– Но если бы этот солнечный ветер, который, так сказать, просачивается сквозь атмосферу, – Кристиан не сразу подобрал слово, – был настолько сильным, то мы все знали бы о его существовании. А он, видимо, долетает до Земли лишь в исключительных случаях?
– Думаете? Но с чего вы, сеньор Валье, взяли, что наши СМИ будут посвящать обывателей в научные проблемы? Видите ли, есть область под названием Южно-Атлантическая аномалия. Там уровень радиации самый сильный на нашей планете, а это значит, что магнитное поле очень ослабело, и даже спутники, пролетая над этой территорией, подвергаются сильному ее воздействию. Уверяю вас, это очень серьезная проблема.
В аудитории объяснение встретили с недоверием, все снова зашептались, несколько человек, включая Кристиана, подняли руки.
Профессор, глядя на Кристиана, снова заговорил:
– Полагаю, сеньор Валье хочет возразить мне, что солнечным ветром можно объяснить, почему у нас внезапно выключился телевизор или появились помехи в радиорепортаже, но едва ли такой ветер можно принять за привидение. Я прав?
Кристиан кивнул.
– Дорогие мои слушатели, колебания магнитного поля воздействуют и на наш мозг. Чрезмерная электрическая стимуляция определенных зон вызывает вполне конкретные ощущения, например паранойю – чувство, будто за тобой следят, – или галлюцинации.
– Допустим, какое-то одно явление можно объяснить солнечным ветром, но не все, – не отступал Кристиан. – К тому же я уверен, что паранормальные явления наблюдаются и в моменты, когда никаких колебаний магнитного поля нет. В любом случае, вряд ли можно доказать, что видения у человека вызваны солнечным ветром.
– С этим не поспоришь, сеньор Валье, – признал профессор, по-прежнему улыбаясь. – Сложно выяснить, чем именно вызвано паранормальное явление. Поэтому в рамках этого курса я поставил перед собой цель развернуть перед вами целый веер возможных ответов, представить букет научных объяснений, и тогда вы сможете выбирать оптимальное объяснение в каждом конкретном случае. Я вас уверяю, как в свое время писал Эдвард Бульвер-Литтон в рассказе “Лицом к лицу с призраками”, “то, что называют сверхъестественным, – это явления, подчиняющиеся пока не познанным нами законам природы”[11 - Перевод Л. Бриловой.].
Кристиану все это казалось неубедительным. Ему довелось посетить огромное количество заброшенных зданий, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что какие-то потусторонние явления могли оказаться плодом воображения. Но тогда как профессор объяснит психофонии, которые Кристиану удалось записать? Почему в определенных местах в фотоаппарате моментально садятся батарейки? Как объяснить резкое понижение температуры, которое фиксируют не только электрические термометры, – он сам чувствовал этот внезапный холод. И что, причиной всему – солнечный ветер?
Мачин словно прочел его мысли.
– Кажется, что мои аргументы вас не убеждают, сеньор Валье.
– Слишком многое объяснить современной науке не удается, профессор.
– Верно. К счастью, нерешенных загадок хватит и на нашу долю. С вашего позволения, завтра я покажу вам, как подступиться к самому концепту призрака, потому что полного понимания до сих пор не существует.
Кристиан и не заметил, как пролетело время. Уже прошли отведенные на лекцию полтора часа. Дальше в расписании стояла лекция другого специалиста, судебного психолога. Но Кристиан записался на курс только ради знаменитого Мачина.
– Профессор Мачин, – снова подала голос девушка с конским хвостом, – а вы расскажете завтра про способности мозга? Вы обещали…
– Да, сеньорита, – мягко прервал ее Мачин. – Мы поговорим о невероятных способностях человеческого мозга и других научных фактах, которые, надеюсь, вырвут вас из власти средневековых суеверий и иррациональности. Ждем вас завтра, сеньорита…
– Амелия Фернандес.
– Амелия, – повторил профессор задумчиво. – Хорошо, сеньорита Фернандес. Завтра вы и сеньор Валье, – тут профессор опять улыбнулся, и его морщинистое лицо приняло чуть лукавое выражение, – осознаете, насколько хрупок сам концепт привидений, а заодно я расскажу вам про тигров, китов и слонов!
