Икар Де Мон. Что скрывают замки и замки?
Артём Эл
Ах, Швейцария! Зеленые луга с коровками и величественные Альпы. А еще тайны, скрытые за всем этим. Именно туда прибыл скромный нотариус из Франции в начале XX века. Зачем? Чтобы отдохнуть. Сорокалетнему одинокому мужчине так грустно в душном кабинете. Поэтому, приняв приглашение своего друга, месье Де Мон отправился наслаждаться горным воздухом. Случайные встречи, странные находки и средневековый замок, не дадут скучать французу. Почему же?
Артём Эл
Икар Де Мон. Что скрывают замки и замки?
I.
Нотариус не любил дальних поездок, но в этот раз она сулила ему кое-что интересное. Нет, не деньги, в которых он совершенно не нуждается, не власть, которая ему безразлична и даже противна. Выгода его совершенно иного порядка – новые впечатления.
Год назад, Икар жил скучно, составляя завещания и заверяя бумаги, изо дня в день. Да, порой, он становился свидетелем настоящих драм, особенно, когда зачитывал последнюю волю почивших. Родственники негодовали, плакали и угрожали, пытались подкупить его, в надежде, что он зачитает так, как нужно им. Однако, Икар Де Мон профессионал и дорожит репутацией. В конце концов, долгое время работая в своей сфере, он уже перестал удивляться причудам своих клиентов и их родственников. Рутина.
Дошло до того, что до мужчины дошло нервное истощение. Он стал плохо спать, забывать обедать и читать свежие газеты, взгляд его потускнел и все чаще устремлялся в окно, как на единственную связь с целым миром. Поэтому было решено устроить себе отдых.
Череду серых будней было решено прервать поездкой в Баден. Там Икар Де Мон остановился в отеле-пансионате “Купальни Великого Карла”, тихом и уютном месте, вдали от клетки своего кабинета. Там и произошло знакомство с мелким немецким промышленником Тиллем Швайнфройндом, который получил нервный срыв из-за неудач на своей фабрике искусственных красителей. Жили они в соседних номерах, оказались примерно одного возраста, переступив отметку в сорок лет, и их совершенно сломала обыденность. На том и сошлись.
Они часто ходили завтракать вместе, на одинаковые процедуры, разговаривали о насущных проблемах мира: марксизме, повсеместной электрификации, женщинах и их правах. Постепенно оба осознали, что могут быть неплохими приятелями и, даже, друзьями. По завершение отдыха в отеле-пансионате, мужчины продолжили общение по переписке, в ходе которой сдружились еще больше.
И, вот, год спустя Икар получил письмо от своего дорогого друга Тилля. Он предлагал увидеться в Швейцарии, чтобы нотариус смог открыть для себя новые горизонты и стать частью, чего-то большего. Сказать прямо, вначале Икар думал отказаться. Какая Швейцария? Какие горизонты? Немец не утруждал себя конкретикой, оставив в конце письма туманное: “Большего не могу сказать, дорогой мой друг, но если ты откажешься, то второго шанса не будет. Приезжай.” На раздумья отводилось немного времени и последней каплей стало завещание пожилой мадам Крюпи.
Старушка обладала несносным характером и внешностью старой ведьмы. Она вела переписку со всеми известными родственниками, до некоторых могла даже дотянуться и посетить лично. Наследнички её терпели, в глаза бросая столько учтивости, сколько могли из себя выжать. А за глаза плевали на скрюченную спину богатой родственницы.
Она же переписывала завещание стабильно каждую неделю, то вычеркивая родственников, с которыми успела разругаться, то добавляя их обратно после примирения. Таким образом ее имущество, на бумаге, побывало уже ни в одной паре рук. Это очень сильно раздражало нотариуса, но профессионализм, природная скромность, хорошее воспитание и солидное вознаграждение, не позволяли Де Мону отказаться от такого клиента.
– Дорогой Икар, мой троюродный племянник Пьер совсем выжил из ума! – возмущалась старушка, обращаясь к нотариусу, тонким, слабым, скрипучим голоском. – Он сообщил мне, что женится на этой тарантелльщице Агате! А я не выношу итальяшек, поэтому она не будет владеть моей коллекцией фарфоровых статуэток святого семейства и волхвов ни-ко-гда!
