Это прозвучало так чётко и ясно, что Алиса грешным делом успела подумать, будто слышит сказанные Шемелиным слова наяву, а не детально воспроизводит в мыслях впечатавшуюся в память унизительную сцену.
Это прозвучало, как гром средь ясного неба.
Это прозвучало в реальности.
В мутно-невнятной реальности, в которую Алису швырнуло, как в омут затхлой стоячей воды. Причина туманности, окутавшей мир, стала тут же предельно ясна: кажется, когда Алиса только обнаружила бутылку “Чиваса”, содержимого в ней было прилично больше…
Алиса предпочитала избегать спиртного. Потому что… Потому что не умела останавливаться.
Словно в замедленной съёмке, она обратила взгляд к входной двери и тихо ойкнула, обнаружив в проёме Шемелина – самого всамделишного, явившегося собственной мрачной персоной. Тот стоял, скрестив руки на груди, и молча любовался открывшейся картиной, а на губах его играла однобокая ухмылка, не сулившая абсолютно ничего хорошего.
Алисе понадобилось ещё несколько мгновений, чтобы стряхнуть накатившее оцепенение и проанализировать, что же заставило его замереть на пороге с совсем не свойственной Шемелину робостью. Она взглянула на чьи-то – чужие, несомненно – ноги, бесцеремонно закинутые на его стол.
Да уж, этакое нахальство кого угодно вгонит в ступор!
И снова выдох удивления сорвался с её губ: Алисе вообще было невдомёк, как эти ноги – нет, они решительно не могли быть её ногами! – оказались в таком вот неподобающем положении.
Она только по-рыбьи открыла рот, переводя осоловелый взгляд попеременно то на Шемелина, то на декорированный перламутровыми жемчужинками ремешок босоножек “Джимми Чу”, который был очень хорошо ей знаком. Кажется, она сама покупала такие же на Авеню Монтень…
Невразумительное эканье, издаваемое её голосовыми связками, делу не помогло и Шемелина точно не задобрило.
Спустя десяток-другой секунд этой идиотской пантомимы Алиса всё-таки со всей безнадёжностью убедилась, что ноги вместе с обувью принадлежали именно ей и никому другому, а потому небывалым усилием воли пришлось вернуть над ними контроль (спиртное всегда так действовало: мышцы нижних конечностей будто набивались ватой) и нащупала подошвами босоножек под собой твёрдый пол, по пути задев стакан с остатками виски.
Шемелин, ни слова не говоря, прикрыл за собой дверь и упал в кресло, предназначавшееся для посетителей, а не для полноправного хозяина кабинета.
– А я с подарками, – сказал он, бросив перед собой небольшую чёрную коробочку, которую держал в руках. – Ну, и что мы будем с тобой делать?
Глава 3
в которой Алиса оправдывает свою фамилию, но кое-что разбивается вдребезги
Реальность совершенно не собиралась становиться яснее. В этом заключался главный недостаток Алисиного положения. Их, недостатков, было и так не мало; но расхлябанность мыслей не позволяла оценить обстановку с предельной точностью.
Но в неуклюжих попытках сориентироваться Алиса совершенно неожиданно для себя обнаружила неоспоримое достоинство ситуации: отступил страх, не дававший дышать спокойно целый день. Да так отступил, на такие дальние рубежи, что она и вовсе о нём забыла – даже сейчас, в присутствии Шемелина, испепеляющего её глазами, она чувствовала разве что лёгкую неловкость от того, что посмела хозяйничать в его кабинете. Но и это досадное чувство быстро растворилось в общей сумятице разбавленного этанолом сознания.
Шемелин, меж тем, ждал от неё какой-то реакции.
Он ведь что-то сказал? Или молча предоставил Алисе возможность объясниться?
Нет, всё-таки сказал, иначе не смотрел бы так требовательно.
Алиса растерянно огляделась по сторонам и выдала единственное, что пришло ей в голову:
– Угощайтесь, – подтолкнула она бутылку виски к Шемелину.
