– А как же Правый?.. – растерянно спросил я, глядя то на отца, то на брата.
Отец наклонился ко мне и раздельно произнес:
– Теперь ты – Правый. Теперь ты – Старший. Теперь ты – Олтер. – Помолчал и добавил: – Понятно?
– Ничего ему не понятно, – встрял в разговор Гимтар. – И никуда он сегодня не поедет. Завтра.
– Но имперцы!.. – вскочил на ноги отец.
– Перетопчутся, – отрезал Гимтар, присаживаясь на освободившееся место.
На людях Остах и Гимтар во всем подчеркнуто слушались и никогда не оспаривали сказанного или сделанного их вождем, который был моложе их более чем вдвое. Однако с глазу на глаз они и спорили, и даже выговаривали дану.
Советник продолжил вразумлять своего правителя:
– И не дави так на парня, дан. Передавишь.
Диду повернулся ко мне, улыбнулся и тем тоном, каким обычно уговаривают капризных детей съесть «еще ложечку», продолжил:
– Так надо. Сейчас ты болен, ты упал. Повредил спину. В Империи, как ты должен помнить из моих уроков, есть врачеватели. Не нашим травникам чета. Они поставят тебя на ноги. С тобой поедет Остах, – продолжал уговаривать больного танас. Я заметил, как при этих словах зло дернул уголком губ отец. – У нас… Ты же знаешь старейшин… если у сына дана неладно с ногами… – диду замолчал, пряча глаза. И закончил: – Так будет лучше для всех.
Да уж. Старейшины сел – ретрограды те еще. И если воин, который вернулся увечным с войны, довольно легко встраивался в горское общество – безногий тачал сапоги для тех, что с ногами, однорукий водил чабаном отары овец, то увечный сын вождя – совсем другое дело: плохое предзнаменование. Несчастья, мор и отсутствие удачи в бою… Любой намек на физическую ущербность в семье властителя грозил отцу бо-о-ольшими неприятностями. Вот и придумали, как спихнуть калеку. С глаз долой – из сердца вон. И еще долг перед Империей выплатили. Умники, блин. Взбесился я тогда, но виду не подал.
Кивнул я послушно:
– Так будет лучше, – повернулся к отцу. – Я понял, отец. Теперь я – Олтер, Старший.
Все замолчали. Отец посмотрел на меня, дернул уголком губ и сказал:
– Будем собираться. Вечером устроим пир.
Когда они с диду вышли, у меня из ушей уже пар валил. Если бы не Остах и брат, то натворил бы я дел. Но, глядя на заплаканные глаза брата и его шальной взгляд, одернул сам себя. Вот у кого мир рушится! Я-то взрослый, перебедую, переиначу, переиграю всех и вся. Сдам карты по-новому. А вот братцу сейчас туго. И мое падение, и сводящая с ума неизвестность после этого. Был Старшим – стал Младшим. Был Правым – стал Левым. С младых ногтей знал, что надолго уедет в Империю, будь она неладна, готовился, старался – а остается дома. И брата, больного, вместо него…
Да, парня надо спасать. Вдох-выдох. Поехали.
– Вот здо?рово!.. – натянув глупую улыбку, протянул я. Краем глаза увидел круглые глаза брата и продолжил игру: – В Империю поеду. Учиться. Там же книг в библиотеке!.. – со счастливым видом зажмурился я. – Все перечитаю. – Я нахмурился и повернулся к брату: – Ты же не обижаешься? Я не нарочно упал, честно.
– Конечно нет, – подбежал ко мне брат и вцепился в руку. – Ты и правда хочешь в Империю?
– Ага, – кивнул я с уверенностью, которую не испытывал. – Вернусь обратно самым умным. А ты здесь самым сильным должен стать. Понял?
Брат кивнул, а я продолжил:
– И на мечах лучше всех биться, и на топорах… Понял? И чтоб меня никто тут в горах не забывал! – внушал я брату. Тот стоял и кивал с открытым ртом. Я, веселясь, закрепил установку: – А кто слово про меня плохое скажет – ты тому мечом плашмя по заднице.
И брат наконец рассмеялся. Такая вот она, ложь во спасение.
Глава 2
Алиас Фугг
Алиас Фугг, приглашенный на пир в честь поступления наследника рекса Рокона, правителя земли Дорчариан, малолетнего Олтера в Школу наместника провинции Атариан – а именно так официально именовалась та пьянка, на которой он присутствовал, – чувствовал себя мерзко и тошно, словно тоскливым похмельным утром.
