– Она ответственная?
– Она… – он колеблется. – В отношении работы она ответственная.
Странный ответ.
Дверь в его номер издает щелчок: кто-то открывает электрический замок с помощью карточки-ключа. За моим плечом появляется темноволосая женщина, которая заходит спиной вперед, открывая дверь пятой точкой.
Шоколадные волосы. Обтрепанный подол шорт. Полные бедра. Она оборачивается, и вот в гостиничном номере моего тренера стоит мисс «Двойное пиво» из лифта. И у нее снова заняты обе руки, только на этот раз – парой стаканчиков кофе.
Я поправляю очки, чтобы убедиться, что зрение меня не обманывает. Зеленые глаза встречаются с моими.
– Ты. – В вырвавшемся у меня слове возмущение смешивается с потрясением.
Она вздыхает, ее плечи опускаются.
– Так и знала, что это окажешься ты.
А?
– Эйс, познакомься с моей дочерью, Миллер Монтгомери. Это новая няня Макса.
Я поворачиваю голову в его сторону.
– Ты шутишь.
– Миллер, это Кай Роудс. Этим летом ты будешь присматривать за его сыном.
– Ни в коем случае, – быстро перебиваю я.
Миллер закатывает глаза, протягивая отцу один из двух стаканчиков кофе.
Как так? Ей точно не тринадцать и не четырнадцать лет. Она взрослая женщина, которая пьет пиво и временами не спит ночь напролет. Прыщи давно исчезли, кожа стала загорелой и безупречной, а благодаря брекетам появились идеально ровные зубы.
И все же ей подходит имя «Миллер». Дикая девчонка-сорванец в укороченном комбинезоне и с татуировками.
– Она не будет присматривать за моим ребенком.
Миллер садится рядом со мной и указывает на меня большим пальцем, бросая на своего отца взгляд, который говорит: «Вот же чертов парень».
Монти, предатель, смеется.
– Я вижу, вы двое уже познакомились.
– Да, в лифте в девять утра. Она пила двойную порцию пива.
– Боже милостивый. – Она запрокидывает голову, и этот хриплый голос в смеси с сексуальностью, с которой мой мозг воспринял эту фразу, заставляет мой член меня предать. – Это была «Корона». Ты знаешь, сколько в ней алкоголя? Для некоторых это просто способ восполнить водный баланс.
– Мне все равно. – Я смотрю в лицо ее отцу. – Я не оставлю такого человека присматривать за Максом.
– Успокойся, папочка младенца. – Она делает небрежный глоток кофе – или, вернее, чая-латте, если верить этикетке на ее бумажном стаканчике.
– Не называй меня так.
– Я выпила пиво, чтобы отметить то, что сегодня утром уволилась с работы. Ты ведешь себя так, будто я строю дорожки из кокаина на поручнях в лифте… Хм, теперь, когда я говорю это вслух, я понимаю, что это звучит странно, но честное слово, я никогда так не делала.
Я поворачиваюсь к Монти.
– Это твой ребенок?
– Единственный и неповторимый, – с гордостью говорит он.
Я поворачиваюсь к Миллер.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
Я и не подозревал, что Монти стал отцом в таком молодом возрасте. Значит, когда она родилась, ему было… двадцать лет? Черт. А я-то думал, что это тяжело в тридцать два года.
– А сколько тебе лет? – спрашивает она.
– Вопросы здесь задаю я. Я пытаюсь понять, стоит ли рисковать безопасностью моего ребенка только ради того, чтобы нанять тебя в угоду твоему отцу.
– А я пытаюсь понять, стоит ли портить себе лето, работая следующие два месяца на такого зануду.
– Я веду себя ответственно. Я не зануда.
– Наверное, ты стал занудой так давно, что уже успел об этом забыть.
– Миллер, – вмешивается Монти. – Ты не помогаешь.
– У тебя есть опыт ухода за детьми?
– Да, за взрослыми детьми.
Я бросаю многозначительный взгляд на Монти.
– Мы даже не знаем, понравится ли она Максу. Тебе ведь известно, как он относится к женщинам.
– Он практически набросился на меня в лифте. Думаю, с этим у нас все в порядке.
– Я почти уверен, что он охотился за твоими банками пива. Очень на то похоже. Ты же не собираешься отказываться от пива, правда?
– Нет.
– Хорошо. – Монти хлопает в ладоши. – Это будет интересно.
– Ты куришь? – Судя по ее голосу, она вполне может курить.
– Нет, но если мой остаток лета пройдет в таком духе, ты меня до этого доведешь.
– Миллер, – прерывает Монти, как строгий отец, унимающий ссору между своими детьми. – Спасибо за кофе. Не оставишь меня с Каем на минуточку?
Миллер вздыхает и быстро завязывает свои длинные каштановые волосы в узел на макушке, давая мне возможность получше рассмотреть рисунки на ее руках и плечах. В основном это замысловатые цветочные узоры. Почти как контуры на странице раскраски.
Максу понравится.
