Я мягко отцепила от себя его руки.
– Нет, я прекрасно поняла, что вы имели в виду. И очень благодарна. Но я сама хочу поехать в Блэквуд.
Неведомая сила влекла меня в замок на холме. Я не могла ей сопротивляться. Умом понимала, что это глупо, опасно, чистое безумие, а интуиция и сердце вопили: «Поезжай!» И с каждым часом это «поезжай» звучало в голове все громче и настойчивее.
– Но… – мужчина застыл, глядя на меня с открытым ртом. Прошла почти минута, прежде чем дар речи к нему вернулся. – Но вы же умрете, Мэри! Зачем вам умирать? Вы так молоды и красивы. Вы можете стать кому-нибудь прекрасной женой и родить детишек. Я, например, одинок.
– Уверена, что дочь того негодяя, проигравшегося в карты, тоже молода, красива и однажды станет хорошей женой. Но я ценю вашу заботу. Мне очень приятно, правда, – я попыталась коснуться его щеки, но мистер Годар перехватил мою руку и прижался к ней в долгом поцелуе. Его губы были неприятно влажными, а борода колола кожу.
– Думаю, к утру вы измените свое решение, – сказал он, оторвавшись наконец от моей ладони. – У вас впереди целая ночь, чтобы подумать. До завтра, Мэри. Я приеду ближе к десяти.
И он исчез внутри кареты, а я вернулась домой.
* * *
Ночью я проснулась с сухим, как пустыня, горлом и отправилась на первый этаж за стаканом воды. Еще на лестнице я заметила, что дверь в кухню приоткрыта и сквозь щель наружу льется тусклое мерцание масляной лампы.
Из комнаты доносились странные звуки: звон, стук, плеск. Затем я услышала осторожные шаги.
В Гринхолл проникли воры? Или кого-то из домочадцев, как и меня, замучила жажда?
Стараясь не шуметь, я преодолела последние ступеньки, а затем на цыпочках подкралась к двери и заглянула в кухню.
От увиденного глаза полезли на лоб.
Мачеха, эта гордячка Сама-жри-свои-помои, вытащила из холодного погреба посудину с моим борщом и сейчас уплетала его за обе щеки прямо из кастрюли. Как же жадно она наяривала! Ложка так и мелькала в воздухе.
Рассмеявшись, я распахнула дверь.
Леди Дельфина резко обернулась. Она стояла рядом с раскаленной плитой, и ее губы лоснились от жирного супа.
– А говорили, что умрете от голода, но не возьмете в рот всякую дрянь, – поддела я.
Глава 3. Сборы
Утром леди Дельфина закрылась в своей спальне и не покидала ее до самого моего отъезда. Новая кухарка еще не объявилась, и мои голодные сестры бродили по дому с урчащими животами, похожие на унылых неприкаянных призраков.
Вот беда-печаль, когда не можешь сам себя обслужить.
У меня, в отличие от этих бытовых инвалидок, руки росли оттуда, откуда надо, и я бодро отправилась на кухню готовить себе завтрак.
Из погреба я достала корзинку с яйцами, попутно ругаясь на неудобство местной одежды. Длинные громоздкие юбки – это, конечно, женственно и красиво, но спускаться в них за продуктами по шаткой деревянной лестнице с узкими перекладинами вместо нормальных ступенек – тот еще аттракцион. Штаны бы мне сейчас!
Растопив плиту, я грохнула на конфорку большую чугунную сковороду – другой в шкафчиках не нашлось – и разбила в нее два яйца. И тут же, привлеченные запахами еды, в кухню заглянули две страждущие гиены. Дверь приоткрылась, и в просвете друг над другом показались головы Иветты и Клодетты. Ноздри сестер раздувались, глаза блестели.
– А нам? – потребовала тощая.
– Вон яйца, вот плита. Дерзайте, – ответила я, накладывая себе в тарелку глазунью.
Острый подбородок Супового набора задрожал.
– Готовить? – прошипела она, алчно наблюдая за моей трапезой. – Самой? Я леди. Это ниже моего достоинства. Я тебе что, челядь какая-то?
– Ну значит, голодай, – пожала я плечами и под двумя жадными взглядами отправила в рот кусочек яркого полужидкого желтка. – Кто не работает, тот не ест.
Дверь захлопнулась с такой силой, что зазвенело стекло на полках серванта, однако уже через минуту приоткрылась опять, впустив в кухню робеющую толстушку.
– Мэри, – Иветта бочком протиснулась к плите и взглянула на нее испуганными глазами, будто не плита это была, а монстр, готовый ее сожрать. – Ты мне поможешь? Я никогда не готовила.
Она взяла из корзинки яйцо с таким видом, словно боялась, что оно взорвется в ее руке.
– Очень кушать хочется, – жалобно протянула она.
Что ж, стремление к труду надо поощрять.
Быстро покончив с завтраком, я встала у плиты рядом с Иветтой и принялась руководить процессом.
