– Ты куда? – спросила Марфа сына, когда он встал из-за стола.
– Пойду, гляну, что они там замолчали, – Степан повернул голову на мать.
– Сядь. Не наше дело. Сейчас влезешь и сразу схлопочешь. Видишь, как бабка зад свой прикрывает? О-о, всей кожей чую, что-то здесь не та-ак.
Степан постоял немного и сел за стол. Но Галя медлить не стала.
– А тебя куда понесло? – свекровь посмотрела на нее так, будто сейчас пронзит прищуренным взглядом.
– Надо, – ехидно ответила сноха, не останавливаясь.
Она вошла в комнату и через секунду выскочила оттуда пулей.
– Степан! Беги сюда!
– Зачем? – растерялся парень.
– Батьке плохо!
Марфа кинулась смотреть, что там случилось. Панкрат сидел на стуле, держась за сердце, а Глафира поглядывала в окно. Вот стерва, и даже не пикнула, что мужик от боли корчится!
К вечеру Панкрат оклемался. Он лежал на постели и слушал, как жена отчитывает его мать. Женщины находились в кухне, детишки бегали по дому, а Степа и Галя не отходили от грустного отца.
– Не лезь, куда собака нос не совала, – огрызалась свекровь, попивая чай. – Я тебе ничем не обязана.
– Из-за тебя чуть Панкрат не умер. Второго сына хочешь похоронить? Не будет этого, – Марфа металась по кухне, разъяренная, как дикая кошка. – Если бы не Степка, то и еще одного на кладбище снесли. Да какая ты мать после этого?
– Да, я – мать, а ты – гулена. Забыла, как с Егором по сеновалам шастала? Помню, как Федос вас поймал, а ты потом ему в ножки кланялась, чтобы он Панкрату ничего не говорил. Забыла?
– Замолчи! Что было, то прошло. Мы с Панкратом душа в душу жили, пока ты тут не появилась. Гляньте-ка, привез полудохлую, а она тут ожила.
– Да, ожила, потому что так бог решил. Значит, Ему угодно, чтобы я рядом с Панкратом находилась, потому что…
– Да он из-за тебя чуть не помер!
– И что? Похоронила одного сына, значит, судьба такая, чтобы похоронить и второго.
– Да что ты такое говоришь, безмозглая? Кто тебе дал право…
В кухню вышел Панкрат. Женщины притихли. Он был бледен, можно сказать, слаб. Упершись плечом в дверной косяк, погладил пальцами усы, глядя на мать исподлобья.
– Не была б ты моей матерью, давно б обратно отвез, – проговорил он охрипшим голосом.
– Панкрат, как так «отвез»? – захлопала глазами Глафира. – Как ты с матерью разговариваешь?
– Как заслужила, так и говорю, – выдохнул мужик.
– Побойся бога, я тебе не кто-нибудь, а мать.
– Мать, которая смерти мне пожелала?
Марфа ахнула. Глафира поднялась, поправила платок на плечах и подошла к сыну.
– Ты меня не так понял, – ласково погладила его по руке. – Я сказала…
– Помню, что ты сказала: «Лучше бы с Егором местами поменялись».
– Гони ее к чертовой матери, Панкрат! – заорала Марфа. – Ты же сам видишь, что из-за нее одни беды в нашем доме!
– Не в вашем, а в нашем, – поправила ее свекровь. – Ты здесь никто.
– Да что она несет?! – от злости осипла Марфа.
– А то. Панкратушка, она ж не только Федьку, но и Степушку нагуляла. Вот ведь, живешь и не знаешь, что дети не твои.
– А чьи? – мужик начал потихоньку сползать по косяку.
– Врет она! Вывези ее обратно! – голосила Марфа, боясь, что и ее выставят за порог.
– Вывезу, – прошептал Панкрат и рухнул на пол.
Глава 33
Марфа завизжала от страха, когда на ее глазах грохнулся муж. Подхватив его голову, начала вопить, как сумасшедшая. Степан бросился к отцу. Оттолкнув мать, которая была не в себе, потащил батю в спальню. Начался небывалый переполох. Дети от страха спрятались в комнату и расплакались, Дуня выглядывала в дверную щелку, переживала за хозяина дома и свои еще не исполнявшиеся планы. Глафира осталась в кухне. Поджав ноги, она сидела на лавке и прислонялась спиной к печке. Пусть сами вокруг Панкрата прыгают, а против воли бога не попрешь, если помрет, значит тому и быть. Галя мигом метнулась за водой и чистым полотенцем. Когда Степан положил батьку на кровать, Галя начала делать примочки, прислушиваясь к его дыханию. Свекор лежал на спине с приоткрытыми глазами и высоко вздымал грудь, как будто вдыхает какой-то приятный аромат.
