13 день. Смена охраны: 05:45, 13:15, 21:30. Окно на чердаке при порыве ветра – дрожит. Надо попробовать…
Я писала мелко, между строк, прятала листки в трещинах старой мебели. Иногда просто выжигала иголкой на деревянной раме – если найдут, не прочтут. Но я буду помнить. Я. Буду. Помнить.
Потом – фразы. Завуалированные. Только я пойму.
Коснись засовов тогда, когда запах кофе в воздухе оседает.
Если коридор пуст и часы бьют три – шагай. Тихо. Тень не слышит шагов.
Я писала не для красоты. Я писала, потому что у каждой войны есть карта. И это – моя.
И тогда, в этой полутёмной комнате с запахом соли, пыли и предательства, вместо надежды – я впервые почувствовала злость. Не ту, что бросает в стены, а ту, что греет. Как печь, как яд в крови, как скрытое пламя в зрачках.
Это произошло случайно. Или нет – судьба не делает случайностей. Она кидает знаки, как обрывки нитей, и если ты ещё жива – ты тянешь за одну из них. Я вытащила.
Охранник у калитки. Молодой, со злыми глазами и привычкой теребить воротник. Каждое утро – как по часам – он исчезал на пару минут. И каждый вечер, между сменами, когда дом замирал, он тоже уходил. Тогда я услышала хруст – характерный щелчок крышки. Он прятал что-то в ящике под лестницей.
И я поняла – это телефон.
Он не знал, что я вижу. Или знал, но считал меня овощем. Пустой оболочкой. Женщиной, которую выжали, бросили и забыли. Он не видел, как мои глаза больше не стеклянные, а заточенные. Как пальцы запомнили каждый звук, каждый шаг, каждую привычку в этом проклятом доме.
Я выждала три ночи. Три. Сидела у двери, затаив дыхание, считая удары сердца и проклиная собственную дрожь. И в четвёртую – решилась.
Дом спал. Только лампа в коридоре отсвечивала мутно-жёлтым, как гниющий глаз. Я встала босиком, в одной тонкой рубашке, как тень, как призрак собственной жизни.
Сквозняк прошёл по спине, волосы прилипли к коже. В голове звенело – если поймают, не будет скандала. Будет молчаливый приказ. И яму выкопают быстро.
Я дошла до ящика, открыла тихо – медленно, как будто от этого зависела моя жизнь. А она зависела.
Он лежал там. Телефон. Смартфон. Я прижала его к груди, и сердце заколотилось так громко, что я боялась – услышат. Дыши. Только дыши, Саша.
Я вернулась в комнату, заперлась.
Включила. Успела.
Первым делом – папка с документами. Я выложила на кровать то, что Саид бросал мне, как приговор. Развод. Отказ от совместного опекунства. Подписи. Даты. Фамилия Ларисы. Всё. Всё, что он надеялся, что я проглочу, как яд.
Я фотографировала каждую страницу дрожащими пальцами.
Потом – окно. Я подошла к нему, встала на стул, отодвинула штору. Камера в телефоне включилась, и я навела её на двор. Медленно, панорамно.
Каждая решётка. Каждая лампа. Каждый угол, где не видно охраны.
Я снимала путь на волю, словно молясь. Пусть кто-то это увидит. Пусть кто-то поймёт, где я. отправила сама себе и все удалила. В следующий раз я зайду в свой аккаунт и перешлю это дальше. Только бы никто не понял, что я трогала.
А ночью… Ночью мне снилась наша свадьба, снилась наша брачная ночь, когда он долго и жадно брал меня, вылизывал все мое тело а потом трахал как ошалелый. Боже, как же я была влюблена в него.
А сейчас…сейчас моя любовь мутировала в болезненное черное болото.
Я смотрел на экраны мониторов в своем кабинете, один за другим, не моргая, как проклятый. Камеры на даче передавали картинку с задержкой в несколько секунд – достаточно, чтобы мой пульс успевал взбеситься каждый раз, когда трансляция прерывалась. Саша сидела у окна, тонкий силуэт на фоне предзакатного света. Неподвижная. Как статуя. Как призрак самой себя.
Горло сжалось, я резко отвел взгляд. Каждый день одно и то же – я обещал себе не смотреть, но проклятые руки сами тянулись к ноутбуку, к камерам наблюдения, к ней. Я не мог остановиться. Не мог перестать наблюдать за женщиной, которая еще недавно была центром моего гребаного мира. Моей женой. Моим воздухом. А теперь она смотрела сквозь решетки, которые я сам поставил.
Сука. Какой же я сука.
Я захлопнул ноутбук с такой силой, что пластик затрещал. Подошел к бару, нащупал бутылку – дорогое пойло, которое все равно не смывало горечи. Виски обжег горло, но боль внутри не заглушил. Ничто не заглушало. Я пил и думал о том, как все превратилось в этот кровавый ад.
Когда я женился на Саше, я не был тем, кто я сейчас. Или, скорее, был им, но она этого не видела. Не хотела видеть. А я… я хотел быть для нее другим. Не жестким. Не холодным. Не тем, кого с детства учили не знать жалости. Рядом с ней я почти поверил, что могу быть просто человеком.
Наивно. Блядски наивно.
В дверь постучали – четко, уверенно. Только один человек в моем окружении стучал именно так.
– Входи, Хасан, – сказал я, не оборачиваясь.
Он вошел бесшумно, как всегда. Высокий, худой, с шрамом через всю щеку – память о временах, когда мы еще были молокососами и верили в какие-то идеалы.
– Новости от Шамилова, – произнес он без предисловий.
Я повернулся. На лице Хасана не дрогнул ни один мускул, но я видел напряжение в его глазах. Плохо.
– Говори.
– Его люди были замечены возле школы. Наблюдали за детьми. Издалека, но наши засекли.
Кровь отлила от лица, перед глазами поплыли черные пятна. Дети. Моя слабость. Мое уязвимое место. То, что этот ублюдок Шамилов знал лучше всего.
Я с размаху ударил кулаком по столу. Боль пронзила руку до локтя, но это было ничто. Ничто по сравнению с ужасом, который сковал мое горло.
– Охрану усилить, – выдавил я. – Школу – поменять. И найди этих ублюдков. Я хочу знать, на каком кладбище они будут гнить.
Хасан кивнул. Потом помедлил – непривычно для него. Это заставило меня напрячься еще сильнее.
– Что еще?
– Лариса, – сказал он тихо. – Она задает вопросы. О Саше. Интересуется, где она. Почему не было… публичных заявлений после вашего расставания.
Я почувствовал, как внутри поднимается волна бешенства. Моя новая жена. Политический союз, который должен был стать щитом, а оказался… чем? Ещё одним капканом?
– Что именно она спрашивала? – спросил я, пытаясь держать голос под контролем.
– Об адресе Александры. О том, кто оформлял документы на развод. О том, кто сейчас следит за дачей у моря.
Я замер. Дача. Место, где я держал Сашу. Место, о котором никто, кроме моего ближайшего круга, не должен был знать.
– Кто ей сказал? О даче?
Хасан покачал головой:
– Я проверил всех наших. Никто не болтал. Возможно, она что-то нашла среди ваших бумаг. Или…
Он замолчал, но я понял. Лариса могла иметь свои каналы информации. Свои связи. Свои цели.
– Следи за ней, – приказал я. – Все звонки, все перемещения, всех, с кем она общается.
Хасан кивнул и вышел, оставив меня наедине с ядовитыми мыслями.
Я подошел к окну. Небо над городом наливалось свинцом, хотя до дождя был еще час. Где-то там, за тяжелыми облаками, за паутиной проводов и крыш, была моя настоящая семья. Разорванная. Разбитая. По моей вине.
Лариса. Дочь министра Волкова. Брак с ней был стратегическим решением – защита бизнеса, политическое прикрытие, и главное – отвлечение внимания от Саши и детей. Шамилов не тронул бы семью, связанную с властью. Так я думал. Так я просчитывал.
Но я не учел одного: Лариса была не просто пешкой в моей игре. У неё были свои амбиции. Свои планы. И теперь она начинала интересоваться тем, что должно было остаться похороненным.
Мой телефон завибрировал. На экране высветилось её имя. Лариса. Я стиснул зубы, но ответил – спокойно, ровно:
– Да.
– Дорогой, – её голос, медовый, тягучий. – Ты задерживаешься. Я уже заказала ужин.
