«Если до того, как я умру, стиратель память изобретут – я сразу же воспользуюсь предоставившейся мне возможностью» – обещает она самой себе, на что маленькая Мэриан в её голове качает головой и грустно улыбается, понуро засунув руки в карманы платья.
Как долго все ещё будут ненавидеть её? Как долго Мишель будет избегать её и общаться теперь только по делу? Как долго родители будут обвинять её и продолжать стоять на своём, что это она во всём виновата? Да, виновата, но они ещё ни слова не сказали о том, что Джексон мог бы и не лезть в их машину.
Мэриан изо всех сил старается забыться во снах, хотя бы на момент того, когда она спит – не думать о реальности, не пытаться решить те проблемы, что теперь преследуют её каждый день, не оставляя шанса на спокойное и беззаботное существование, которым она не насладилась сполна раньше.
«Если бы Грейс не существовала, а, соответственно, никогда бы надо мной не издевалась, то можно было бы считать, что до убийства Джексона у меня правда не было проблем» – сонно думает она, через раз открывая слипающиеся веки, которые будто мёдом намазали, что их так друг к другу тянет.
Она старается не думать о ныне покойном Джексоне Эллингтоне. Если бы он не умер, то непременно бы возжелал отомстить той, что ослепила его на один глаз. Это была бы ещё одна проблема – постоянно быть начеку и подозревать, что за каждым углом может стоять он, в ожидании, когда Мэриан подойдёт ближе, и там уже нанести ей удар.
«А что, если точно так же за углом может стоять миссис Эллингтон, потому что она захотела отомстить за своего мужа?» – мысль вязнет в омуте сна, и едва не пропадает в нём, но Мэриан успевает заметить её, эту мысль. Она открывает глаза, которые почему-то больше не слипаются, и лежит. Так и видно, как в её голове крутятся шестерёнки, а Мэриан размышляет – будет ли миссис Эллингтон так далеко идти. «Надеюсь, что не будет, но я всё равно теперь буду ещё осторожнее» – решает она и считает, что теперь нужно будет не спокойно проходить мимо переулков и углов домов, а быстро пробегать их, чтобы, если что, застать врасплох жену Джексона, дабы она не успела сделать Мэриан что-то плохое.
Даже во сне Джексон преследует её. Однажды он держал в руках окровавленные ножницы, на которые был нанизан его же глаз, и покойник тыкал этими же ножницами в Мэриан, которая из-за шока и слова сказать не могла, только кричала и зажмуривала глаза, стараясь не видеть этого ужаса. Он снится ей каждый день, и ей кажется, что он снится ей уже всю жизнь, что она и не помнит жизнь до того, как она совершила убийство, хотя, так глупо, прошло меньше недели.
Она мечтает видеть во сне любые кошмары, любые ужасные вещи, Господи, да всё, что угодно, только не Джексон и не что-то, связанное с ним.
«Мэриан широко распахивает глаза и в панике вертит головой, оглядываясь.
Она плавает в какой-то красной густой воде, похожей по консистенции на жидкий йогурт, и только за счёт плотности этой жидкости она ещё удерживается на плаву, потому что Мэриан не чувствует ногами дна. А ещё она не умеет плавать.
Но ей страшно даже не столько из-за того, что она может утонуть. Её пугает металлический запах того, в чём она находится. И почти сразу по запаху и цвету она определяет, что это кровь.
Море крови.
Она визжит, когда осознаёт, что не видит границ этому аду, берегов или того, на что можно взобраться, только бы не барахтаться в этом кровавом океане.
Мэриан гребёт руками и нелепо дёргает ногами, стараясь оставаться на поверхности, потому что на мгновения, когда она закрывает глаза, чтобы моргнуть, она так и представляет, как тонет, и её лёгкие наполняются кровью, как она идёт камнем на дно, которого нет, как пропадает, просто исчезает в этом красном море. И это даёт ей мотивацию продолжать движение, несмотря на то, что она даже не знает – как это делается.
Когда она хочет убрать со лба намокшие волосы, из крови вместе с её рукой поднимается глазное яблоко, которое зацепилось нервом-ниточкой за рюши на мокрых рукавах Мэриан.
Девочка истошно вопит, едва заметив глаз, и трясёт рукой так, что кажется, она у неё оторвётся, если продолжит пытаться стряхнуть белый, похожий на желе шарик.