– Все будет хорошо, – уверяла его Галина, смачивая лоб и шею. – Полежишь, и станет полегче.
Марфа носилась по комнате, схватившись за голову, и причитала:
– Ой, батюшки! Ой не дай бог!
– Молчи, мам. Не видишь, ты его оглушаешь? – бубнил Степан, стоя перед постелью.
– Я богу за тебя буду молиться! – плакала Марфа. – Не отдам! Рано тебе еще!
– Рано – не рано, а у каждого свой срок, – ехидно поддакивала Глафира, прислушиваясь к воплям снохи. Она бормотала себе под нос всякую ересь. Вела себя так, будто разговаривает с Егором. – Забрали счастье – получите несчастье. Все возвращается на круги своя. Ишь ты, Панкрат богом поцелованный, что ли? Был злыднем, злыднем и остался.
Несколько дней пролежал Панкрат в постели. Галя привела местную знахарку, которая принесла с собой травки и заварила их. Пояснила, какие внутрь принимать, а какими умываться.
– Порча на нем. Застарелая порча, – ошарашила женщина Марфу. – Кто-то смерти ему желает. Приноси-ка мне водицы со своего колодца, будем мужика на ноги ставить. Молодой еще, крепкий. Выкарабкается.
И началось лечение народными средствами. Пролежал Панкрат в постели почти месяц. В одно раннее утро вдруг сам сел и попросил сопроводить его на улицу, чтобы покурить. Левая нога не двигается, да и одна рука не слушается.
– Куда тебе, окаянный? – прошептала Марфа, повернувшись на бок. – Спи, а я пойду в сарай. Слышь, как корова зовет? Доить пора…
Панкрат посидел немного, проводил печальным взглядом жену и лег. Тяжело на душе, спасу нет. За ним и жена и сноха ухаживали, а он, как ребенок, не мог переодеться, помыться и поесть. Вроде и стыдно, но зато сразу стало видно – кому он дорог, а кому на него плевать.
– Мать, спишь, не? – повернув голову на противоположную койку, – Панкрат знал, что она уже проснулась, но ждал, когда женщина подаст голос. – Чего молчишь? Ты же рано подымаешься.
Покряхтев, Глафира повернулась.
– С вами не поспишь, то храпите, но бубните, – огрызнулась она, подтягивая одеяло к подбородку.
– Я чего спросить хотел… Что ж ты ко мне ни разу не подошла? Не приголубила, как родной матери положено?
– А ты что, ребенок малый? Вон, какой вымахал, а все титьку мамкину подавай. У тебя теперь жена есть, вот пускай и растрачивается на твои хотелки.
– М-да-а, – вконец разочаровался Панкрат, – а ведь я тебя сюда привез, чтоб ты в своей халупе с голоду не померла.
– Что? – приподнялась женщина. – Коркой попрекаешь? Меня? Ту, которая над тобой ночами не спала?
– Знаю я, как ты не спала, – с выдохом произнес Панкрат. – Все помню.
– Что ты можешь помнить? У малых память короткая.
– Но только не у меня.
Опять вереницей понеслись воспоминания, как мать Егорку жалела, а Панкрата прутом гоняла или крапивой.
– И слова твои недавнишние помню, и кому любви больше дала…
– Ой, не напускай напраслину. Или ищешь виноватого в своих бедах? Так у тебя есть, кого винить – Марфу.
– Не трожь ты ее. Мы с ней уже столько лет бок о бок, а ты все старое вспоминаешь.
– Вот и ты не вспоминай. Мало ли, кому любви больше досталось.
– А я и не вспоминаю… – Панкрат сел. – Но и слов твоих никогда не забуду.
Он имел в виду то, как мать сетовала на умершего Егорку, а сам Панкрат жив остался.
– Собирайся, мать, – приподнялся мужик на одной ноге. – Пора и честь знать.
– Не смеши. Никуда я не поеду, – завернулась Глафира в одеяло и легла. – А если не успокоишься, то я найду на тебя управу. Нынче можно и к председателю обратиться.
– Ах вот ты как заговорила? А ну, поднимайся! – громогласным тоном заговорил Панкрат. – Поднимайся или я тебя на своих руках на мороз вынесу!
– А-а, ты погляди, как на батьку-то похож, – захихикала Глафира. – Тот тоже морозцем грозил. Да только спасибо моему сыночку, не дал отцу мать заморозить. Ты весь в батьку, просто вылитый.
– Не пойму, что между вами произошло? Как он мог так опуститься? – вслух рассуждал Панкрат.
– А это ты у Дуньки спроси, может признается?
И тут Дуня, услышав слова свекрови, открыла дверь пошире и заохала.
– Что с тобой? – громко спросил мужик.
– Рожаю я! – отозвалась та и закрыла дверь.
Пригладив оттопыренные волосы на макушке, Панкрат сел.
– Степан!
– А? – тот тоже давно уже проснулся.
– Беги за лошадью, Дуньку в родильную надо отвезть!
Совсем забыл, что и эта брюхатая.
– Сослать бы вас всех, да совести не хватает, – Панкрат с трудом натянул рубаху. – Навалились на мою голову…
Глава 34
Не успели Дуньку доставить в роддом. Родила по дороге здоровенькую девочку и приказала вернуться обратно.
– Сама все знаю, научена, – тараторила она, прижимая девчушку, завернутую в старое одеяло, к груди. – Что я там не видела? Пуповину перекусила, и будет.
Степан косился на вывалившую наружу грудь женщину и дивился: мороз, а она дитя кормит. А страшно-то как было, когда Степан услышал детский крик, будто ножом по сердцу. Дунька – бой-баба, сама родила, сама ребенка вытерла и обернула… Раньше он был уверен, что женщины кричат в родах, их Буренка же мычала, когда теленка на свет производила, а оказалось, что просто громко дышат, матерятся и песни поют. Никогда Степан не видел рожающую женщину, а теперь сам убедился – пять минут и готово, ни боли, ни криков. Впечатленный увиденным, он сидел рядом со стариком Потапычем, управляющим лошадью, и щурился. Снег валил, как из бездонного мешка. Запорошило все вокруг – дороги невидно. Дунька еле слышно что-то напевает, ребенок спит, а Степан думает о своей жене. Скоро и она должна подарить ему мальчонку. В их роду, в основном, мальчики рождаются. Интересно, на кого будет похож?
Панкрат, увидев входящую в дом Дуньку, так обрадовался, будто это его дочка или внучка. Передав мужику дите, Дуня переоделась, вышла из комнаты и громко отчеканила:
– Повезло ей родиться здесь, в Яшкино, рядом с добрым дядькой. Ох как повезло, что даже мне завидно.
– Хорошенькая, – Панкрат держал на одной руке новорожденную и любовался симпатичным личиком. – Пусть растет счастливая.
Вернул дитя матери.
– Конечно, будет счастливой с таким-то… – Дуня хотела вновь похвалить родственника, но тот поднялся с лавки и медленно зашагал в спальню, опираясь на черенок от лопаты.
– Дай глянуть, – Марфа наклонила голову, – в кого ж такая? – всматриваясь в спящую девочку, попыталась сравнить с ее отцом.
– В батьку своего, в кого ж еще, – Дуня отвернулась.
– А мне? – Галя, услышав, как Панкрат отзывался о девочке, вышла посмотреть на нее.
Дуня показала дочку и упорхнула в комнату. Ее свекровь сидела у окошка и даже не думала знакомиться с внучкой.
– Делать мне нечего. Еще одного прихлебателя притащила. Тьфу, всех не прокормишь. Из-за них по миру пойдем.
– Что ты там говоришь? – Панкрат лежал на кровати и потирал онемевшие пальцы на руке. – Всех подымем, – он уже забыл, как поругался утром с матерью и собирался отправить ее в деревню. – Дети не виноваты, что родились на этот свет от Егора. Не повезло им с батькой.
– Да что ты такое городишь? – вспылила мать. – Как это «не повезло»? Хорошим Егор был отцом, получше, чем… некоторые. Да только не для всех батькой числился.
– Ты о чем? – приподнял Панкрат голову и уставился на мать.