– Так, сковорода еще не остыла, и масла на ее дне для готовки хватит. Не надо нам лишнего жира.
Толстушка слушала меня и кивала с серьезным лицом, будто готовилась к сложной, ответственной миссии. Вот умора! На секунду мне стало жалко эту избалованную девицу. Могла бы вырасти нормальным человеком, если бы ее правильно воспитали.
– Возьми яйцо и разбей его в сковороду.
– Как разбить? – в серых глазах Иветты отразилась растерянность. Она смотрела на меня доверчиво и с благоговением, словно я была богиней кулинарии.
– Да вот хотя бы о стенку сковороды.
– Прямо вот об это? – моя ученица с сомнением коснулась закопченного чугунного края.
– Да. Не робей.
Иветта переступила с ноги на ногу, затем глубоко вздохнула, собираясь с духом, и сделала так, как я велела.
– Ой.
Часть скорлупок полетела в шипящее масло, часть – запуталась в вязкой смеси желтка с белком.
– Ничего, первый блин всегда комом, – успокоила я расстроенную девчушку. – Выше нос. Сейчас исправим.
Деревянной лопаткой я принялась выковыривать скорлупу, попавшую в яйцо.
– А теперь давай и второе туда. Только аккуратнее.
В этот раз у Иветты все получилось идеально. Глазунья не растеклась, ничего лишнего в нее не попало. Яркое выпуклое солнце в центре круглого облака.
Гордая собой толстушка, как ребенок, захлопала в ладоши.
– Смотри, Мэри, смотри! – воскликнула она. – Какая красота! Это я сделала. Сама!
Ее щеки раскраснелись, лицо озарила широкая улыбка, и на миг Иветта стала почти хорошенькой. Больше не хотелось называть ее свинюшкой.
Я помогла переложить жареные яйца на тарелку. На обычную глазунью довольная Иветта смотрела как на чудо. Поставив локти на стол и подперев ладонями щеки, она с восторгом разглядывала результаты своего труда.
– Чего не ешь? Голодная ведь.
– Красиво, – вздохнула Иветта.
– Яйца красивые? Ну ты даешь, – рассмеялась я. – Приятно уметь что-то делать? Теперь не пропадешь.
Кивнув, толстушка тронула вилкой желток, и, мягкий, оранжевый, он растекся по упругой поверхности белка. Попробовав кусочек, Иветта в блаженстве прикрыла веки.
– Это самое вкусное что я когда-либо ела, – шепнула она, прожевав, и я снова по-доброму рассмеялась.
– Потому что сама приготовила.
За окном кружились крупные хлопья снега. Ветер утробно завывал в дымоходах. Дневного света не хватало, и на обеденном столе уютным огоньком мерцала масляная лампа.
Дверь в кухню приоткрылась, и в тишине раздалось завистливое шипение:
– Предательница.
– Зато сытая, – Иветта показала сестре язык и погладила себя по круглому животу.
Сразу после завтрака явился мистер Годар. Дороги замело, и сегодня он приехал не в экипаже, а на санях. Из окна кухни я видела, как рядом с домом остановилась роскошная деревянная ладья с загнутыми полозьями, проложившими в снегу две борозды. Кучер сидел на белом коне, а мистер Годар на скамье, застеленной шкурами.
– Доброе утро, леди Мэри, – поклонился мужчина, когда я вышла его встретить. В густой рыжей бороде горели снежинки, на плечах кафтана выросли погоны, меховая шапка напоминала сугроб. – Надеюсь, за ночь вы передумали ехать в Блэквуд.
– Не хочу вас расстраивать, но мои планы не изменились.
– Что ж, – вздохнул мистер Годар и протянул мне руку в перчатке из коричневой кожи, – тогда полезайте в сани. Поедем выбирать вам наряд.
Огромные на вид сани внутри оказались не такими уж и широкими: устроившись на лавке, я тесно прижалась к плечу своего спутника. Городской советник повернулся ко мне, и в зарослях его густой рыжей бороды запуталась улыбка.
Кучер тронул поводья. Конь фыркнул, и деревянные полозья с шорохом заскользили по рыхлому снегу.
Ехать в крытой повозке было бы теплее, но колеса карет больше не справлялись с той кашей, в которую превратила дороги зима. В конном кабриолете ветер летел в лицо и зажигал морозным румянцем щеки, но хуже ветра был снег: на смену мягким крупным хлопьям пришла колючая мелкая крупа.
Фигурные кованые ворота Гринхолла остались позади. Мы выехали на городскую улицу. По обеим сторонам от дороги тянулись богатые особняки за высокими оградами. Вскоре они сменились домами попроще, явно квартирными. Это были здания из красного кирпича и серого камня высотой не больше трех этажей.