На этом профессор будто поставил точку, сидящие за его спиной остальные лекторы удивленно переглянулись.
“Похититель волн” Карлос Грин. Черновик романа
Прошлой ночью мне снился дворец дель Амо. Я стоял у ворот, у той старой железной калитки, сквозь прутья которой виднелся сад. Она медленно отворилась, словно приглашая зайти. Я понимал, что вижу сон, воздух словно сам нес меня вперед. Я дошел до огромного газона, а вдалеке под моими ногами, словно мое королевство, расстилался Нижний город. Я обернулся и не спеша оглядел дворец. Сценка из жанровой живописи: вот на террасе читает бабушка, рядом послеобеденный сон сморил ее сестру Грейс. Подле них пьет чай дедушка Питер. Через стеклянную дверь видно, как в зале дерутся мои братья. Садовник возится с гортензиями. Бабушкина помощница Мэри где-то ходит.
Им меня не видно, мне удается проскользнуть мимо и проникнуть в дом. Я знаю здесь каждую комнату, каждую деталь интерьера.
Вдруг я проснулся, но сон никак не отпускал. Мередит была рядом, она успокаивающе шептала:
– Дорогой, проснись. Тебе снова приснился кошмар.
– Кошмар? – удивился я, еще не придя в себя. – Нет…
– Еще какой. Посмотри, ты весь вспотел… Несчастный случай?
– Нет, дворец… В Испании.
– Успокойся, любимый. Это всего лишь дурной сон.
Она поцеловала меня в губы. Я почувствовал, как она свернулась калачиком рядом, даря мне утешение, о котором я не просил. А я лежал и смотрел в потолок, думая о кошмаре, о котором она говорила. Ах да. Несчастный случай, море, волна, накрывшая собой все. Как давно это было. Меня одновременно охватило чувство вины и огромная благодарность. Надо бы поцеловать Мередит, погладить ее пшеничные волосы, заглянуть в ясные спокойные глаза. Но внезапно она исчезла. Она мне тоже приснилась, и ее больше нет рядом.
Теперь я знаю, что должен вернуться. Сколько лет я не бродил по пляжам, утесам, зачарованному дворцу. Я не знаю, зачем мне туда ехать, не знаю, смогу ли написать в тех стенах хороший роман, но чувствую, что настал час возвращаться.
[…]
Море – это сумма волн. Это колосс, такой живой и мощный, что его сила волей-неволей тебя гипнотизирует. Неудивительно, что на протяжении веков в каждой культуре морю выделяли специальное божество: викинги поклонялись Эгиру, римляне – Нептуну, греки – Посейдону. Я не верю ни во что, в богов тем более, но знаю, что каждый раз, заходя в море, я словно распадаюсь на части и рождаюсь заново. В море я оживаю. Потому я и не бросил его даже после несчастного случая. Это Мередит убедила меня вернуться в воду. Мередит. Звучание ее имени переносит меня домой, в славные времена. Как счастливы мы были, и только идиот вроде меня мог этого не понимать. А теперь покой я могу найти лишь в море. Там я сосредоточен и не могу думать ни о чем другом. Но заниматься сёрфингом по-настоящему я больше не могу. Могу только играть с волнами.
Впервые я встал на доску в девять лет, в Калифорнии, на Венис-Бич. Впрочем, очень быстро бросил, прозанимавшись всего несколько недель. Отец решил, что мне следует играть в бейсбол и уделять больше времени учебе, а не тратить его на “спорт для бродяг”.
Но когда мне стукнуло тринадцать, родители, к моему отчаянию, решили развестись, и все изменилось. В то лето случилось много скандалов, переездов и перемен, так что нас с братьями отправили в Европу с бабушкой со стороны папы, Мартой. На северном побережье Испании, в Суансесе, у нее был особнячок, настоящий маленький дворец. Хотя бабушка с дедушкой ездили туда каждое лето, мы, дети, понятия не имели, где находится эта Испания. В аэропорту мы купили путеводитель и с восторгом читали про фламенко, солнце, красивых девушек, про хамон и картофельную тортилью с луком. И тогда мы с Пабло и Томом решили, что впереди нас ждут приключения в экзотических краях.