Заявление это было сильным. Когда они только сели составлять завещание, лишь три пункта были неизменны. Первый – домик на улице Пелаг она завещала своей соседке Марте Руше. Та в свою очередь завещала свой дом мадам Крюпи. Это была не только шутка над оравой родственников, но и пари пожилых дам: кто позже помрет, тот и победил.
Второй неизменный пункт – половину ее состояния следовало передать одному из детских приютов Франции. Старушка не славилась сентиментальностью, при этом почему-то поступила так. Нотариус не стал вдаваться в подробности, сохраняя такт, однако решил, что это плата за какие-то грехи далекой молодости. Остальные деньги и имущество получали ее родственники, родственники почившего мужа, друзья и знакомые.
Третьим неизменным пунктом был Пьер, который хоть и являлся троюродным племянником, все же был самым близким ее родственником, как в плане нахождения, так и в плане родства. По ее рассказам он ухаживал и заботился о ней, поэтому и получал очень ценные фарфоровые мейсенские статуэтки Божьей матери, Иосифа, младенца Иисуса и волхвов, тысяча семьсот тридцать первого года производства.
Все бы хорошо, но Пьер влюбился в Агату, дочь рабочего из Италии. Она стала не просто камнем, а целым валуном преткновения между троюродным племянником и тетушкой. У мадам Крюпи свои счеты с итальянцами. Какие? Она об этом никому не говорила, но точно были. Не с пустого же места эта неприязнь взялась?
Не достучавшись до родственника в очередной раз, мадам Крюпи пришла к Икару Де Мону, своему душеприказчику, лишать Пьера его части наследства. При этом учтиво оставила племяннику записку об этом, даже не догадываясь, к чему это приведет.
– Сожалею, мадам Крюпи. – сдержанно отозвался Икар, не поднимая головы от толстой папки с завещанием старушки, выискивая страницу с Пьером. – Вычеркиваем из завещ…
Не успел мужчина договорить, как в дверь нотариальной конторы ворвался молодой и очень пьяный человек, которого пыталась удержать маленькая, черноволосая, кудрявая девушка. Юноша нетвердым шагом направился к старушке Крюпи, тыча в нее пальцем. В голове нотариуса зазвучала Dies Irae Моцарта, надвигалась буря.
– Тетушка! Т-тетуш-ка! К-как Вы смеете?! – прорычал молодой человек, вырвавшись, наконец, из рук своей спутницы. – Я… я не п-позволю!..
– Пьер! Да, как ты смеешь?! Что за фарс?! – возмутилась, вставая мадам Крюпи, голос ее, внезапно, приобрел, неслыханные доселе Икаром, крепость и мощь. – Немедленно сядь! И ты… Агата, оба, сесть!
Молодежь, уставилась на старушку кроличьими глазами и плюхнулась на два стула, что стояли у стены. Пьер, кажется, протрезвел. По крайней мере он пытался придать взгляду хоть какую-то осознанность. Агата же пребывала в полном ужасе от происходящего.
Икар, не привыкший, что к нему в контору врываются, сидел красный и бледный одновременно. Было, несомненно, всякое. Но здесь? В его конторе? Даже он заходил сюда тихо-тихо! Единственный его сотрудник – мальчик-курьер, проникал безмолвной тенью! А тут такое!
В нем боролись два чувства: страх и неимоверная злоба. Боялся Икар, что сейчас его скромную обитель разнесут в клочья, а злился он за такую бесцеремонность. Поэтому, с одной стороны, ему хотелось позвать полицейского, с другой – самому вышвырнуть всю троицу из своего рабочего кабинета. Де Мон молча наблюдал, что же будет дальше.
– Пьер, Агата, какого дьявола вы сюда пришли? Я все написала в записке и решения менять не собираюсь! И вообще, как вы посмели ворваться к месье Де Мону? – проговорила мадам Крюпи, твердым, как камень, голосом.
– Тетушка, – начал Пьер, который уже совсем пришел в себя, – Вы не посмеете лишить меня наследства! Я женился на Агате и она ждет от меня ребенка! – в доказательство женитьбы он поднял руки: свою и Агаты, показывая обручальные кольца.
Нотариус икнул от напряжения, которое заполнило небольшое помещение. Собравшиеся кинули на него взгляд. При чем, у каждого он был свой: злой, решительный и напуганный.
– Извините. – пробубнил Икар, желая раствориться в воздухе и не видеть всего этого. Моцарт в голове не утихал.
Три пары глаз отвернулись от него, их владельцы продолжили горячий разговор.
