– Поделом этим чертям! И Венсану заодно!
– Не на-а-адо! Венсан нормальный был, пока Гильдия его не засудила! – авторитетно прохрипел Красавчик, – Да! Я-то знаю правду, отродья! Мне брат вон ещё тогда рассказывал, дескать всё от того, будто он некий нехороший секрет прознал. Вот его и турнули по-тихому! Да! И не один он такой! Иначе кто бы с ним ходить стал, а? А? Люди говорят, не матушка нам Гильдия, а мачеха!
– Да ты совсем упился что ли?! Наслушался поди по кабакам сплетен врагов Гильдии, да берега попутал! Знаешь ведь, чёрт свинорылый, никто на тебя не донесёт, вот и зазря треплешься!
– Всё не так было! Я знаю! Мне Рено с «Подкова Фортуны" шепнул, мол Венсан-то, говорят, продался кому-то из сухопутных! Да бездной клянусь, ну! Его и так упрашивали, и сяк, мол, Венсан, ну ты чего, одумайся, брат! Даже, говорят, сам Адмирал с ним беседы имел! А он и заладил, мол, не брат я вам больше! Так сам в крысы и подался! Ну хошь, ну спроси Рено! Он честный малый!
– Негодяй он сам, негодяев и насобирал с Морского Шёлкового-то! Ну кто, кто в своём уме будет брать в команду выродков с Мейлонга, а? А?!
Моряки закипали. Раздались голоса, возмущённые словами, бросающими тень на Гильдию. Но были и те, кто поддерживали боцмана.
– Негоже так к своим же относиться. Не по-людски это! – горько добавил Толстяк Жиль и вытер слезинку блестящей от жира пятерней.
Как бы ни были интересны мнения раскрасневшихся сторон о загадочном Венсане, Селин отметила помрачневшее лицо капитана. То ли само имя поверженного врага, то ли оскорбления в адрес Гильдии Мореходов, казалось, причиняли ему боль. Он с трудом принял прежний невозмутимый вид и громко ударил по столу. Распря немедленно утихла.
– Отставить! Мы – дети Гильдии, и должны об этом помнить, – он отпил из бокала так, будто запивал морского ежа, и бодро продолжил:
– Как я уже сказал, без вас не случилось бы этой победы! Выдам боевые, как только сойдём на берег!
– Ура капитану!
Тотчас же поднялся гвалт. Зазвенели бутылки. Как будто и не было споров и разногласий. Перебивая друг друга, моряки делились, кто на что хочет раскошелиться, в каком месте и сколько раз.
Антуан тем временем завладел вниманием присутствующих и оживленно рассказывал свои впечатления от боя.
– Галеонные фигуры в виде драконов! Чёрные флаги! Это непередаваемо! – разглагольствовал кузен, срываясь на восторженный крик и размахивая своим кубком. – От лица рода де Сюлли объявляю вам благодарность за пример истинного мужества в пылу морского боя, что навсегда запечатлелся в моём измученном сердце! Я буду век у вас в долгу, друзья мои!
Он даже не замечал, как мореходы беззлобно посмеиваются над ним, и продолжал ораторствовать.
Тем временем Селин боролась с бурей противоречивых чувств. И чем больше силилась понять происходящее, тем меньше получалось. В голове не укладывалось, почему столь масштабные потрясения, очевидные внутренние разногласия мореходов так легко сменялись на искреннее и веселое торжество? Она тревожно всматривалась в лица моряков, вот только что готовых устроить драку, а теперь вовсю обнимающихся.
– Мор-ре сейчас лас-сково, а потом вдр-руг свир-репо. Жизнь-то – штука хр-рупкая, уж поверьте, а мы – не бес-смертные, нет, миледи. Сегодня кому-то из нас повезло, а кому-то – нет. Завтра не повезёт уже нам… Мы попр-рощались с братьями, и сейчас пр-разднуем, как сделали бы и они, будь на нашем месте. Бес-сконечно скор-беть о пр-рошедшем – значит доб-ровольно отвер-ргать дары жизни. Так было, и так буд-дет, сударыня…
От скрипучего голоса Маркиза над самым ухом Селин едва сдержала дрожь. Неужто он ещё и мысли читать умеет? Тем временем, лекарь придирчиво собрал со стола тарелки с кушаньями, по его словам – для раненых, что не смогли присоединиться к застолью, и откланялся.
Де Круа задумчиво посмотрела ему вслед и с облегчением отметила, что с уходом старика в помещёнии словно посветлело и стало легче дышать.