– У меня дела, – сухо ответил я. – Буду поздно.
– Но мы договаривались о вечере вместе. Папа хотел обсудить новые… договоренности.
Папа. Человек, который прикрывал мои операции в обмен на влияние и деньги. Человек, чья дочь была моим страховым полисом.
– Не сегодня.
– Саид, – её голос изменился, стал жестче, – ты же понимаешь, что это важно для нас. Для нашей семьи.
Нашей семьи. Эти слова из её уст звучали как издевательство.
– Я сказал, что буду поздно, – отрезал я. – Передай отцу мои извинения.
Наступила тишина. Потом она проговорила с той же сладкой интонацией:
– Конечно, дорогой. Я все передам. Кстати, я тут просматривала наши семейные документы… Не могу найти копию вашего с Александрой свидетельства о разводе. Оно ведь должно быть в архиве, верно?
У меня внутри все застыло. Она копалась в моих документах. Искала следы Саши.
– Зачем тебе это? – спросил я, стараясь звучать скучающе, хотя внутри все сжалось в тугой узел.
– Просто проверяю, все ли в порядке с нашим браком, – её смех прозвучал фальшиво. – Не хочу никаких сюрпризов, ты же понимаешь. Кстати, я давно хотела спросить… Эта дача, у моря. Ты говорил, что продал её. Но мне кажется, я видела счета за электричество.
Она знает. Блядь, она знает. Или догадывается. Я сжал челюсти, сдерживая ярость.
– Хозяйственные вопросы решает Хасан, – отрезал я. – Обратись к нему. А теперь извини, у меня встреча.
Я отключился, не дожидаясь ответа. Руки тряслись – от ярости, от напряжения, от растущего ощущения, что все рушится.
Лариса. Хитрая, расчетливая, амбициозная. Я думал, что она будет благодарна за статус моей жены, за богатство, за возможности. А она… что? Копает под меня? Ищет слабые места? Зачем?
Я подошел к бару и налил еще виски. Мысли крутились вокруг Саши. Вокруг детей. Вокруг всего, что я поставил на карту в этой игре.
Брак с Ларисой был фикцией – политическим союзом, который должен был защитить мою настоящую семью. Но секс с ней был обязательной частью сделки. Я трахал её регулярно, механически, представляя на её месте Сашу. Выполнял супружеский долг, улыбался на публичных мероприятиях, играл роль влюбленного мужа. Всё это время думая только о женщине, запертой на даче, которая считала меня предателем и монстром.
Я достал телефон и набрал номер охраны дачи.
– Усильте периметр, – приказал я коротко. – Никого не впускать, никого не выпускать. И проверьте все электронные устройства. Если Александра пыталась выйти на связь – я хочу знать, с кем.
Я отключил телефон и вновь уставился на монитор с камерами наблюдения. Саша уже не сидела у окна. Она расхаживала по комнате, как зверь в клетке. В её движениях появилось что-то новое. Не отчаяние – решимость.
И это пугало меня больше всего. Потому что я знал свою жену. Если она решит действовать – она не остановится.
Я выключил монитор и потер глаза. Кровь пульсировала в висках, напоминая о времени, которое утекало. Шамилов. Лариса. Все они кружили вокруг, как стервятники, чувствуя запах крови.
Вечером я вернулся в особняк – наш с Ларисой дом. Фальшивый дом для фальшивой семьи. Она ждала в гостиной, с бокалом вина, в платье, которое подчеркивало все изгибы.
– Ты опоздал, – улыбнулась она, но глаза остались холодными. – Папа уже уехал. Он был… разочарован.
Я кивнул, не скрывая безразличия. Мне нужно было выяснить, что она знает, и насколько опасна.
– К черту твоего отца, – сказал я, наливая себе виски. – У меня были дела поважнее.
Лариса улыбнулась – тонко, расчетливо.
– Я так и подумала, – она сделала глоток вина, не сводя с меня глаз. – Кстати, я сегодня виделась с детьми. Абдул такой угрюмый, совсем как ты. А Амина… она опять плакала. Спрашивала о маме.
Каждое слово – как удар ножом. Я сохранил непроницаемое выражение, хотя внутри все переворачивалось.
– И что ты ей сказала?
Лариса пожала плечами, улыбнулась – слишком сладко.