– Ты вздумал меня шантажировать, мальчишка? – холодно произнесла мадам Крюпи, когда Пьер опустил руки. Испепеляя синими, влажными глазами своего троюродного племянника и его спутницу, она продолжила: – Агата, это ты его надоумила?
– Мадам Крюпи, я отговаривала Пьера идти сюда, но он выпил и… и… – несчастная итальянская девочка не выдержала и разрыдалась, закрыв лицо руками.
– То, что произошло дальше осталось загадкой для месье Де Мона. По какой-то непонятной причине старуха подошла к девушке и прижала ее к себе. Удивленные взгляды Пьера и Икара встретились, видимо, им не дано было понять загадочной женской души.
– Ох, милая, тебе следовало давно уйти от этого идиота. – утешала девушку мадам Крюпи, голос ее был теперь совершенно другим, задумчивым и сочувствующим.
Что же произошло?
Когда юная мадемуазель Жанна Дюраньё еще не успела стать грозной мадам Крюпи. Она полюбила некоего Марко с юга Италии. Познакомились они, когда тот работал на ее отца, видного бюрократа из Гаскони. Роман их был скоротечен, но имел последствия в виде беременности юной Жанны. К тому времени, как ее отец узнал про эту греховную связь, Марко уже след простыл и больше его никогда не видели в этой части Франции.
Месье Дюраньё пытался уговорить дочь оставить ребенка, но Жанна была непреклонна. О чем, впоследствии, пожалела неоднократно. Через несколько лет она вышла замуж за помощника своего отца месье Жака Крюпи. Господь не дал им детей, так и оставив огромную дыру нерастраченной любви в сердце теперь уже мадам Крюпи. Постепенно дыру эту заполнила желчь злобы.
– Но я люблю его! – восклицала сквозь слезы несчастная Агата, уткнувшись в живот старушке.
– Что ж, – сказала тетушка, оторвавшись от жены троюродного племянника и протянув ей застиранный носовой платок с вышитым вензелем, – разве я могу теперь оставить вас? Надеюсь, ребенок моего племянника не будет таким же идиотом.
Пьер открыл рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его обратно, посмотрев на нотариуса, который всем видом говорил: “Молчи, несчастный!” Тем временем, мадам Крюпи села на свое место и повернулась к Икару.
– Месье Де Мон, запишите на имя этого юноши, помимо фарфоровых статуэток, сумму в тысячу франков. Хватит на свое жилье и на несколько лет спокойной жизни. – по ее тону было ясно, что решение окончательное и обжалованию не подлежит. В будущем эта страница завещания так и осталась неизменной. – А вы, двое, чтобы никому ни слова, иначе каждый нищеброд из дальних родственников примется ломать двери моему душеприказчику. – кинула она через плечо влюбленной паре, те лишь изумленно закивали.
Когда все изменения были внесены в завещание и подпись пожилой дамы украсила, отведенную для этого строку, посетители встали, поблагодарили нотариуса и покинули его контору. На прощание, когда ее родственники ушли вперед, мадам Крюпи сказала:
– Икар, мы продолжим на следующей неделе. Дочь моей крестницы Лолы назвала меня старой жадной ведьмой. Она узнала, что ей перейдут в наследство золотые запонки моего отца. Раз они ей не нужны, то… – старушка развела руками. – Прошу прощения, за доставленные неудобства.
Дверь закрылась и мужчина остался в одиночестве. Он выдохнул, снял очки и потер глаза. Опять навалилась усталость, Икар встал и подошел к небольшому серванту, в котором стоял графин с коньяком. Выпив залпом не более тридцати миллилитров, нотариус вернулся за письменный стол. Открыв один из ящиков, он достал письмо Швайнфройнда и еще раз перечитал. Решено, надо ехать!
***
Поезд прибыл на вокзал Давос-Платц, издав протяжный мерзкий свист и обдав перрон облаком пара. Состав тянулся и для ожидающих высадки пассажиров, создавалось впечатление, что он никогда не остановится. Но поезд не оправдал их ожиданий и встал. Открылись двери вагонов. Спустя мгновение прибывшие уже мерно выходили на платформу иссякающим потоком. Здесь: и писатели, и политики, и рабочие, и коммивояжеры, и влюбленные пары из обеспеченных семей. Там же оказался и нотариус из Аквитании. Он вышел из поезда последним.