Пабло уже исполнилось пятнадцать, мы считали его героем и признавали главным в нашей троице. Тринадцатилетний я завис посередине, как любой средний брат. Младший, девятилетний Том, не отличался крепким здоровьем, и с ним все носились, как со стеклянным человечком. В аэропорту нас встречала Мэри, бабушкина помощница.
– Как долетели, ребята?
– Охренительно, – ответил Пабло. Вот провокатор.
– Юноша! Это что еще за выражения!
Но что Мэри могла поделать? Что такого она могла нам сказать? В то непростое лето мы имели полное право дерзить и не слушаться взрослых.
Помню, каким удивительным показался нам пейзаж, спокойствие, зелень лугов. С некоторых изгибов шоссе вдалеке, на горизонте, было видно море. Приехав во дворец дель Амо, я впервые очутился в той самой старушке Европе из детских сказок. Эти башни так манили – хотелось их все излазить, исследовать каждый закуток. Сады хранили секреты далеких предков, и мой детский разум доводил их таинственность до абсолюта. Бабушка Марта и дедушка Питер встретили нас поистине королевским ужином. Объятия, поцелуи, снова объятия.
– Я вас записала в школу сёрфинга.
– Что? Зачем, бабушка? Папа мне не разрешает.
– Пф… Это пойдет вам на пользу. Будете заниматься спортом, гулять, заведете друзей… Чем раньше начнете, тем лучше. Впрочем, у вас все лето впереди.
[…]
Впервые я заметил их на Пляже безумцев. Такие же подростки, как и я. Обычные девчонки. Но одна… Какой взгляд, какие движения! Рут была такой женственной, такой красавицей. Она везде ходила с Леной, и та выглядела полной противоположностью – этакая стереотипная подружка-дурнушка, которую красотки непременно таскают повсюду с собой. В тот первый день Лена мне совсем не понравилась: никакой харизмы, слишком застенчивая, тоненькая маленькая девочка с аккуратной каштановой косичкой. Она никогда не снимала очки в массивной пластмассовой оправе, и я подумал: как же она еще не утопила их в море? Рут первая заговорила со мной:
– Эй, ты!
– Кто, я?
– Да. Ты почему так говоришь?
– Как?
– С акцентом.
– Мм. (Неужели у меня такой заметный акцент? Мама всегда говорила с нами дома по-испански, мы и на занятия ходили. Я был уверен, что говорю отлично.) Я из США.
– Ого. США – большая страна.
– Из Калифорнии.
– Понятно. А эти?
Я обернулся. Том вертелся вокруг бабушки, уговаривая ее не отправлять его на уроки сёрфинга, он-де неважно себя чувствует (вот врунишка!), а Пабло со скучающим недовольным видом стоял, привалившись к стене домика, в котором располагалась администрация школы сёрфинга.
– Это мои братья.
– Вон того как звать?
– Того? Пабло. – Я едва мог скрыть негодование. С какой стати она интересуется моим братом, когда я прямо перед ней стою!
Но мне повезло. Пабло определили в другую группу, с ребятами постарше, а я тренировался вместе с Рут и ее подругой, которая, кстати, оказалась вовсе не такой неуклюжей, как я ожидал. Что удивительно, из всех нас именно она задавала инструктору самые разумные вопросы про технику. Инструктора звали Хайме, это был высокий смуглый парень атлетического телосложения с квадратной челюстью и идеальным загаром.
Я все время пялился на Рут, а она не сводила глаз с соседней группы. С братца моего, с кого же еще. Зато она была слишком занята и не замечала, как я за ней наблюдаю. Даже не знаю, что на меня нашло.
[…]
За без малого две недели занятий сёрфингом мы так ни разу и не зашли в море. Частично в этом была виновата погода, так мы узнали, что в Кантабрии летом она капризная – то дожди, то холод. Зато, назло непогоде, на песке мы научились правильной стойке, причем доски были у нас специальные, для начинающих, шире и толще обычных. Мы научились считать волны, отличать хорошие от плохих. Выучили и негласные правила сёрферов: новички вроде нас должны уступать дорогу в море более опытным – словно чернь, расступающаяся перед феодалом.
– Ты что здесь делаешь?
Я огляделся, даже под ноги посмотрел. Никого. Пляж безумцев, будний день, плохая погода, рассветный час. Кроме нас, учеников из школы сёрфинга, ни души. Как оказалось, на меня в упор смотрела Лена, подбоченившись и широко расставив локти, слегка улыбаясь.