Малолетний Олтер, правда, ни в атарианскую, ни в какую-либо другую школу еще не поступил. «Да и поступит ли теперь? – подумал Алиас. – И вообще, сможет ли просто ступать? Ступать по земле, например».
Алиас Фугг, Голос Империи в землях Дорчариан, главный имперский чиновник в горах на много дней пути вокруг, смотрел на полулежащего за пиршественным столом бледного, изможденного мальчишку, виновника торжества. Ноги у парня заботливо прикрыты тканью, несмотря на духоту. Да… То, что видел Голос Империи, ему не нравилось. Очень не нравилось.
Чувство обиды и злости, которое всегда возникало, едва он переступал порог этой виллы, при взгляде на увечного только усилилось:
«Наследник рекса Рокона – калека. Внук Эндира Законника!.. Невозможно! Его что, хотят спрятать в Империи от соплеменников? Или, наоборот, подсовывают нам калеку? А что будет, если он не доедет до наместника? А что скажет Сивен Грис, увидев увечного? Какая ценность у такого неполноценного заложника? И чем это все грозит мне?» – эти и многие другие невеселые мысли одолевали имперского чиновника.
Начавшееся исподволь, незаметно от самого Алиаса – месяц, два месяца назад? – ощущение того, что под ногами не твердое тело гор, а зыбь болота, изводило его. И потому, когда пришло известие о падении наследника рекса Рокона со скалы, он даже облегченно воскликнул: «Вот оно!»
Вот он, ход противника! Конец этой вязкой тягомотины и тишины перед землетрясением. Но нет, посланный нарочный увез корзину персиков, а вернулся с уверениями, что все произойдет согласно древним клятвам и уложениям, что наследник отправится в школу. Последняя задержка добавила нервозности, но вот он – прощальный пир.
И новые вопросы, чтоб их!..
Алиас Фугг, Голос Империи в землях Дорчариан, шутил, громко хохотал, провозглашал здравицы и принимал их, интересовался погодой и видами на урожай, рассказывал о погоде и урожае в Империи, травил байки и побасенки – словом, вел себя, как полагается человеку его статуса и положения: полудипломата, полусоглядатая, полуразведчика.
И, продолжая шутить, есть-пить, отвечать на вопросы и задавать их, Алиас Фугг думал о другом: «Неужели я, обжегшись на молоке, дую на воду? Или с парнем что-то и впрямь нечисто и мои подозрения не напрасны?..»
Он ненавидел приходить сюда, но не мог не прийти, когда его приглашали. Таковы должностные обязанности имперского чиновника. Для него это место до сих пор оставалось виллой Векса, а никакого не Эндира… Местом, куда он приехал когда-то никчемным курьером, а уехал личным порученцем наместника провинции! Порученцем самого Векса Кнея! Местом, где он совершил главную, пожалуй, ошибку в жизни. Местом поражения и краха своего покровителя.
Алиас Фугг помнил совсем другие пиры под этой крышей, совсем другие разговоры, совсем другую музыку. Хористки и танцовщицы приезжали сюда из сияющей Арны; борцы и кулачные бойцы, гимнасты, конники, лучники состязались за богатые призы; философы, астрономы, инженеры и прочий ученый люд искали внимания хозяина дома. Огромных крабов, осьминогов, морскую рыбу везли в закрытых ящиках, забитых льдом и опилками, через пол-Империи. На пиршественных столах стояла только серебряная посуда…
Да, он не сидел тогда напротив хозяина дома – на месте почетного гостя, но не сидел и у двери. В честь него тогда не звучали здравицы, и к нему не обращались с вопросами. Но…
Продолжая шутить и улыбаться, поддерживать разговор и заводить беседу, Алиас смотрел на потолок, на стены и читал узоры и сети трещин, знакомые до последнего завитка, как раскрытую книгу.
Он вспоминал…
Вилла Векса. Годы и годы назад
Когда-то давно Векса Кнея, сиятельного наместника провинции Атариан, мальчишка Алиас боготворил. Алиас был маленький и видел Векса Кнея лишь издали. Пару раз. Но уже тогда он знал, что Векс Кней – главный.
Тот день, когда он увиделся с наместником лицом к лицу, он не забудет никогда. Эту встречу устроил отец. Держа мальчика за плечи впереди себя, как деревянную куклу, отец привел его под ясные очи наместника. Папа – старший письмоводитель и архивариус – волновался, как сейчас понимал Алиас, не меньше своего малолетнего сына.
– Вот, сиятельнейший, – отец подтолкнул сына вперед, – это мой сын Алиас. Он уже умеет читать и писать. И если на то будет дозволение, начнет учебу в школе, наместник. Вольнослушателем, конечно, – согнулся в поклоне отец. Денег на полноценное обучение у архивариуса не было, и потому замечание о вольнослушании вовсе не было случайным.
– Учеником, Клай, учеником! – махнул рукой наместник. – Плохим бы я был чиновником, если бы такого сообразительного парнишку оставил вольнослушателем, так ведь? Тем более мальчика, что живет в моем доме! Глядишь, и вырастет тебе будущая смена, Клай. Будет на кого место оставить. Так что учись, парень, – и Векс Кней вновь махнул рукой, показывая, что аудиенция окончена.
Ох уж этот знаменитый взмах главного! Повинуясь этому взмаху, возвышали и изгоняли, пороли и награждали, вешали, отрубали руки, осыпали золотом или заливали в глотку горячий свинец… По этому взмаху строились мосты и города, снимались с насиженных мест жители областей и краев, двигались армии и флоты. Этот знаменитый взмах мог означать как «быть по сему!», так и «все прочь!», как «славься в веках, мой друг!», так и «отрубите этому засранцу голову!».
По этому взмаху руки Алиас позже становился учетчиком, помощником письмоводителя, сопроводителем писем, курьером, а затем и личным порученцем. Повинуясь взмаху руки, Алиас побывал в половине Империи – в сияющих дворцах и виллах, в мрачных трущобах и пыточных подвалах, посетил и некоторые сопредельные земли. Студеный ветер выдувал из него последнее тепло; суховей пустынь медленно поджаривал тело; крепкий морской бриз просаливал живьем…
По этому взмаху Алиас Фугг выполнял незначительные, пустяковые, рутинные, официальные, личные, а потом и тайные поручения главного. За много лет между ними сложились особые отношения, и место детского священного трепета заняло глубокое, безграничное уважение к талантам и уму незаурядного человека. Государственного деятеля. И столь же горьким и яростным было чувство, что одной из причин падения этого человека послужил он сам, Алиас Фугг…
Фугг, вынырнув из воспоминаний, осмотрелся. Эти проклятые стены, этот мраморный пол, этот потолок со знакомыми, как морщины на руке, трещинами – это все они напоминали о прошлом и запускали вновь и вновь цепь воспоминаний и бесплодный поиск невозможных уже решений.
Провинция Атариан. Дворец наместника Векса Кнея Годы и годы назад
В один из зимних погожих дней, когда Алиас наслаждался покоем, огнем домашнего очага и горячим пряным вином, его вызвал к себе наместник.
– Прохлаждаешься? – вместо приветствия спросил Векс.
– Согреваюсь, – возразил Алиас. Подобная манера беседы изрядно забавляла наместника. Игра словами и пикировка, в рамках приличий, конечно. Нечасто всевластному Вексу удавалось пообщаться подобным образом. – Но боюсь, по твоему повелению, наместник, вскоре придется и прохладиться.
– Придется, – Векс Кней кивнул порученцу на стул: – К делу.
Бумаг на столе не было, и потому Алиас приготовился слушать.
– Из летней виллы в горах голубь принес странное письмо. Сошла лавина. Дом не пострадал, но ушли все местные. Рабы тоже волнуются. Съезди, Алиас, посмотри и разузнай, что к чему. До Эндира сейчас не добраться, он в своей зимней берлоге в горах, – увидев, как изменилось лицо собеседника, Векс добавил: – Да и незачем тебе с ним видеться. Поговори с кем-то из местных, кто на имперском хоть пару слов связать может. А то старейшины соврут – не дорого возьмут… Пастуха посообразительней найди, что ли…
– Разъезд брать?
– К чему? – дернул головой Векс. – Горцев баламутить? Хотя… – задумался он. – Возьми до Перекрестка, зимой на дорогах всякое бывает. В горах сейчас безопасней, чем в Империи… – вздохнул наместник и задумался.
– Так я пойду? – через некоторое время решился прервать молчание Алиас.
– Ступай, ступай, – думая о своем, ответил Векс, теребя гриву седых волос. И крикнул в спину: – И сильно там не копай, туда и обратно.
Возможно, эта фраза и стоила карьеры влиятельному политику? Алиас до сих пор не знал ответа…
Зима была мягкой, но в горах и предгорьях лежал снег. Никакой опасности от лавины для поместья посланник не заметил. Да, снег сошел с гор, но снежный язык не дотянулся до виллы, лишь слегка задев дальний фруктовый сад и сломав десяток деревьев.
После разговора с испуганным Этом, управляющим, Алиас понял, что затруднения вызваны не стихией, а людьми. Местные, горцы из ближайшего села, перестали приходить; доставка провизии, дров и фуража застопорилась. Посланные в село рабы вскоре вернулись, привезя необходимое, а также притащили с собой арбу слухов и телегу сплетен. Управляющий нашептывал, что даже рабы разбежались бы, будь им куда бежать. Но тут уж косоглазый Эт привирал – Колодец же и шахты рядом, есть куда беглых рабов за самоуправство отправить. Не, рабы будут сидеть на вилле, даже если горы затрясутся и местные клиббы из-под каждого камня полезут…
– Зима ведь, – сказал Эт, пожав плечами и вздохнув. Левый глаз старика косил в сторону, отчего казалось, что он что-то задумал.
– И что рассказывают? – спросил Алиас.
– Чешут языками… И место проклятое, и боги отвернулись, и лавины теперь одна за другой пойдут. До конца зимы хоть одна, а до нас доберется. Трещат, лавины бесшумно ночью стронутся – раз, и все: ни убежать, ни спрятаться. Задохнемся, мол, все, кто в доме будет. И хоронить никого не надо.
Покивав в ответ на сумбурный пересказ сплетен, Алиас двинулся в село. И обнаружил Гимтара. Уж он-то говорил на имперском ничуть не хуже самого Алиаса!
Брат рекса Эндира Законника завершил зимний объезд, спустившись в нижнюю точку долины и столкнулся с Фуггом. И тут Алиас сразу же совершил ошибку, поверив в случайность этой встречи. Посланца наместника оправдывало одно: он никогда ранее не слышал этого имени и не знал, насколько хитер, коварен и беспощаден танас правителя.
– Да какое там проклятие богов!.. – сплюнул Гимтар, выражая отношение к подобной чуши. – Это место всегда таким было, потому там и села нет. Вот ты сам подумай: земля хорошая, а села нет? Сам знаешь, как у нас пахотная землица ценится. В стародавние времена – видишь прямоугольные каменные остовы? – стояли тут дома-башни. Обойдешь такой дом вокруг – ни дверей, ни окон. А дверь только на высоте двух-трех ростов человека. И рядышком лестница приставная. Это чтоб лавиной не выломало двери с окнами да не задавило людей внутри. Вот так и жили. А потом пришли вы, – опять сплюнул Гимтар, – дома-башни разрушили, из старых камней свое поместье построили. Если б вы всех местных к тому времени не разогнали-вырезали, глядишь, кто бы и подсказал вашим, что к чему…
– Так сколько лет уж вилле – и ничего! – возмутился Алиас. – И ничего, и никогда!
– И ничего, и никогда, – покивал головой горец. – А потом случится такое, что и снегу насыплет, и теплый ветер зимой с моря пригонит. Теплый ветер упрется в склон, – показал он рукой, – и вверх пойдет. Подует такой ветерок пару-тройку дней – и все.
– Что «все»? – не понял Алиас.
– Если бросить на холодную сковороду кусок сала или масла и поставить сковороду на чуть теплые угли, потом поднять сковороду и чуть наклонить – что будет?
– Известно что – соскользнет масло.
– Верно. Так вот: склон – сковородка, снег – масло, а теплый ветер с моря, – горец дернул подбородком туда, откуда приехал Алиас – в сторону предгорий и Империи за ними, – это угли. Снег подтаял снизу и соскользнул.
Немного постояли. Посмотрели на склоны, поросшие ельником. Раньше они казались Алиасу далекими и красивыми. А сейчас – удивительно близкими и пугающими.
– Вот мы… – горец запнулся, – вот правитель Эндир строиться будет на том берегу реки. Для ржи там земля слишком каменистая, а для выпаса ее слишком мало. Горы ближе, но мельче, да и склоны крутые. Снег не задерживается. Красота! Годное место!
– И когда рекс собирается строить? – словно невзначай поинтересовался имперец, не ведая, что заглотил приготовленную наживку.
Гимтар замялся:
– Люди нужны всякие… да и дел по горло. – Он помолчал, подбирая достойный ответ. – Как правитель скажет – сразу начнем.
«Понятно, – подумал Алиас, – денег нет. И инженеров. Имперская архитектура – это не хижины из камня складывать и не мазанки из глины лепить. Тут без инженеров, без чертежей никуда. И воду подвести, а нечистоты вывести. И сад разбить. Уложить черепицу. Проложить и замостить дорожки. Спроектировать колонны и портики… Сплошная головная боль для неподготовленного ума».