Икар Де Мон – человек плотного телосложения, его живот гордо выпирал вперед, как бы говоря: “Да! Он любит поесть и, в отличие от вас – лицемеры, этого не скрывает”. Несмотря на грузность и небольшой рост, двигался нотариус с завидной легкостью. Походка восходила к временам юности, когда он весил намного меньше, а жизнь была, по большей части, беззаботной. С возрастом забот прибавилось, но шагал он все так же бодро. В руках аквитанец крепко сжимал ручку небольшого дорожного чемодана с документами, деньгами и сменной одеждой. Взгляд темно-карих глаз беспрестанно блуждал по платформе, высматривая то ли что-то, то ли кого-то. Не найдя ни того, ни другого, Икар покинул полустанок, пересек здание вокзала и вышел в город.
Июль посреди швейцарских Альп обдал лицо француза прохладой, заставляя поглубже закутаться в пиджак темно-коричневого цвета и поправить, съехавшую на затылок, шляпу. Он огляделся по сторонам и обратил внимание на высокого мужчину. Мгновение они смотрели, нет, таращились, друг на друга. Наконец, длинный решился и с глупой улыбкой пошел в сторону недавно прибывшего. Оба заулыбались увереннее.
– Здравствуйте, герр Де Мон! – воскликнул длинный, дойдя, наконец, до нотариуса. Говорил он по-французски с явным немецким акцентом, чем, как и год назад, резал ухо собеседнику.
– Месье Швайнфройнд, Тилль! – ответил Де Мон по-немецки, как бы отплачивая своему товарищу той же монетой. Его французский акцент доставлял немцу из Кёльна не меньшие страдания.
Мужчины сдержанно пожали друг другу руки, но было заметно, что они рады встрече. Со стороны эта парочка смотрелась нелепо и была еще большей издевкой над окружающими, чем их ужасные акценты. Де Мон: толстенький коротышка с гладковыбритым, пухлым лицом, от которого разило интеллигентностью за километр, с зализанной назад копной волос, скрывшуюся под хомбургом. А вот Швайнфройнд, напротив: высокий, худой, с чуть отросшей щетиной на лице и лысеющей головой, по которой волосы расступились в разные стороны, оставив на макушке один непослушный локон, что постоянно топорщился вверх. Объедини Господь этих двоих в одного человека, то получился бы ничем не примечательный гражданин Европы.
– Герр Де Мон, как Вы добрались? – поинтересовался Тилль Швайнфройнд, отпустив руку своего товарища.
В голове французского пассажира молнией пронеслись воспоминания о поездке. Особенно ему запомнились один эпизод.
***
Икар, после нескольких пересадок, ехал из Парижа в Цюрих. Дорога его измотала, радовало лишь то, что вскоре он достигнет своей цели. Карие глаза, сквозь толстые стекла круглых очков, изучали пейзаж за окном. Созерцание красот, однако, было прервано. Дверь в купе отворилась, внутрь вошел смуглый мужчина, с копной непослушных, не чесанных, кучерявых волос. Лицо обросло щетиной, нос кривой, не раз ломаный, черные глаза незнакомца быстро бегали, изучая обстановку. Икар посмотрел на вошедшего и мысленно заключил: “Цыган.”
Работа нотариуса подразумевает знакомство с совершенно разными людьми, в том числе приходилось работать и с цыганами. Один барон обратился к Икару, не задолго до своей кончины. У него было огромное количество детей – десять, шестеро из которых мальчики. И чтобы они все не передрались из-за наследства, барон решил раздать всем по заслугам. Ходить он уже не мог, поэтому нотариус сам приезжал в табор несколько раз для оформления бумаг.
Именно тогда он смог ближе узнать кочевников. В частности, месье Де Мон обратил внимание на особенный взгляд этого народа: наглый и обаятельный, с бесовскими искорками, которые завораживали оседлых жителей городов. Именно такой взгляд выдавал цыгана в человеке, который зашел в купе.
Самым забавным Де Мону, показалось то, что одет вошедший, как обычный европеец: костюм-тройка серого цвета, белая сорочка, серые штаны и черные ботинки. Не было яркой рубахи с просторными рукавами, кожаной жилетки, широкополой шляпы и кушака, почему-то именно так должен выглядеть цыган в представлении нотариуса. Более того, если его причесать да сбрить щетину, получился бы сицилиец или грек. Внезапный попутчик же, завидев полного мужчину, прилично одетого и в очках, улыбнулся, оголяя белые зубы и закрыл за собой дверь.
