Соколов хмыкает и направляется к лестнице, ведущей обратно на второй этаж. Сигнализация все еще воет, но он идет так, будто это фоновая музыка в торговом центре.
– Четвертая за прошедший месяц, – бросает он через плечо. – Интересно, за что уволят тебя? Игорь уже успел сказать, что со мной в постель нельзя?
Я чувствую, как лицо вспыхивает. От возмущения. Точно от возмущения.
– Думаете, я собираюсь?!
Он останавливается на середине лестницы и оборачивается. Смотрит на меня внимательно, изучающе. Слишком внимательно. И вдруг его взгляд меняется – в нем появляется что-то вроде узнавания.
– Это ты устроила то расследование на журфаке? – спрашивает он медленно. – Про харассмент?
Я замираю. Он видел? Откуда?
– Вы… вы смотрели?
– В трендах попалось, – пожимает плечами Соколов и продолжает подниматься, как ни в чем не бывало. – Смелая девочка. Или глупая. Еще не решил.
Он толкает дверь в студию, и меня снова накрывает волной шума, пара и хаоса.
– Игорь! – кричит Соколов, направляясь прямиком через кухню. – Мне нужна новая ассистентка!
– Эй! – возмущаюсь я, протискиваясь следом за ним мимо оператора с камерой. – Вы не можете просто…
– Нет, новой ты не получишь, – рычит продюсер, материализуясь из-за стойки и уворачиваясь от парня с огромным прожектором. – У тебя может быть только одна ассистентка в неделю. Мы договаривались, Артем. Договаривались!
– Игорь, ты не понимаешь, – Соколов разводит руками с таким невинным видом, что хочется что-нибудь в него запустить. – Она журналистка. Она здесь ради сенсации. Представляешь заголовок? "Звезда кулинарии терроризирует подчиненных" или что-то в этом духе.
– Я не…
– И если ты здесь ради сенсации, – продолжает он, поворачиваясь ко мне, – то я тебя увольняю прямо сейчас.
Он смотрит на меня в упор. Без улыбки. Без издевки. И я вдруг понимаю, что он абсолютно серьезен.
– Я здесь, потому что мне нужно пройти практику, – говорю я медленно, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Иначе диплома не видать. И поверьте, снимать для тиктока очередную драку избалованного шефа – это последнее, о чем я мечтала.
Наши взгляды сталкиваются. Несколько секунд тишины – ну, настолько тишины, насколько это возможно в этом сумасшедшем доме.
Потом Соколов усмехается, закатывает глаза и направляется в сторону гримерной.
– Как скажешь, Игорь, – бросает он. – Но если она напишет хоть строчку…
Дверь гримерной захлопывается за ним.
Продюсер резко разворачивается ко мне, и я инстинктивно делаю шаг назад.
– Почему, – цедит он сквозь зубы, наклоняясь так, что я вижу красные прожилки в его глазах, – у него царапина на щеке?
– Скажите спасибо, что спасла его от более серьезных повреждений, – огрызаюсь я. Нервы на пределе. – Он всегда такой?
Игорь выпрямляется, проводит рукой по лицу и вдруг выдыхает – долго, устало.
– Хуже, – говорит он. – Гораздо хуже. Ты видела его в хорошем настроении.
– Это было хорошее настроение?!
– Ты еще не видела его в плохом. – Игорь достает телефон, что-то быстро печатает, потом снова смотрит на меня. – Слушай. Твоя задача предельно проста. Следить за тем, чтобы он вовремя был на съемочной площадке. Чтобы не опаздывал больше чем на двадцать минут. Чтобы не устраивал драк. Чтобы не соблазнял спонсоров. Чтобы не…
– Постойте, – перебиваю я. – То есть я теперь няня для взрослого мужчины?
– Да, – отвечает Игорь без тени иронии. – Именно это. И если не справишься – практику не засчитают. Я лично прослежу.
Он разворачивается и уходит, крича кому-то про свет и звук.
А я стою посреди хаоса, понимая, что мой диплом теперь зависит от самого невыносимого человека, которого я встречала в жизни.
Отлично. Просто чертовски отлично.
Глава 2. Шоу
– Все, – говорит Игорь, хватая меня за локоть и разворачивая к лестнице. – Твой рабочий день начался. Пошли.
– Но пожарные…
– Уже отменили вызов. Ложная тревога, датчик сбоит, – бросает он через плечо. – А ты молодец, кстати. Быстро сообразила.
Не знаю, похвала это или сарказм, но у меня нет времени уточнять. Игорь уже тащит меня обратно на кухню, на ходу диктуя инструкции:
– Сегодня записываем выпуск с Сергеем Мельниковым. Слышала про такого?
– Айти-инвестор? – припоминаю я. – Который недавно отсудил долю бизнеса у партнера?
– Именно. Акула. Жесткий, бескомпромиссный, про него говорят, что у него вместо сердца процессор. Пиарщики его уговорили прийти сюда, чтобы создать более человечный образ. Твоя задача – следить, чтобы на столе всегда была вода, салфетки и все, что понадобится. Не мешайся, не лезь в кадр и вообще представь, что ты невидимка.
Мы врываемся обратно в студию. Хаос на кухне немного утих, съемочная группа заняла позиции. Камеры нацелены на центральный кухонный остров, где уже выставлены продукты: апельсины, сливки в графине, какие-то травы.
– А Соколов? – спрашиваю я.
– Переодевается. После твоего пожара на нем была пыль.
Я хочу сказать, что это был не мой пожар, а единственный способ предотвратить драку, но вижу, как в студию входит мужчина, и слова застревают в горле.