А глаз всё никак не хочет отстать, и она перестаёт грести и второй рукой, желая убрать ею с другого рукава приставучее глазное яблоко, но из-за того, что она перестаёт плыть, она больше не держится на плаву, и тонет в крови, пропадая в ней.
Кровавое море довольно заглатывает девочку, как давно желанное блюдо, а грустные пузырьки на поверхности быстро лопаются, и ровная гладь импровизированного океана остаётся всё такой же ровной»
Когда Мэриан снится, что она пытается дышать, но только захлёбывается в крови, она просыпается. Уже утро.
Ей снился этот кошмар всю ночь, но она не могла проснуться, не могла заставить себя перестать спать, потому что тогда она не понимала, что спит.
Она глубоко дышит, стараясь убедиться в том, что сейчас она может дышать, а лёгкие беспрепятственно поглощают воздух. Мэриан едва не плачет, когда радуется, что не умерла, что всё это просто сон.
Просто сон, который по степени кошмарности не уступает предыдущим снам. Ей ещё и не такое успело присниться за эти дни.
– Кровавая Мэри пришла, – шепчет кто-то, но этот шёпот слишком громкий, так что реплику слышат все в радиусе десяти метров.
– Ну, привет, Кровавая Мэри, – смеётся Мэриан в лицо какая-то проходящая мимо незнакомая девочка, когда она едва переступает порог школы. О’Коннор невольно отступает и едва не падает, когда запинается об дверной порожек.
Её окатывает волной всеобщего смеха, и Мэриан словно пропадает в ядовитом море насмешек и подхихикиваний, как в том океане из крови. Ощущения, во всяком случае, почти такие же.
– О, Кровавая Мэри! – восклицает другая незнакомая девочка, и несколько десятков глаз устремляют свой взгляд на Мэриан, с интересом разглядывая. С интересом, в котором замешан страх, и который каждая совсем не хочет показывать. Мало ли, вдруг Мэриан сегодня в таком же расположении духа, с которым тогда убивала Эллингтона.
Здесь не только ровесницы и одноклассницы Мэриан, здесь девочки есть помладше и постарше. Те, кто старше, вообще делают надменный вид, и делают его ещё надменнее, когда невольно встречаются взглядом с О’Коннор.
Мэриан тупит взгляд и что-то бормочет себе под нос.
– Да, Кровавая Мэри, вот только далеко не королева, – с насмешкой произносит до боли знакомый голос, звучащий почти рядом с ухом, так, что Мэриан всю пробирает до мурашек. – Где же твои слуги, палач, который будет отрубать головы всем тем, кто тебе не по вкусу, м?
Мэриан поворачивает голову влево и встречается с лицом Грейс, которая чуть возвышается над ней из-за небольшого роста Мэриан.
– Кровавая Мэри! Кровавая Мэри! – скандируют все, и затыкаются только когда в толпе слышен голос учительницы.
Все расходятся по классам, а Мэриан стоит как оплёванная в дверях школы, уже желая психануть и не учиться сегодня, провалять дурака где-нибудь, а потом прийти на скамейку к школе, и, как ни в чём не бывало, на машине отца поехать обратно домой, никому не рассказывая о том, что прогуляла уроки.
Скоро Рождество, и в то время как все девочки, да и вообще все люди вокруг поздравляют друг друга с наступающим, у Мэриан совсем нет праздничного настроения. Как и у её семьи, впрочем. Но Мишель вырезает снежинки из салфеток и делает рождественскую гирлянду, мама ищет рецепты праздничных блюд, чтобы удивить мужа и дочерей, а папа раздаёт выходные своим работникам. А Мэриан ничего из этого не делает, да и в целом не делает чего-то праздничного. Рождество для неё теперь почти не имеет значения, и ей тяжело видеть, как люди суетятся в предверии праздника, как закупают подарки и украшают дома. Зато она точно знает, какое желание загадает на Рождество.
Дни, словно песок, утекают сквозь пальцы, и Мэриан едва отличает их друг от друга, все кажутся такими одинаковыми, что складывается ощущение, что она попала в дурацкий день Сурка, всё никак не желающий заканчиваться. Только сны ночью разные, но одинаково ужасные.