У Икара среди всех его достатков, умений и недостатков, есть одна способность, которую он, подчас, ценил более других: чувство, когда тебя будут обманывать. Никогда он не становился жертвой мелких мошенников, ибо всегда знал, что сейчас будет надувательство. А крупным мошенникам не было до скромного нотариуса из глубинки абсолютно никакого дела. В этот самый момент, когда цыган уселся напротив француза, чувство это било тревогу и требовало позвать проводника. Икар промолчал.
– Здравствуйте! – произнес на немецком молодой человек, продолжая лучезарно улыбаться. Руки он засунул в карманы пиджака.
– Здравствуйте. – без особого энтузиазма, ответил по-немецки, с ужасным французским акцентом, Де Мон.
– О, месье! Вы француз? – воскликнул цыган, но уже на чистом французском. – Наконец-то я встретил родную душу в этом скучном поезде. Меня зовут Лачо! А Вас?
– Икар. – ответил нотариус, стараясь наскучить цыгану короткими фразами.
– Икар? Странное имя для француза. Куда едете? – поинтересовался Лачо, испытующе вперясь бесовским взглядом черных глаз в лицо собеседника.
– В Швейцарию.
– И я в Швейцарию! Вот так совпадение! – опять воскликнул цыган. – Кстати, Икар, я вижу у тебя добрые глаза и лицо. Поможешь мне?
“Ну, вот, началось.” – простонал про себя Икар и твердо решил звать проводника, а вслух произнес:
– Позвольте, но чем же я могу тебе, то есть, Вам помочь? – этот вопрос вызвал удивление у нотариуса, наваждение какое-то.
– У меня совсем нет денег, представляешь, меня… эм… ограбили, да, ограбили… бандиты. – это была бессовестная ложь, которую Лачо даже не пытался скрыть.
– Вы хотите, чтобы я одолжил Вам денег? – поинтересовался Де Мон. Опять же, он этого говорить не хотел.
– Икар, я цыган, а не попрошайка! – возмутился гордый представитель кочевого народа. – Нет, я хочу, чтобы ты купил у меня вот это.
С этими словами, цыган проворно извлек из левого кармана пиджака, при этом не вынимая вторую руку из правого, золотые часы на тонкой цепочке,. Видно было, что они не очень дорогие и, совершенно точно, не принадлежали Лачо. Надо было звать проводника.
– Сколько же Вы за них хотите? – спросил Икар, третий раз поражаясь своему рассудку, в здравости которого он уже начал сомневаться.
– Сто франков. – с прищуром и хитрющей улыбкой ответил цыган. – Да ты посмотри, они того стоят!
– Лачо протянул Икару часы, чтобы тот убедился в правильности покупки. Нотариус взял их и стал внимательно изучать, они не стоили ста франков, максимум тридцать. Он нажал на кнопочку и открылась крышечка, оголяя циферблат. На самой крышечке красовалась гравировка на французском: “Моему дорогому Мишелю на долгую память! Ты подарил мне минуты счастья, а моему мужу рога!” Француз захлопнул часы, отдал их обратно цыгану.
– Ну, что покупаешь? – спросил весело Лачо, убирая часы обратно в левый карман пиджака.
Разговор их прервался внезапно, когда губы Икара уже готовились сказать “Да”. Дверь в купе отворилась и в проеме показался усатый мужчина в форме проводника. Глаза его сверкнули, завидев цыгана.
– Он здесь, ребята! – завопил усатый. Послышался топот.
Лачо вскочил, не зная, куда кидаться, но было уже поздно. В купе ворвалось несколько мужчин в форме и стали хватать цыгана. Тот изворачивался, как змея, но все же был пойман и обезврежен. Месье Де Мон, пребывая в шоке от всей этой сцены, побоялся двигаться.
– Что вы себе позволяете! – воскликнул цыган, пытаясь вырвать руки из крепкой хватки проводников. – Икар, друг, скажи, что мы вместе!
На нотариуса испытующи уставилось сразу несколько пар глаз. Видимо, чтобы долго не задерживаться, служащий поезда, тот самый, с густыми, как щетка усами, произнес:
– Месье, этот человек подходит под описание торговца краденым, который продал нескольким пассажирам чужие вещи. Это правда Ваш друг?
