– Я уже поняла, – усмехнулась сестра и зашла в кабинет, раздувая розовый пузырь жвачки. – Ты не брал трубку, а дома тебя не оказалось. Где же ещё тебя искать в субботу, как не здесь?
И не поспоришь. Клиника – мой дом номер два. Иногда и номер один.
Я посмотрел на сестру и вымученно улыбнулся. Она в ответ одарила меня снисходительным взглядом, но подмигнула. Не обижается. Славно.
Бетани было шестнадцать. Высокая, худощавая, с живым взглядом и бесстрашным нравом. Настоящая маленькая ведьма – умела поставить на место любого, включая меня. Но за этим стальным характером пряталась хрупкость: с рождения у неё была рестриктивная кардиомиопатия. Хроническое заболевание, при котором сердечная мышца становится жёсткой и не может нормально расслабляться между ударами, чтобы наполняться кровью. Это не лечится радикально. Только поддержка: таблетки, строгий контроль жидкости, давления, пульса. Постоянное наблюдение у кардиолога. Постоянное напоминание – жить аккуратно. И это при том, что сестра была совсем неаккуратной и неосторожной. Сколько же седых волос она нам добавила, пока росла.
Мы оберегали Бетани, как могли – может, даже чересчур. Она училась на дому, всегда была под присмотром, а я следил за её анализами так же внимательно, как за пульсом на операционном столе. Её ЭКГ, уровень натрия, давление – всё было под моим чутким контролем.
Я боялся. Боялся, что могу что-то упустить. Что могу прозевать момент, после которого уже нельзя будет ничего исправить.
Бетани злилась. Возмущалась, что я отношусь к ней, как к фарфоровой кукле. А я просто не мог иначе. Ведь однажды мы чуть её не потеряли. По моей вине. Я не уследил. И больше такого не допущу.
– Раз уж ты всё равно здесь, – сказал я, поднимаясь, – пойдём, проверим, как ты там.
– Ну Джеееймс… – протянула сестра с укором. – Я ведь просто хотела провести с тобой время. Как договаривались.
– Проведёшь. Сначала обследование – потом мороженое. Условия простые.
Она закатила глаза, но уголки её губ предательски дёрнулись.
– Ладно, уговорил, зануда. Но с тебя потом двойная порция мороженого. С посыпкой и шоколадом.
Я хмыкнул – типичная Бетани. Моя головная боль и моя радость.
?
– С каждым разом эта порция становится всё больше и больше. Я слишком тебя балую, – пробормотал я, недовольно смотря на огромную порцию фисташкового мороженого. – А ты и пользуешься моей добротой.
– Ну а как иначе, – весело ответила она, загребая ложкой шоколадный топпинг. – Сегодня же день меня.
– День тебя случается как минимум раз в неделю.
Бетани важно кивнула и показала мне язык. Я усмехнулся и отхлебнул кофе.
На самом деле я не злился. Никогда на неё не злился. Я обожал сестру, а она меня, несмотря на моё вечное ворчание, на то, что я редко смеялся и часто ругался на её беспорядок в комнате.
Я полюбил свою сестру с того самого момента, как она впервые заорала на моих руках, как будто была не младенцем, а актрисой в драме.
Бет с детства училась на дому. У неё было слабое здоровье, она часто болела, и мама боялась за неё, поэтому решила, что запереть её дома и окружить всем необходимым будет лучшим вариантом.
Я знал, что сестре очень одиноко. Я был на её месте. Родители и сейчас, как обычно, работали с утра до вечера, друзья у Бетани были только по переписке и жили в разных частях света. Поэтому я делал всё, чтобы скрасить её жизнь: придумывал для неё игры, таскал на всякие выставки и ярмарки, водил в кино и театры. Всё, чтобы сестра не чувствовала себя брошенной.
Сколько себя помню, я был ей и братом, и другом, и нянькой. И ни разу не пожалел. Бетани была единственной, кто всегда искренне смеялась со мной. А её смех стоил всего.
Мы сидели у стеклянного ограждения на втором этаже торгового центра. Я пил кофе, сестра ела мороженое и рассказывала про какую-то новую книгу, в которой были ведьмы, влюблённые вампиры и ещё бог знает что. Я внимательно слушал её, но зачем-то краем глаза глянул в сторону магазина напротив. Какой-то бутик с нижним бельём.
И застыл.
Она стояла в центре зала. Держала в руках кружевной чёрный комплект, прикладывала его к себе, наклоняя голову в сторону.
Кейтлин Хардвик.
Гром среди ясного дня.