Ежедневные издевательства в школе, которые благодаря тому, что она совершила убийство, стали ещё хуже. Учителя, за исключением мадам Дюваль, совершенно перестали обращать внимания на жалобы Мэриан, на то, что над ней издеваются и смеются не только одноклассницы, но и все остальные ученицы, зато, когда кто-то жалуется на Мэриан, преподаватели, в том числе и директор, «ополчаются» на О’Коннор и грозят не только «родителями в школу», но и отчислением. Мама как ругала за ерунду, так и ругает, только теперь её любая, совершенно любая мелочь может вывести из себя, так что девочка старается ей вообще на глаза не попадаться, чтобы точно ничего такого не сделать, за что ей могут всыпать. Не жизнь, а сущий ад, который Мэриан сама себе и создала, в общем-то.
Когда Мэриан осторожненько поделилась с мамой тем, что её унижают и поднимают на смех в школе, мама задала риторический вопрос в духе «А что ты хотела?», и девочка тут же закрыла эту тему, проглотив обиду и невысказавшись.
В школе отменили уроки двадцать четвёртого декабря. Рождество спасло Мэриан от ещё одного вынужденного дня, в котором она непременно будет терпеть издевательства от одноклашек.
Как же приятно было проснуться не от звона будильника и не от ломления Мишель в свою спальню, а по собственному желанию, тогда, когда хочешь.
Мэриан потягивается в кровати, нерасчёсанные волосы лезут в глаза, и она спешит заправить их за уши.
Она смотрит в окно и считает пролетающие снежинки. Погода за окном выглядит холодной, хотя сегодня обещали солнце. Солнца нет. Но близится к вечеру.
«Долго же я проспала, скоро закат» – ужасается она и вскакивает с кровати. Снежинки бьются ей в окно, но она не обращает на них внимания и разглядывает пейзаж.
«Больше не буду верить синоптикам из телевизора» – предупреждает она саму себя со вздохом. «Непраздничная погода под стать непраздничной мне. Мы отлично сочетаемся» – пытается неловко пошутить маленькая Мэриан в голове у большой, но большая не улыбается и никак не реагирует на свои же попытки развеселить саму себя.
Мэриан выходит из комнаты, даже не потрудившись переодеться из пижамы в домашнюю одежду, и обходит дом.
На втором этаже всё в салфетковых снежинках, некоторые отклеились и безвольно висят на какой-то невидимой ниточке, но, в целом, Мишель постаралась. Мэриан мысленно её похвалила. На стекле окон мелками нарисованы пряничные человечки, рождественские цветные носки, наполненные подарками, снеговики, шапочка Санты и наряженные ёлки. Из-за того, что мелки были не для стекла, а для бумаги, они плохо рисовали на окнах, поэтому рисунки были бледные и с проплешинами, хотя было видно, что Мишель старалась нарисовать красиво.
Проходя по коридору, Мэриан видит на каждой двери табличку, принадлежащей определённому члену семьи. Таблички украшены маленькими рисуночками на праздничную тематику. Девочка подходит ближе и рассматривает бумажную табличку со своим именем. Табличка прилеплена на скотч к двери. На бумаге большими красными буквами написано «Мэриан», имя заключено в большой зелёный кружок с красными пятнышками. А, нет, это венок омелы. Края таблички – пародия на красно-белые леденцы, ну, те, которые как трости. Мэриан чуть ковыряет край скотча, который очень не хочет «отходить» от двери. «Ох и достанется же тебе от мамы, если на дверях останется липкий слой, который потом трудно смывать» – с лёгкой усмешкой думает Мэриан.
Девочка смеётся. «Мишель бывает такой милой» – нежно думает она и проводит пальцем по табличке, которая, к сожалению, на ощупь как обычная бумага, чуть скользкая на местах, где раскрашено, но, всё же, бумага, а не пушистый и чуть колкий венок омелы, бумага, а не липкие яркие леденцы, которые родители всегда давали им с Мишель в качестве десерта на Рождество после ужина. »С тобой я хоть немного теперь ощущаю наступление Рождества» – хоть этого блондинка не видит, но Мэриан улыбается. Она пересиливает себя и всё-таки решает переодеться во что-то праздничное, раз уж такое дело.