– Хорошо. – Она встает, берет свой чай и поворачивается ко мне. От нее снова исходит сладкий аромат выпечки. – Но, чтобы ты знал, я делаю это в качестве одолжения. Так что постарайся не быть таким придурком, ладно? Увидимся позже, папочка младенца. – Она останавливается у двери, взявшись за ручку, и задумчиво склоняет голову набок. – Или мне лучше сказать, папочка-бейсболист? О да. Так гораздо лучше. Папочка-бейсболист, точно!
И с этими словами она оставляет нас наедине.
Я недоверчиво качаю головой.
– Твоя дочь не в себе.
– Она лучшая, правда?
– Ты же не можешь говорить это серьезно. Она точно не тот человек, который сможет позаботиться о Максе.
Он откидывается на спинку стула, скрестив татуированные руки на животе.
– Я говорю это не из-за предвзятого отношения, но тебе с ней повезло. Может, она и мой необузданный ребенок и не знает, что такое, черт возьми, тормоза, но, когда дело доходит до работы, она самый целеустремленный человек из всех, кого я знаю. Она сделает для твоего мальчика все.
Я запрокидываю голову.
– Да ладно, чувак. Давай отнесемся к этому серьезно.
– Я говорю серьезно. Поверь мне, Кай. Я знаю свою дочь. Если по какой-то причине она когда-нибудь даст тебе веское основание ее уволить, я сам тебе это предложу. Вот насколько я уверен в ситуации.
Храня молчание, я смотрю на него, пытаясь уловить хоть какой-то намек на ложь. Возможно, я не знаю Миллер, может, и не доверяю ей, но Монти я доверю и собственную жизнь, и жизнь моего ребенка. И знаю, что он никогда не подвергнет Макса риску, даже если бы эта ситуация была ему выгодна.
Не могу поверить, что позволил ему себя уговорить, но я перед ним в долгу.
– У нее есть право только на один страйк[11 - Страйк в бейсболе – ситуация, когда бьющий (бэттер) не нанес удара при подаче. Если бэттер набирает три страйка, он покидает поле.], – говорю я, поднимая палец, чтобы подчеркнуть сказанное.
– Бейсбольные каламбуры, Эйс? Будь выше этого.
– Заткнись.
Он протягивает мне руку для рукопожатия.
– Один страйк, и она уходит!
– Ладно, это уже слишком.
Я вкладываю свою ладонь в его, но прежде чем успеваю отстраниться, он крепче сжимает ее, желая, чтобы я посмотрел ему в глаза.
– Я хочу дать тебе совет, сынок. Зная ее, могу сказать, что этим летом вы с Максом проведете лучшее время в своей жизни, но даже не думай к ней привязываться.
Я в замешательстве приподнимаю брови.
– Ты что, не заметил, в каких мы отношениях? – Я высвобождаю руку и указываю на дверь, через которую вышла Миллер.
– Заметил, и говорю тебе это не как ее отец, а как твой друг. Когда лето закончится, она уедет. Я до смерти люблю свою дочь, но она любит убегать, и последнее, чего она хочет, – это чтобы ее поймали.
Монти, конечно, знает меня достаточно хорошо, но последнее, чего я хочу, – это чтобы она осталась. На самом деле, если бы Макс не взрослел слишком быстро, я бы уже мечтал о том, чтобы лето поскорее закончилось.
– Поверь мне, Монти. Тебе не о чем беспокоиться.
Он неуверенно хмыкает.
Я встаю и придвигаю свой стул к столу.
– Увидимся на поле.
Я уже почти выхожу за дверь, когда он меня останавливает.
– И, Эйс, – окликает он, – держи свой член в штанах. Мы все знаем, какой ты чертовски плодовитый, а я слишком молод и дьявольски привлекателен, чтобы кто-то звал меня дедом.
– Господи Иисусе, – фыркаю я, покидая его номер.
4
Кай
Макс издает невнятный звук, который, как я понимаю, означает «перекусить», и указывает в сторону кухни в моем гостиничном номере.
Я устраиваю его у себя на бедре.
– Хочешь пауч[12 - Особый вид гибкой герметичной упаковки, представляющей собой плотный пластиковый, бумажный или многослойный пакет с донышком из того же материала, что позволяет упаковке в наполненном виде стоять вертикально.]?
Он снова указывает на кухню.
– Можешь сказать «пауч»? – подсказываю я, но он просто продолжает указывать в ту сторону.
Я беру фруктовое пюре с его любимым вкусом, отвинчиваю крышечку и позволяю ему есть самому, пока я ношу его по комнате, прибираясь перед тем, как Миллер придет, чтобы познакомиться с Максом.
– Вкусно, Букаш?
Он складывает свои крошечные губки.
В его словарном запасе по-прежнему всего несколько слов, но я прихожу в восторг, когда слышу их. Еще более удивительно наблюдать, как он ест сам, хотя он делает это уже несколько месяцев. Может, это звучит пафосно, но небольшие изменения, которые я замечаю в нем по мере того, как он учится и растет, являются самыми волнующими моментами моей повседневной жизни.
И тут, как по команде, на меня наваливается опостылевшее разочарование. Я снова задаюсь вопросом, какие моменты я упустил за те первые шесть месяцев его жизни, когда даже не подозревал о его существовании.