Я не знал, откуда она здесь. Не знал, зачем. Но в тот момент всё вокруг – мороженое, разговор, шум торгового центра – всё исчезло. Ничего больше не существовало. Только она.
И это чёртово кружево в её руках.
Мои пальцы вцепились в чашку. Ещё чуть-чуть – и фарфор треснет.
Кейтлин наклонилась к зеркалу, приподняв бровь, оценивая себя. Я почти слышал, как у неё в голове шевелится что-то дерзкое, колкое, притягательное. Как будто она выбирала не бельё, а новую роль. Перевоплощалась.
На ней было короткое платье с запа?хом в красную полоску. Тёмные волосы собраны в низкий пучок, а несколько прядей спадали на точёное лицо. Длинная изящная шея, острый подбородок, прямой нос, ярко-красные пухлые губы…
Чёрт, опять красные губы. И я опять не мог от них оторваться…
– …и потом она узнаёт, что он всё это время был не человеком, а древним духом, – закончила Бет, чавкая мороженым. – Прикинь?
– Ага, – выдавил я, не отводя взгляда от роскошной брюнетки.
– Ты вообще слушаешь?
– Конечно.
– Тогда что я только что сказала?
Я не ответил. Все мысли вылетели из головы. Потому что Кейтлин подняла голову и посмотрела прямо на меня.
Она не вздрогнула, не удивилась, будто знала, что я здесь. Её губы изогнулись в ухмылке – самоуверенной, чуть ленивой, до безобразия красивой. И прежде чем я успел хоть как-то среагировать, она отвернулась и ушла вглубь магазина, скользя между вешалок, как хищница в джунглях.
Я сглотнул. Всё внутри как будто заело. Сделал глоток кофе, чтобы прийти в себя, но в чашке оказалось пусто.
– На кого ты смотришь?
Бетани обернулась и проследила за моим взглядом, но, к счастью, Кейтлин уже скрылась в примерочной. Сестра снова посмотрела на меня и вскинула брови в ожидании ответа.
– Ни на кого. Просто показалось.
– Ну конечно. Ты сейчас выглядишь как компьютер, у которого перегрелся процессор.
Я лишь скорчил гримасу, не в силах подобрать достойный ответ. Потому что в этот момент даже сам не знал, что именно почувствовал. Ухмылка Кейтлин отпечаталась в моей сетчатке и всё ещё ярко горела перед глазами.
А в голове пульсировал навязчивый вопрос: для кого она выбирала бельё?
Глава 3
Мы с Ханной вышли из магазина, и я на секунду задержалась у витрины, чтобы ещё раз полюбоваться на манекен в точно таком же белье, какое пару минут назад купила себе. Оно было дерзким. Сексуальным. Совершенно непрактичным. Но мне было абсолютно плевать на это. Даже если его никто, кроме меня самой, на мне не увидит.
– Я хочу латте, – объявила я, когда ноги в босоножках на каблуке заныли от усталости. – Тройной.
– У тебя кофейная зависимость, – усмехнулась Ханна, затем быстро закрутила свои рыжие волосы в высокий пучок и поправила красную панамку вырубившегося от усталости Рассела. Лицо подруги по обычаю озарилось нежностью и любовью к сыну, и я не сдержала улыбки, глядя на неё.
Всего пару лет назад я даже подумать не могла, что Ханна Смит, теперь уже Маршалл – независимая одиночка и трудоголик до мозга костей, всегда выбирающая дедлайны, а не свидания – станет примерной женой и мамой.
Я не завидовала подруге, напротив, я была безумно рада за них с Тео и очень ей гордилась. Она была младше меня на два года, но порой казалась на целую жизнь мудрее. Приземлённая, собранная, с ясным взглядом на вещи – Ханна всегда точно знала, чего хочет, и никогда не теряла времени на иллюзии.
Познакомились мы шесть лет назад, когда Ханна пришла на стажировку в мужской журнал ALPHA. Я тогда уже была в штате и, конечно, по всем законам жанра, именно меня поставили её куратором. Сначала я держала дистанцию – строгая, требовательная, с каменным лицом, которое не располагало к дружбе. А она, вопреки всему, оказалась тёплой, улыбчивой, с потрясающим чувством юмора. Ханна не лезла на рожон, не пыталась понравиться, но всё равно располагала к себе. Мы сдружились быстрее, чем я успела это осознать.
А ещё что-то в ней отчаянно напоминало мне Эмили – мою младшую сестру. Те же искрящиеся глаза, та же лёгкость в движениях, такой же смех, будто на ветру звенели колокольчики.