Они поговорили о всяких пустяках и разъехались, довольные друг другом. Поручение главного выполнено, все, что нужно узнать (как думалось тогда), Алиас узнал, и теперь можно было отправляться назад.
Потом еще много раз он проживал внутри себя тот день и то, как можно было повернуть дела, зная всё наперед. Был ли он неопытен тогда? Нет, к тому времени он уже выполнял весьма хитроумные поручения. Были ли горцы искушеннее в интригах? Нет, по сравнению с Вексом они были слепыми кутятами.
Но Эндир их переиграл. Новичкам везет. Он хорошо усвоил полученные в имперской школе уроки. И хорошо изучил правила игры. Да, Эндир переиграл тогда, но потом заигрался. И потому Алиас сидит сейчас в проклятой вилле, а тело самого Эндира уже три года покоится в Городе Мертвых.
Гимтар
Гимтар любил смотреть на главного имперца в стенах летнего дома. Ни вслух, ни про себя он не именовал это место виллой Эндира, как все. Летний дом, летняя вилла, старая вилла – вот, что слышали от танаса окружающие.
Алиас Фугг веселился и умело вел светскую беседу, но Гимтар видел фальшь. Видел, как корежит Голос Империи. Словно бересту на углях. И от этого танасу было хорошо. Он бы с великой радостью своими руками бросил бы на уголья и самого имперца, но правила игры этого не позволяли. Пока не позволяли. И потому Гимтар приставил к Фуггу своих людей с наказом беречь его как зеницу ока. Врага нужно знать хорошо и держать поближе.
Держать врага на виду – так научил его брат. Знать и изучать врага – это часть игры. Той игры, которую начал Эндир Законник много лет назад. И первую партию они с братом провели здесь, в вилле Векса Кнея, двадцать четыре года назад.
Ох и наломался он тогда с ближниками, пытаясь стронуть этот клиббов снег со склона! Но у них получилось, небольшой карниз обрушился на склон, и снег сошел. Только тот, кто видел снег впервые в жизни, назвал бы это лавиной.
Потом Гимтар раздал монеты работникам-горцам виллы и передал повеление дана Эндира. Научил, что и как говорить. Рабы – изнеженные ублюдки – перепугались сами и напугали управляющего, старого пьяницу. И вскоре приехал Алиас, который сейчас сидит напротив и поднимает кубок, широко улыбаясь.
«Как же ты выплыл, сучонок? – в который раз подумал Гимтар. – Твой покровитель упал на самое дно, придавленный, а ты с этого дна вдруг поднялся. Стал маленькой, но фигурой. Что же ты такое сотворил, что тебя определили сюда?»
Когда Гимтар впервые увидел Алиаса далекой зимой, сразу понял – парень непрост. Умные глаза, проницательный взор, внимание к мелочам. Говорит на дорча. И все равно проиграл. Что имперец мог знать о горах, о снеге, приезжая на виллу лишь летом? Он съел все, что скормил ему Гимтар: и лавину, и землю за рекой. И, как и положено курьеру, принес в клювике все новости наместнику. И накормил Векса тем блюдом, что сварганили они с Эндиром.
Потом, весной, к дану Дорчариан обратились купцы, приехавшие за зимними мехами. Обратились от имени наместника – продать землю, где ныне возвышается имперская резиденция. Ту самую землю, про которую зимой Гимтар рассказал Алиасу.
Свою просьбу Векс Кней составил так, что отказать наместнику было невозможно. Брат и продал. Тогда они получили денег больше, чем надеялись заиметь, но меньше, чем хотелось бы.
А потом через людей Хриплого, ночного главы Атариана, Эндир выкупил виллу наместника, которую тот выставил на торги. Векс Кней не захотел ждать новых лавин и решился-таки на продажу прежней Виллы и постройку нового поместья за рекой. Эндир отдал все полученные деньги, добавил свои сбережения, накопленные за время учебы в Империи. Затем во всеуслышание объявил себя, правителя Дорчариан, собственником прежней имперской виллы, а окружающую землю – выморочной. По древнему соглашению эта благодатная земля могла принадлежать только наместнику провинции Атариан – и никому иному. Только на таких правах она столетия назад стала имперской. В любом другом случае земля возвращалась, как встарь, Дорчариан.
Да, за такие штуки Эндира и прозвали Законником. Соглашению было покрыто пылью веков, о нем все позабыли, но силы оно не потеряло. И где только Эндир его откопал, как прознал о нем?
«Запомни, брат, – говорил Эндир, – с ними нужно уметь сражаться, и их же оружием».