»Какой тебе праздник, дорогуша, у тебя горе: послезавтра суд, а ты праздновать собираешься что-то. Ну, дурочка ты малахольная, что сказать» – закатывает глаза маленькая Мэриан и поднимает вверх плакат с надписью «"НЕТ" Рождеству». «Ду-роч-ка» – отчеканивает она и сворачивает плакат, потоптавшись на месте. «Ну, возможно, сегодня я хоть могу не думать ни о чём и просто отмечать канун Рождества, как думаешь? Это же не будет преступлением – забыть обо всём и мирненько наслаждаться индейкой и сахарными тростями?» – предлагает большая Мэриан маленькой, активно жестикулируя. «Эта со своими преступлениями» – фыркает маленькая. «Попробуй, если совести нет, и, конечно, если сахарные трости по гамме цветов ничего не напоминают» – пожимает плечами она и как-то злобно улыбается. Большая Мэриан не хочет думать о том, что же могут напоминать ей по цвету сахарные трости, она не хочет догадываться и никак размышлять на эту тему, поэтому она думает о венках омелы и ёлочках, которые в магазине сейчас нарасхват, потому что, мало ли, вдруг кто-то не успел прикупить рождественские украшения до самого Рождества.
К счастью, Мэриан слишком любила сахарные трости и ассоциировала их только с самым хорошим, поэтому ей даже в голову не пришло – что же они могут ей напоминать кроме их же самих, и с чем могут ассоциироваться, если не со сладостями и не с зимними праздниками.
Пока она копалась в шкафу и искала что-то красно-бело-зелёное под цвет Рождества, чтобы не выглядеть уныло в своей розовой пижаме, она уже сто раз успела дать самой себе обещание не думать о Джексоне Эллингтоне, глазах и чём-то ещё ужасном.
Обещание обратилось в крах, когда она заговорила с родителями.
– Привет, с наступающим всех! – радостно воскликнула она, только ступая с лестницы на ровный пол.
– Привет! – слышится писклявый голос Мишель из соседней комнаты. – Тебя тоже с наступающим, Мэри.
Мэриан передёргивает от того, как назвала её сестра, но виду не подаёт. Она поворачивает с холла в зал.
– Угу, но тебе ни к чему быть такой радостной, – осадил Мэриан Серж. – Я вчера выложил за тебя кучу денег судье, и выложу ещё, потому что вчера было только пятьдесят процентов, остальные пятьдесят я отдам ему в случае нашего успеха. Будем надеяться, что он не грёбаный обманщик. Иначе ещё и меня могут привлечь к ответственности за то, что я даю взятки.
– Да, я понимаю, папа, – тотчас грустнеет Мэриан.
Серж стоит на стремянке и развешивает светящиеся гирлянды где-то в области галтелей, совсем близко к потолку.
– Ты должна быть благодарна мне за то, что я не пускаю всё на самотёк, что я меняю деньги на твою свободу, Мэриан, – продолжает он. – Если бы мы не были так богаты, тебе пришлось бы хуже. И то, теперь всё зависит от недобросовестности судьи. Если он не предан своей работе, то всё должно пройти отлично. И даже хороший адвокат миссис Эллингтон скорее всего не поможет, если судья купится на большие баблишки.
– Он прав, – слышит Мэриан мамин голос из кухни.
– Пап, может, мы хотя бы сегодня не будем говорить об этом? – неловко предлагает Мэриан, задрав голову к потолку.
От этой фразы он роняет конец гирлянды из рук, но тут же ловит его.
– Суд через день, а ты хочешь, чтобы мы не говорили об этом, – холодно произносит Серж. – Когда суд пройдёт и люди успокоятся, тогда и перестанем говорить об этом. Возможно. Но сейчас, Мэриан, ты такую глупость сморозила. Мы прекрасно знаем, что судить тебя будут не за то, что ты нарвала цветов с чужой клумбы, так о чём речь? Как ты на суде будешь присутствовать, если ты сейчас-то говорить об этом не хочешь, а потом что изменится? Я тебя спрашиваю, что изменится? – рявкает он, не поворачивая головы к Мэриан, продолжая вешать гирлянду.
– Сейчас Рождество, – тихо говорит его дочь, уже жалея, что спустилась на первый этаж. Оставалась бы на втором, никого бы она не трогала, и её бы никто не трогал. Потом бы поужинала со всеми и спать легла. Весёленькое такое Рождество бы получилось.
– А потом что? Тоже Рождество? – хмыкает Серж.
– А потом не будет Рождества, – пожимает плечами она, изо всех сил подбирая слова, чтобы снова родители не начинали эту тираду. Дожили, уже ребёнок боится что-то сказать.