Едва я вспомнила сестру, сердце словно кто-то сжал изнутри и стало трудно дышать. Её нет в живых уже более десяти лет, но осознавать это всё ещё слишком больно.
Невыносимо больно.
Эмили была моим самым близким и родным человеком. Моей частью, моим смыслом. Без неё всё потускнело, потеряло запах, вкус, цвет. Я научилась жить дальше, не подавая виду, что мне больно – у меня просто не было другого выхода, иначе я бы и сама сгинула в том чёртовом домишке на окраине Ньюквея, среди вечных британских дождей и туманов.
Но внутри всё так же зияла дыра. Я не отпустила Эмили. Не смогла. И, если быть честной, не хотела. Без неё я чувствовала себя как дом с выбитым окном – снаружи вроде целый, но внутри сквозит, стынет, и ничто не помогает согреться.
На время заглушить тоску помогали только работа и друзья. Последних у меня было много, но самые близкие, кому я могла довериться – это Никки и, конечно же, Ханна.
Никки была моим зеркалом. Мы были похожи, словно две волны одного и того же моря – схожие взгляды, привычки, одинаковый драйв и эмоции. А Ханна была моим тихим маяком, что ведёт сквозь шторм.
Надо будет их познакомить, что ли. К тому же Никки, как и Ханна, просто без ума от чая. Думаю, им хватит одной чайной церемонии, чтобы подружиться. Особенно если между ними поставить торт – мои подруги быстро капитулируют при виде сладкого. И это у меня ещё зависимость?
Я отвернулась в поисках ближайшей кофейни и тут же наткнулась взглядом на Джеймса.
Что, чёрт возьми, делает кардиохирург с выраженной формой социофобии в торговом центре в субботу в разгар дня?
В том же самом ТЦ, где нахожусь я.
На том же самом этаже.
В то же самое время.
Он что, преследует меня?
Судя по тому, как он пялился на меня десять минут назад – вполне возможно.
Он сидел у стеклянного ограждения. В серой футболке, соблазнительно обтягивающей спортивное тело и мускулистые плечи, чёрных брюках и с хмурым выражением лица. Надо признать, выглядел он чертовски хорошо.
И он был не один. С ним сидела девушка в розовом джинсовом комбинезоне и с хвостом на макушке. Красивая, молодая. Слишком молодая – даже юная.
Как интересно.
– Угадай, кто тут, – прошептала я, наклоняясь к Ханне, и дёрнула подбородком вперёд.
Ханна обернулась, проследила за моим взглядом и вскинула брови.
– Господи, да ты притягиваешь его, как магнит. А кто это с ним?
– Меня саму интересует этот вопрос. Неужели свидание?
– В ТЦ?
– Ну, это же Джеймс. – Я покрутила пальцем у виска.
– Да она же ребёнок совсем, – скривилась Ханна. – Идём, поздороваемся и всё узнаем.
– Что? Прямо сейчас?
– А ты что, стесняешься?
– Нет… но как же кофе?
– Закажешь, когда сядем. Рядом с ними как раз есть свободный столик.
– Чёрт с тобой. Пошли.
Я тряхнула головой, откидывая волосы назад. Отлично. Начинается мой личный телесериал: «Гордость и пренебрежение». Сезон первый, серия вторая.
Джеймс прекрасно слышал стук моих каблуков по плитке – я видела это по его напряжённому лицу – но упорно не смотрел в нашу сторону. Это было в его стиле: весь такой ледяной, закрытый, как будто чувства и эмоции – это заболевание.
– Привет! – первой заговорила Ханна, озвучивая наше приближение.
Он поднял голову. Карамельные глаза были холодны, но сразу потеплели, увидев Ханну и спящего в коляске Рассела.
И ни на секунду не задержались на мне.
– Привет. – Джеймс улыбнулся и поднялся на ноги. – Рад вас видеть.
– Даже меня? – ухмыльнулась я, приподняв одну бровь.
Он наконец соизволил «одарить» меня своим вниманием и повернул голову. Его глаза безразлично скользнули по моему лицу и телу, будто я была не человеком, а предметом интерьера. В этом взгляде не было ненависти, ехидства или злости – только равнодушие. С таким взглядом совершают хладнокровное убийство. Таким взглядом ставят точку, даже не открыв рта. Я была досадной ошибкой в его идеально отлаженной реальности. И меня совершенно точно не рады были видеть.
Но Джеймс слишком хорошо умел держать себя в руках, и голос его звучал безупречно ровно, когда он сказал:
