парень и демонстративно положил руку на отцовскую саблю.
– Какой бес тебя попутал у Агафона деньги в рост брать? Куриная ты голова! – пояснил с самым разочарованным видом этот мужчина лет тридцати пяти или более того. А потом кивнул на туго набитый кошелёк на его поясе.
– Тебе какое дело до того?
– Я был другом твоего отца! И я, и мы все сильно удивлены тем, что ты не у нас остановился, а к этому христопродавцу пошёл. А теперь ещё и это…
Парень нахмурился.
Он всё же ещё не сумел должным образом адаптироваться к местной среде и своему положению. И этой специфической игре, названной впоследствии местничеством. Да, там, в XXI веке, тоже сохранялась подобная система общественных отношений, но не так явно. Здесь же проявлялась куда более ярко и вычурно. А местами так и вообще – выходя далеко за рамки неформальных отношений. Суть её опиралась на честь…
Честь – довольно странное слово с ускользающим смыслом. Когда Андрей только начинал готовиться к путешествию в прошлое, то столкнулся с этим понятием и его повсеместным употреблением. И попытался разобраться, что оно означает, придя к довольно занятному выводу. Определений этого слова он встретил достаточно много, однако все они казались ему какими-то натянутыми и далёкими от универсальности, то есть с их помощью нельзя было охватить всю практику бытования этого понятия в том же XVI веке.
А потом его озарило.
Престиж. Это просто престиж и репутация. Что прекрасно объясняло всё. Например, конная служба в поместной коннице считалась более честной, нежели в стрельцах. А стоять на службе поместным дворянином – честнее, чем послужильцем. Почему так? Потому что один вид службы был более престижным в глазах окружающих, даже если приносил меньше дохода, а другой – нет.
Родовая честь? Уважение к роду, его престиж, который складывался из поступков и публичных успехов. Участвовал отец в битве такой-то? Хорошо. Проявил себя храбрым? Отлично. Остался при сюзерене, когда все остальные побежали? Идеально. Это помнили. Этим гордились. Это ценили.
Личная честь? Так это личный престиж, который складывался из поступков и общественного мнения.
Внутренняя честь? Да то же самое. Только престиж этот внутренний и регулировался личными «тараканами».
И так далее, и тому подобное.
Так вот, жизнь в те годы была не такой, как в XXI веке. Каждый человек был на виду, даже в городе, которые были небольшими и скорее напоминали крупные укреплённые деревни. Все про всех всё знали. Постоянно болтали и распускали слухи со сплетнями. Пошёл к любовнице? Так поутру это уже станут обсуждать. И до жены всё дойдёт быстрее, чем ты успеешь придумать оправдание.
Вот и Андрейка, оставшись с ночлегом у купца, совершил оплошность. Зайти по делам – одно. Остаться на ночлег – совсем другое. Тем более что он чужой ему человек, а в городе у покойного отца хватало друзей-товарищей, с которыми он и в поход ходил, и гулянки гулял. Так что остановиться было у кого. Понятное дело, что все или почти все в разорении. И усадьбы у них не в пример меньше той, что у Агафона. Но этот поступок парня попахивал дурно и негативно влиял на личную честь Андрейки и, как следствие, его репутацию в служилой среде.
Вот один из друзей-товарищей старых отцовских и решил пообщаться. Да уму-разуму отрока поучить. Ибо тот не купец и не гоже ему с ними такую дружбу водить…
Андрейка не стал оправдываться. Просто внимательно посмотрел на Петра и спросил:
– У тебя дело какое есть?
Тот от такого заявления аж дар речи потерял. Ну не так должен был вести себя пацанёнок, которого застукали на горячем.
И тут за спиной Андрейки вышли люди купца и потащили закупленные им товары в лодку.
– Это что? – удивился служилый.
– Так нанял я Андрейку, – улыбнувшись, произнёс Агафон со всем почтением как к себе, так и к собеседнику. – Вот – собрал товар, а он повезёт.
– А денег чего столько дал? – кивнув на кошель парня, спросил служилый.
– Так довезёт в целости и сохранности. Ведь слово служилого человека нерушимо.
– Так и есть, – нехотя кивнул этот человек.
А потом начал звать к себе Андрейку послужильцем. Всё лучше, чем на купца работать. И что сделку эту поможет закрыть. И вообще прислуживать купцу – урон чести.
– Я сам это решу, – твёрдо, но без вызова произнёс наш герой. – А тебе благодарствую за заботу. Да только не вижу я урона чести в труде ратном. Татей ныне много на дорогах. Отчего их не погонять?
– Мал ты ещё татей гонять. – буркнул Пётр. – Аль не понимаешь, что Агафонка тебе помогает не просто так?
– Все люди держатся своего ума, – пожал плечами Андрейка, прозрачно намекая на то, что и Пётр тоже не просто так желает ему помочь.
К слову сказать, он пока не мог понять – ради чего ребята стараются. Ну вот возьмут они Андрейку послужильцем. И что им с того? На хлеб они это разве намажут? И ведь предлагают так настойчиво. В такой массовый альтруизм он не верил. Так что чем больше они предлагали, тем сильнее напрягался.
Так или иначе – Андрейка отбрехался и, поблагодарив за помощь, отправился дальше. Осмотрел лодку. Оставил рядом с ней сидеть Устинку с Егоркой при топорах на поясе. А сам, немного помедлив, собираясь с духом, да и пошёл к отцу Афанасию.
– Доброго утречка, отче, – поклонился наш герой с порога.
– Доброго и тебе, – кивнул священник. – Думал уже, что не зайдёшь.
– Как я мог, отче? И пожертвовать на храм надлежит, ежели по совести. И за упокой души бати моего помолиться. Да за советом к тебе обратиться.
Афанасий благодушно кивнул.
И Андрейка, сняв с пояса кошелёк малый, протянул его священнику.
– Здесь рубль. Прими, не побрезгуй.
– Рубль? Но отколь он у тебя?
– Батя мой, когда из походов приходил, иной раз кое-что из взятого на саблю прятал. Мало ли беда какая нагрянет. Вот я одну такую ухоронку и нашёл.
– Оттого и в послужильцы не шёл?
– Да, отче. Хотел поначалу проверить. Верно ли я помню.
– А что там было?
– Туесок малый с краской доброй. Ляпис-лазурь зовётся. Её там совсем немного лежало. Едва на икону.
– Ох… – выдохнул священник. – А чего… – он хотел спросить, но остановился, найдя сам ответ в своей голове. – И в какую цену ты Агафону ляпис-лазурь отдал?
– Восемнадцать рублей за две десятые части от гривенки.
– СКОЛЬКО?! Да он, мироед, совсем оскотинился от жадности своей!
– Отче, я ведаю, что красная цена ей полторы сотни рублей или даже больше. Но кто мне даст такие деньги в Туле? Особенно после разорения города.