– А как ты на суде будешь сидеть? Марджери говорила, что тебя обзывают в школе как раз на эту тему.
– Не знаю, как-нибудь посижу… помолчу…
– Посидишь, помолчишь, ага. Тебя там спрашивать будут обо всём, а ты «помолчать» собираешься. Не помолчишь ты там никак, Мэриан.
– Хорошо, я буду отвечать на вопросы, – согласилась она, потому что поняла, что если ты не хочешь, чтобы тебя ругали, нужно со всем соглашаться и хотя бы выглядеть послушным примерным ребёнком, даже если ты им не являешься. Это трудно. И у Мэриан это никогда не получалось, а если и получалось, то её хватало от силы на один разговор. Максимум. Продолжительное время она не могла вести себя идеально. – А насчёт школы, так это, там не просто обзывают, там издеваются. Всей школой.
– А ты… – начал Серж, но к нему подошла Мишель.
– Папа, смотри, какую я открытку нарисовала, – с гордостью показывает она. Голова Сержа где-то далеко вверху, он даже при желании не разглядит ничего, если, конечно, не спустится со стремянки, но Мишель это не смущает. – Это я себе нарисовала. А ещё нарисую тебе, маме и Мэриан.
Серж наклоняет голову, и, пусть ему не слишком хорошо видны детали картинки, но он с теплотой говорит:
– Очень красиво, доченька, молодец. Талантище! Умничка моя.
– Спасибо! – радостно говорит Мишель, и, подпрыгивая, уходит в столовую, где она на большом обеденном столе разложила все свои принадлежности для рисования.
– Марджери, может, её в какой-то кружок рисования отдать? – с интересом спрашивает Серж.
– Да, может, – задумчиво протянула женщина из кухни, помешивая что-то венчиком в чашке. – Вот там удивятся все учителя, что она никуда не ходила ещё, и уже так рисует. – Хотя, я больше склоняюсь к баскетболу.
– Что ты имеешь в виду? – приподнял одну бровь Серж.
– Я думаю, ей пошло бы играть в баскетбол. Когда Мэриан была в возрасте Мишель, она была ниже её. Скоро так Мишель будет не просто донашивать вещи Мэриан, а носить её вещи прямо сейчас, даже если Мэриан ещё не выросла из них, – объяснила Марджери. – Как думаешь?
– Возможно, – согласился он.
Мэриан испугалась. Она не хотела отдавать свои вещи Мишель. Во-первых, она ещё сама не успела их хорошенько поносить, а, во-вторых, она была ужасной собственницей. Терпеть не могла, когда трогают её вещи, будь то дорогая её сердцу Шегги или обычная ручка, которой пишут в школе. За Шегги она вообще трясётся как за хрустальную вазу, она никому её трогать не давала.
– Мам, а ты делаешь пряничных человечков? – отвлекая их от неприятной ей темы, спросила она, от небольшого волнения накручивая прядь своих волос на палец.
Марджери утверждающе хмыкает.
Мэриан с довольным видом уходит в столовую, где Мишель что-то вырезает из бумаги.
– Как жизнь молодая? – спрашивает с улыбкой старшая, поглаживая маленькую девочку по спине.
– Хорошо, жду Рождество, – деловито отвечает она, доканчивая резать снежинку. – А ты?
– Я тоже, – отвечает Мэриан, присаживаясь рядом и смахивая на пол насыпавшиеся на стол с открытки блёстки. – Что для тебя самое главное в Рождестве?
Мишель мычит и мнётся, явно раздумывая. Она перестаёт приклеивать снежинку и застывает, превращаясь в цветную статую. Даже не моргает. С носика бутылочки с клеем падает белая липкая капелька, но её почти незаметно на белой снежинке.
– Ну, так что? – поторапливает её Мэриан, потому что её оставили заинтригованной.
– Подарки и настроение! – радостно выдаёт Мишель, как ни в чём не бывало продолжая клеить.
– Хорошо, – кусает щёку изнутри Мэриан.
– Ты уже придумала, что загадаешь на Рождество? – интересуется Мишель, обращая взгляд на сестру.
Мэриан мрачнеет. Последние дни она желает только одного, было бы глупо загадать не это.
– Конечно, придумала. Давно уже.
А ведь чистая правда. Ни слова лжи.
– Как любопытно! – искренне восхищается младшая. – И что же это?