Все первые этажи занимали лавки. Сани неспешно скользили по оживленной улице и отражались в стеклах витрин. С любопытством и восхищением я разглядывала многочисленные вывески. Каждая была настоящим произведением искусства. Не просто дощечки с надписью, а кованые фигуры, которые крепились к фасадам зданий с помощью кронштейнов. Металлический диск солнца – мистер Годар объяснил, что это знак таверны. Чаша и змея – аптека. Ягненок внутри черного круга – мясная лавка. Крендель – булочная. Сапог, ключ, чаша, оплетенная виноградной лозой, ножницы, разрезающие расческу.
Наши сани остановились рядом с вывеской, в которой я не без труда узнала швейную машинку. Ателье.
– Вот мы и на месте, – объявил мистер Годар и спрыгнул в сугроб. Тротуары, как и дороги, были не чищены, и прохожие проложили в снежном насте узкую тропинку.
– А какое сегодня число? – выдохнула я облачко пара.
– Двадцать восьмое декабря.
– То есть скоро Новый год?
– Да, через пару дней, – нахмурился мистер Годар, не понимая, к чему все эти расспросы.
Я огляделась: город, заметенный снегом, был совсем не украшен к празднику. В окнах квартир и витринах магазинчиков не сверкали гирлянды, на площади, что виднелась вдали, не стояла наряженная елка. В Гринхолле ничего этого тоже не было. Похоже, в этом мире Новый год не отмечали. Какая жалость! Зима без главного детского праздника и не зима вовсе.
Если останусь жива и обзаведусь новым мужем, в собственной семье обязательно введу эту красивую традицию.
Мистер Годар толкнул дверь под кованой вывеской, и мы вошли в просторное помещение, полное манекенов в платьях. Тут же нам навстречу поспешила низенькая старушка с гулькой и моноклем.
Оглядев мои лохмотья, она неодобрительно поцокала языком.
– Как можно. В такой худой накидке! В такой лютый холод! – она повернулась к моему спутнику и с сердитым видом принялась его вычитывать: – Как не стыдно морозить такую красоту! Сляжет бедная девочка, и что вы будете делать? Ей же еще рожать вам детишек. Совсем не бережете молодую жену.
– Леди Мэри не моя жена, – смущенно улыбнулся мистер Годар. – Я просто привез ее выбрать себе платье.
Несколько секунд старушка буравила советника подозрительным взглядом, затем замахала на него руками:
– В таком случае кыш отсюда. Кыш-кыш. Подождите у двери, нечего мужчине совать нос в женские дела. Позовем, как надо будет платить.
Хозяйка ателье бесцеремонно взяла меня под локоть и утащила вглубь магазинчика.
Следующие два часа я занималась тем, что под ее чутким руководством примеряла платья. Все они были ужасно шикарными и одновременно ужасно неудобными. Длинные многослойные юбки делали одежду тяжелой и громоздкой. В таких нарядах не побегаешь, в подвал не спустишься, на антресоль не залезешь. Да с меня семь потов сошло, пока я их просто надевала и снимала! В ателье даже имелась особая работница, которая помогала клиенткам затягивать корсет.
– Эти платья для красоты, – вздохнула я. – Чтобы красиво стоять и красиво сидеть.
– А что еще нужно молодой леди? – удивилась портниха.
«На велосипеде ездить, – принялась я мысленно перечислять, – на лыжах ходить, грядки полоть, с детишками в снежки играть, по дому шуршать. Дышать, в конце концов».
Дышать в затянутом корсете и правда было тяжеловато. Старая одежда Мэри хоть и выглядела убого и от холода не спасала, зато под нее не надо было надевать это орудие пыток.
Последние годы я и без того была закована в корсет – в корсет старости. И теперь в новом молодом теле хотела чувствовать легкость, свободу движений, снова стать ловкой, гибкой, активной, а не ощущать себя деревянной куклой, которая ни нагнуться не может, ни вздохнуть.
– Возьму это платье. Больно оно мне понравилось, – кивнула я на манекен. С него на меня смотрел роскошный наряд из мерцающей парчи, в котором причудливо сочетались бежевые, золотистые и синие тона. – А кроме этого пошейте-ка мне красивый брючный костюм. Удобный, теплый и чтобы движения не стеснял.
Красивая женщина в любой одежде хороша. Надо иметь наряды на все случаи жизни.
Покажусь чудовищу сначала в платье – пусть увидит, какая хорошенькая жертва ему досталась. Произведу первое, самое важное впечатление, а потом, если хозяин Блэквуда оставит меня в живых, потихоньку переоденусь в штаны. Штаны я нежно любила и отказываться от них не собиралась. Ходить целыми днями в корсете да завернутой в десять тряпок, как капуста, – нет, увольте.
– Брючный костюм? – задумалась портниха. – Для господина в дверях? – она посмотрела в сторону входа, где уже который час меня терпеливо дожидался мистер Годар.
– Нет, не для него.
– Значит, для вашего батюшки? Или для брата? Но я должна снять мерки.