– Ты вообще не соображаешь, а, американец?
– Что? – Какая муха ее укусила?
– Это площадка только для местных.
– Ты о чем?
– Ты забрался на этот камень, а здесь тусуются местные сёрферы. Что, не видишь?
Я удивился и опять посмотрел под ноги, будто не знал, где стою. А стоял я на гладком широком камне, где и правда раньше видел местных спортсменов.
– И что? Камень твой, что ли?
– Можно сказать, что мой.
– Сейчас же никого нет. Пока они не придут, это считается территорией Калифорнии, ясно?
Она улыбнулась.
– Это ты такой храбрый, пока не пришли Китаец и остальные.
– Здесь есть сёрфер из Китая? – спросил я, слезая с камня.
– Да нет, тупица, это его прозвище. Ты что, не знаешь его? Такой смуглый, с длинными волосами, позавчера он поймал волну и сделал сальто в воздухе.
– А, сальто, – сказал я, притворяясь, будто сёрферские словечки мне не в диковинку. – Не такой уж он и крутой.
– Давай-ка поглядим, что ты сам умеешь, мальчик-американчик. Сегодня тренируемся в воде!
– Сегодня зайдем наконец?
– Хайме сказал, да.
Я посмотрел на море. Еще вчера так штормило, что волны достигали четырех или даже пяти метров в высоту, но сегодня царило спокойствие. Волны были не больше метра и идеально подходили для тренировок на воде.
– Из двух часов, которые мы с вами сегодня проведем в воде, часа полтора вы будете грести, так что не обольщайтесь, – предупредил Хайме. – Главное – правильно работать плечом, правильно грести, помните, как я вам показывал? Про ноги не забываем. Стоим на полусогнутых, готовые, чтобы поймать волну. Руки к корпусу не приклеиваем. И не переживайте – скорее всего, вы упадете, даже не успев толком попытаться. Это нормально. В первый день Тома Каррена из вас не выйдет.
Мы кивнули. Чемпион Том Каррен, один из лучших сёрферов в мире, – это, конечно, была бы слишком высокая планка. Я набрал в легкие побольше воздуха и ступил в воду, следя за развевающимися на ветру волосами Рут. Заняв правильную позицию, я отправился навстречу волнам.
4
– Боюсь, что это привидение существует, […] и оно всегда появляется незадолго до смерти кого-нибудь из нашей семьи.
– Ну ведь и домашний врач тоже появляется незадолго до смерти, лорд Кентервиль. Но, сэр, таких вещей, как привидения, не существует, и смею думать, что законы природы не могут быть изменяемы даже для английской аристократии.
Оскар Уайлд, “Кентервильское привидение”[12 - Перевод М. Ричардса.]
Никто не рождается в одиночестве. Всегда есть мать – источник, дарующий нам жизнь. А вот смерть – дело уединенное: по этой дороге мы идем в одиночку. Неважно, держат ли тебя за руку, когда ты испускаешь дух. Все равно назад дороги нет. О чем перед смертью думал садовник Лео? Понимал ли, что только что сделал последний шаг? А может, потерял сознание с последним ударом сердца?
Карлосу Грину было искренне жаль старика. Мало того, что у садовника не было семьи, он и умер в полном одиночестве. Неужели инфаркт случился неожиданно, ни с того ни с сего? Не спровоцировало ли его что-нибудь? Грин напомнил себе, что пора прекращать думать о привидениях, духах и видениях. Рассказывая об этом лейтенанту Редондо, он чувствовал себя дураком. Хорошо еще, про синяки не рассказал, а то тот низенький толстяк, который постоянно прищелкивал языком, точно бы отколол очередную шутку и выставил Грина еще большим идиотом.
А теперь и его домработницу Пилар задержали. Что она такого натворила в прошлом году? Она же мухи не обидит. В одночасье за Кинтой-дель-Амо оказалось некому ухаживать. Ну и ладно, адвокатское бюро разберется. А ему надо закончить роман, продать этот дворец и забыть про призраков. Он сам себя накрутил, повелся на истерику Пилар, которая постоянно твердила, что в доме поселились привидения. Может, она и беднягу Лео убедила, он-то по большей части молчал.