Сидящая рядом Дафна случайно задела Селин локтем и принялась рассыпаться в неловких извинениях.
– Пустое! Лучше расскажите что-нибудь и о капитане, – портвейн с ломтиком ветчины сделали своё дело, и приятное тепло разлилось по телу де Круа
Юнга задумалась.
– Самый молодой капитан в Гильдии. Ему ведь всего двадцать пять лет!..
– Дафна, не огорчайте меня, называя очевидное. Какой он?
Девушка зажмурилась и в один глоток опустошила кружку.
– Наш капитан Витал – самый лучший в мире! – затараторила она громким шёпотом. – Всегда думает о команде и о «Крылатом» прежде себя. Любит искусство и всякие редкие штуки. Он самый умный, самый надёжный, самый справедливый!.. Терпеть не может лимонов. А ещё по утрам любит крепкий кофе с щепоткой корицы и кардамоном. Но надо совсем чуть-чуть и не сильно горячий. Доверяет только мне его делать…
Дафна выдохнула и победоносно усмехнулась: ни у кого нет такого капитана, как наш!
Де Круа рассеянно улыбалась и не понимала, что больше её умилило – доверие ли внезапно разговорчивой юнги или совершенно неожиданные стороны характера капитана. Потому она аккуратно продолжила расспрос, стараясь не слишком демонстрировать любопытство и восхищение.
– У такого отважного капитана наверняка есть и чудесная супруга…
– Что вы, миледи!.. Он холост.
– Надо же… Он упоминал некую Уну. Кто это? – Селин вспомнила, как он назвал её этим именем, явно обознавшись.
– А. Да русалка эта его, – весь вид Дафны был таким, как если бы русалки делом самым обыденным. Но на удивлённо поднятые брови де Круа она подавила смешок, – Он конечно злится, называет её морской принцессой… но, миледи, вот лично я никогда её не видела! А он уже сколько жемчугов извёл на эту стерву! Знай себе бросает в воду по жемчужине и что-то бормочет… Да и в альбомах у него промеж рисунков она всегда в разных видах… Что ни каракули, на следующем листе обязательно она… Всё гоняется за выдумками наш капитан, и совсем не замечает хороших всамделишных людей рядом…
Поймав на себе вопросительный взгляд, юнга смутилась и натужно рассмеялась.
Селин открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но раздался громкий голос изрядно развеселившегося Антуана.
– А знаете ли вы, какое у моей кузины прекрасное сопрано?! Да-да! Она поёт… пела… партии разных опер!.. Как её… – глаза де Сюлли-младшего влажно блестели. – Селин, прошу… Вы будете потрясены её вокалом, друзья, уверяю!
Мгновенно де Круа натянула свою самую любезную улыбку и уже начала выбирать наиболее страшное возмездие, которое постигнет кузена за эту неслыханную выходку. С каких пор привычка волочиться за заезжими актрисками сделала его экспертом в вокальном искусстве?! И как он вообще может…
Изрядно поддатые моряки заулюлюкали.
– Давай, дворяночка! Дай жару! – раздался многоголосый расхлябанный хор, и вокруг всё стихло.
На неё уставились не меньше четырёх дюжин пар глаз разных степеней мутности.
Позабыв о приличиях, ей захотелось убежать и запереться в каюте. Однако встретив заинтересованный взгляд капитана, Селин нервно улыбнулась, выдохнула, осушила бокал и…
Она делала это уже сотни раз с самого детства. В салонах имя Селин де Круа было на слуху как дань моде на причастность к высокому искусству, как знак тонкого вкуса хозяев и как лёгкий намёк на фривольные пристрастия некоторых господ. Селин и сама понимала, что потакая увлечению, скользит по грани между бесстыдством и искусством, ведущим в сословную бездну, щедро оплачиваемую «ценителями прекрасного». Однако же сейчас, на корабле, по необъяснимой причине, ей как никогда стало боязно. Здесь не было ни простейшего клавесина, ни продуманного потолка, что воспроизводят необходимую глубину звука… В конце концов не было публики, способной оценить всю красоту и игру голоса: только мужланы, не знавшие ничего краше кабацких прилипчивых мотивчиков… Да и упражнялась она давно…
Но – шум волн словно принёс недостающий ритм аккомпанемента, и полилась мелодия.
Исчез корабль, исчезли думы о пережитом, остались жизнерадостные переливы вокальной партии, сплетённой со строфами о превратностях судьбы. И не было в них ни тяжести, ни тоски, ни пелены рока. Глубокое, живое чувство расцвечивало историю об великом преодолении звонко и легко, и душа, словно бабочка, перепархивала с сердца на сердце, возвышая их до самых звёзд. От избытка чувства Селин пела, прижимая руки к груди, и казалось, она вот-вот окунётся в неведомую, полную красок, пропасть…
Наконец де Круа открыла глаза. Было так тихо, что раздавалось только шипение пены о борт за окнами.
Лица команды «Крылатого Марлина» просветлели. Кто-то задумчиво смотрел в черноту распахнутых окон. Кто-то тихо плакал, вцепившись в плечо товарища.
Заворожённый, Фаусто застыл с приоткрытым ртом. Пальцы Дафны мелко дрожали. Красавчик комкал видавший виды платок.
Нарушив тишину, ставшую священной, Жан и Жак робко захлопали. Их поддержали неслыханными по силе овациями и свистом.
– А я говорил! Говорил! – завопил Антуан, наслаждаясь произведённым эффектом.
– Ария Королевы Мглы из «Магической Скрипки», – задумчиво проговорил Витал и посмотрел певице в глаза. – Какое чистое сопрано. Великолепно. Благодарю.
– Надо же. Наша леди оказывается – сущий соловей. Ну или сирена… – Фаусто удивлённо хлопал в ладоши.
– Прошу меня извинить, – капитан спешно покинул кают-компанию.
***
Де Круа задумчиво рассматривала донышко опустевшего бокала, когда подошёл зарумянившийся Брут и долил ещё портвейна:
– Чего загрустила?
Она неопределённо махнула над столом.
– Знаешь, и подумать не могла, что моряки такие… такие… люди? Да и капитан…
– О, принцесса наконец заметила людей!.. Это надо уметь пережить! Особенно, если считаешь, что все они должны быть равны.
Селин смерила его взглядом.
– А что до капитана… Отличный мужик, чёткий. Держит палубу. Хотя и пидороват на мой взгляд. Сама посуди: одевается как франт, побрякушки все эти в брови и в ухе, да ещё глаза чёрным обводит по этой их моряцкой моде. Но, как говорится: не суди, да не судим будешь…
Де Круа вдруг стало очень стыдно за него.
– Пошёл вон отсюда, грубиян, – прошипела она.
– Давай, не засиживайся с простолюдинами.
Хрустя суставами, Брут потянулся и вышел.
Диалог
Угрожающе спокойные воды и масляно блестели в свете восходящей Луны. Если экспедиция попадёт в затяжной штиль, при всех повреждениях на ней можно будет ставить крест.
Внезапный экспромт пассажирки окончательно выбил из колеи. Оглушенный и переполненный впечатлениями за день, Витал пытался успокоиться, всматриваясь в бледные звёзды.
Фаусто был прав. Сирена.
И так внешне слишком похожая на Уну, леди де Круа только что явила при свидетелях ещё и качество подлинной легендарной морской девы. А её сладкоголосое пение, как известно, погубило не одну сотню кораблей.
Ему стало не по себе. Можно ли столь прекрасное пение расценивать как дурной знак? Определенно стоит держаться подальше от этой особы. Не хватало новых проблем сейчас, когда его судно приняло на себя весь удар и только чудом держалось на плаву…
После нападения «Крылатый Марлин» имел жалкий вид.
Паруса на грот- и фок-мачтах провисли, зияя дырами от ядер, верхняя палуба всё ещё кое-где бурела от крови, вздыбленная разломами от снарядов. Пятна копоти, словно кровоподтёки, изуродовали борт. И щепа повсюду… Витал понюхал пропахший порохом рукав и поморщился. Ему самому было физически больно с той же стороны, где оказалась и рана «Крылатого»: левый бок человека и левый борт корабля нуждались в помощи.
– Что ни говори, Уна, а мы все-таки везучие, – прошептал он и, осторожно, чтобы не напирать на рану, перегнулся через перила рассмотреть получше пробитый снарядами борт. – Нас с «Крылатым» так просто не возьмешь…
«Золотые Пески» отделались легко: кроме дыр в парусине, и то на фоках, корабль не пострадал, чего не скажешь об остальных. «Лентяй» зиял подпалённым правым бортом, но по счастью критических пробоин не имел, но до замены на верфях на усиление грот-мачты ушел весь запас древесины. «Фурия» же утратила бушприт, а пробоина с кормы отдавала бесстыдством пьяной торговки, потерявшей юбки.
За всё время пути, вопреки обыкновению, Уна никак себя не проявила. Ни шёпота, ни ветерка, ничего.
– Тогда и я не скажу тебе ни слова, – с деланной обидой пробормотал он и зажег трубку.
Задраить отсек с пробоиной удалось, но она дала здоровенную трещину, сквозь которую всё прибывала вода, и ни о каком продолжении рейса речи не шло. Из-за неё же не удалось и собрать целиком добычу с кораблей противника, однако эскадре вообще посчастливилось не потерять ни одного судна, чего не скажешь о людях.
Витал опустошенно взглянул на палубу, ещё помнящую следы зашитых ветошью тел моряков, над которыми до самого конца колдовал мрачный Маркиз. Впрочем, потери могли быть и серьёзнее.
В глубине души он был искренне благодарен, что корабельный врач не оставил его наедине с долгом и приготовил их к возвращению домой, в Бездну Морскую. Серебристое облачко вздоха растворилось в лунном свете.
Ему, как капитану, нелегко дались проводы этих бедолаг в последний путь.
Он едва не сорвался на Жана с Жаком. Сколько ни скоблили палубную доску, близнецы всё никак не понимали, что же за пятно им следует оттереть у борта, и только виновато хлопали глазами. Виталу же то и дело мерещились контуры тела Венсана в рисунке древесины…
О бывшем друге он старался не вспоминать. Вот только его мертвенно-бледное лицо немым упрёком то и дело вставало перед глазами.
Витал потер веки и попытался прогнать видение.
Он не имеет права впадать в уныние. Сейчас, когда на нём лежит задача во что бы то ни стало дойти до верфей Малого Орфея, чтобы привести судно в рабочее состояние.
Пассажиры… Показалось, от этой мысли вот-вот разовьётся мигрень.
Как эти важные шишки отнесутся к отклонению от курса? Возможные штрафы волновали капитана куда меньше, чем потеря репутации, что позволяла хоть как-то продвигать идеи своих изобретений в Инженерном Корпусе Гильдии.
Может лучше перевести высокопоставленных пассажиров на другие суда эскадры, чтобы продолжить путь без проволочек? Да хоть бы на те же «Золотые пески»… Витал снова посмотрел на соседние корабли и с досадой покачал головой. Отпускать грузовое судно, пусть даже которое почти не пострадало, без сопровождения в текущей ситуации – дело подтрибунальное. Да и разве он может оставить свои суда без контроля и присмотра? А за пассажиров он отвечает головой…
Что же, ему предстоит выслушать множество претензий и недовольств. Юным аристократам вместо дворца придется жить в весьма скромных резиденциях за пределами города. Ведь доступ на закрытый для посторонних остров мореходов, согласно Кодексу, был строжайше регламентирован. По букве закона попрание этого, как и прочих запретов, связанных с гостями острова, определялось как госизмена и каралось вплоть до лишения всех званий и пожизненного исключения из Гильдии Мореходов. На деле же власти смотрели сквозь пальцы на небольшие нарушения, особенно если чужаки не мозолили глаза и не скупились на траты в местных увеселительных заведениях. Разумеется, часть доходов падала в карман кому-то в Адмиралтействе.
Капитан прерывисто вздохнул. Вся эта коррупционная возня здорово злила. Впрочем, как и бюрократия, в которой капитаны увязали всякий раз, когда приходили на Малый Орфей…
Мимо проковылял Красавчик Люсьен, щеголяя расшитым трофейным камзолом, что ему явно был не впору. Верный арбалет болтался за спиной в ритм стуку железной ноги.
– Славно потрудился, Красавчик!
От улыбки перетянутое шрамами лицо боцмана стало ещё безобразнее.
– Капитан, а вы тоже заметили, какие у них кливера? Нам бы такие! «Крылатый» сразу на дюжину узлов ускорится! – прошамкал Люсьен.
– Ничего не могу обещать, нам бы скорее быть на ходу… Но да, да, обратил внимание.
Витал потёр лоб.
Опять эти кливера. Ему хватило восторгов Фаусто по поводу элегантных, узких, словно лезвия, парусов. Да сам он и похлеще команды понимал, насколько увеличатся тарифы за перевозки, ускорь он свои рейсы на неделю, а то и на две. Более того, в его столе давным-давно пылилась заполненная на кливера заявка в гильдейские верфи на улучшение, да только пока нечем было оплачивать её подачу. И заодно попадание на рассмотрение… если опять не потеряют…
С нижней палубы всё ещё доносился хохот.