Сергей Мельников выглядит именно так, как я представляла. Высокий, около пятидесяти, в идеально отглаженном сером костюме. Волосы зачесаны назад, лицо гладкое и абсолютно бесстрастное. За ним следуют два охранника – оба похожи на шкафы в черных пиджаках. Мельников оглядывает студию таким взглядом, будто оценивает стартап перед покупкой: холодно, отстраненно, без малейшей эмоции.
Выглядит он так, словно с ним говорить не о чем.
Я представляю себя на месте журналиста, который должен брать у него интервью, и мне становится плохо. Это же кошмар. Из такого человека слова клещами не вытянешь, а уж душевную историю – вообще нереально.
«Вот почему я хотела заниматься расследованиями, – думаю я, раскладывая салфетки возле кухонного острова. – А не этим цирком».
– Сергей Викторович, добро пожаловать! – Игорь бросается к нему с натянутой улыбкой. – Проходите, устраивайтесь. Сейчас начнем.
Мельников кивает – один раз, скупо – и направляется к высокому стулу. Садится, выпрямляет спину, кладет руки на колени. Охранники занимают позиции у стены.
А потом входит Соколов.
Он уже в белоснежном шефском кителе, волосы слегка пригладил, но в глазах все та же насмешливая искра. Проходит мимо меня, и я чувствую запах его одеколона – что-то дорогое, древесное.
– Сергей Викторович! – Соколов широко улыбается, протягивает руку. – Артем Соколов. Спасибо, что нашли время.
Мельников пожимает ему руку – формально, без давления.
– У меня сорок минут, – говорит он. Голос сухой, как отчет перед инвесторами.
– Этого хватит, чтобы узнать вас получше, – Соколов усаживается напротив. – Итак, начнем с простого. Ваша любимая еда?
Камеры включаются. Красные огоньки вспыхивают.
Мельников смотрит на него так, будто вопрос показался идиотским.
– Я ем, чтобы жить.
Пауза. Я вижу, как оператор переглядывается с ассистентом. Игорь морщится.
– Понятно, – Соколов не теряет улыбки. – А какая кухня вам ближе? Итальянская, французская, может, японская?
– Любая, где быстро обслуживают.
Еще одна пауза. Я почти чувствую, как напряжение нарастает. Это же провал. Полный провал. Как можно сделать шоу с человеком, который отвечает как робот?
Но Соколов вдруг откидывается на спинку стула и смеется.
– Знаете, Сергей Викторович, – говорит он, и в его голосе появляются теплые, почти дружеские интонации, – у вас лицо человека, который пробовал в жизни только два вкуса. Соль и перец.
Мельников моргает. Первый раз за все время что-то мелькает в его глазах. Удивление? Или раздражение?
– Я ценю эффективность, – говорит он холодно.
– Эффективность – это прекрасно. У вас в бизнесе все под контролем. А на кухне?
– На кухне я не бываю.
– Вот это мы сейчас и проверим, – Соколов поднимается, подходит к столу с продуктами. – Сергей Викторович, сегодня мы готовим не бизнес-план. Мы готовим десерт. Но сначала вам нужно почистить вот этот апельсин.
Он протягивает ему ярко-оранжевый плод и нож.
Мельников смотрит на апельсин так, будто это граната.
– Я не для этого пришел.
– Но вы же пришли на кулинарное шоу, – Соколов наклоняет голову, улыбка становится шире. – Или вы думали, что просто посидите и поговорите о прибылях?
Тишина. Я вижу, как Мельников сжимает челюсти. Вижу, как что-то внутри него борется – желание встать и уйти против… чего? Любопытства? Или нежелания показаться трусом?
Он берет апельсин. Берет нож.
– Хорошо, – говорит он. – Но это глупо.
– Возможно, – соглашается Соколов. – Но жизнь иногда должна быть глупой.
Мельников начинает чистить. Неуклюже, срезая слишком толстую кожуру, явно впервые делая это сам. Соколов стоит рядом, подбадривает:
– Отлично! Видите, вы справляетесь. А теперь взбейте сливки вот этим венчиком.
– Это уже слишком.
– Сергей Викторович, – Соколов наклоняется ближе, и голос его становится мягче, почти доверительным. – Когда вы в последний раз делали что-то руками? Не для выгоды. Не для контракта. Просто… делали?
Мельников замирает. Смотрит на венчик в своей руке. И вдруг начинает взбивать. Медленно, неловко, но взбивает.
И я вижу – вижу, как что-то в его лице меняется. Как уголки губ чуть приподнимаются. Не улыбка пока, но уже не каменная маска.
– А когда вас в последний раз угощали не ради выгоды, – продолжает Соколов, – а просто так? Потому что захотели?
Мельников не отвечает сразу. Взбивает сливки. Они начинают густеть, покрываться пеной.
– Давно, – говорит он наконец. Тихо.
– А когда вы ели что-то, что готовили дети? Ваши дети?
Пауза. Долгая.
– У меня двое. Дочь и сын. – Мельников останавливается, смотрит на сливки. – Лет десять назад они пытались испечь мне торт на день рождения. Получилась… катастрофа.
И он улыбается. Неловко, криво, но улыбается.
Соколов смеется.
– Расскажите.
И Мельников рассказывает. Про сгоревший бисквит, про крем, который не застыл, про то, как они ревели, а он съел кусок и сказал, что это лучший торт в его жизни.
Камеры ловят каждое слово.
– А теперь, – Соколов достает плитку темного шоколада, перец чили и те самые апельсины, – приготовим десерт. Острый шоколадный мусс с апельсином и перцем.