Смысл сделанного дошёл до неё только после того, как его брови изумлённо прыгнули вверх, смяв глубокими складками лоб. Тем не менее, говорить он ничего так и не стал. Потянулся за подкатившимся “Чивасом”, отработанным движением схватил за горлышко и, припав к его узкому краю, глотнул виски, не сводя с Алисы глаз. Затем он потряс перед глазами содержимым бутылки, измерив уровень оставшейся жидкости, и, недоверчиво прищурившись, покосился на Алису.
– Простите… – опустила она взгляд на свои сведённые вместе колени, теперь уже пребывавшие в приличном положении.
– Да уж, Алиса Игоревна, – с нажимом подытожил Шемелин. – Годы идут, а ничего не меняется. Снова хлещешь мой виски.
– Вам жалко, что ли? – фыркнула Алиса в ответ.
– Взяла моду надираться моим бухлом, – отбрил он мрачно, но с иронией: кажется, находил ситуацию отчасти забавной. – Кто тебя этому научил-то?
– Вы и научили, – с ехидством прищурилась она и ввернула последний аргумент в своё оправдание: – Сами тогда на своём дне рождения меня угостили. Так что прекратите мне это припоминать.
– На правах того, кто спас тебя от праведного родительского гнева и вовремя отправил домой спать, могу себе позволить, – не остался он в долгу.
– Боялись, что я им расскажу, кто меня споил.
– С этим ты и без моего участия замечательно справляешься, – наградил он красноречивым взглядом бутылку.
Шемелин устало помял переносицу, на секунду смежив веки, а затем сделал ещё один глоток виски. Выглядел он даже как-то измождённо: светлые волосы чуть взъерошены, рукава рубашки с расстёгнутым и чуть перекосившимся воротом закатаны до локтя, а пиджак он бросил валяться бесформенной кучей прямо на столе. Под глазами у него залегли сизоватые тени, особенно выделявшиеся в приглушённом освещении.
– Ну, – не поднимая век, сухо произнёс он. – И что ты мне расскажешь?
– А что вы хотите услышать? – с серьёзным видом уточнила она, будто не понимала, о чём речь.
Он смерил Алису подозрительно сощуренным взглядом и вкрадчиво поинтересовался снова:
– А ты не стесняйся… – Шемелин подтолкнул пустеющую бутылку к Алисе, с мягкой улыбкой побуждая выпить ещё: понял, кажется, по их короткой перепалке, что спиртное неплохо развязывало ей язык и лишало осторожности в высказываниях. – Всё рассказывай. Как это произошло? Какое ко всему отношение имеет твой Иван… Чёрт, опять забыл, как его там по отчеству… Хотя запоминать уже нет необходимости: с завтрашнего дня он здесь больше не работает. Отца, так уж и быть, сама можешь этой новостью обрадовать.
Угроза прозвучала предельно чётко и неотвратимо: Шемелин правда решил Ваню всё-таки уволить, потому что в Алисину причастность к происшествию не верил. Или не хотел верить, ведь отыграться на Ване ему было куда легче, чем на Алисе.
Всё это означало одно. Если Алиса будет настаивать на роковой случайности произошедшего, то переубедить Шемелина у неё, скорее всего, не выйдет.
– Ваня совсем не причём. Документы отвезти должна была я, а не он, – ответила Алиса, собравшись с мыслями. – А я не отвезла.
– Не отвезла?
– Не отвезла, – утвердительно повторила она.
Шемелин облокотился на стол руками и положил подбородок на тыльные стороны сцепленных вместе ладоней. Его взгляд так и продолжал настороженно бродить по Алисе.
– Угу… – многозначительно промычал он и с явным скепсисом добавил: – Говоришь, забыла?
Алиса напряжённо сглотнула. Вот он, момент истины… Перейти к сути прямо сейчас? Страшно. Потом уже не повернёшь всё вспять…
– Ну… – повела она плечом, собирая воедину всю свою храбрость.
Края губ Шемелина вытянулись в стороны, изобразив некое подобие улыбки.
– М-м, – протянул он с сомнением в голосе. – Я подозреваю, что ты компостируешь мне мозги и пытаешься выгородить своего…
– Глупости. Я сказала: он не имеет отношения к этому… инциденту, – расплывчато возразила Алиса.
– Так уж и глупости?
– Чушь. Полнейшая, – припечатала она и закусила губу, поняв, что напрямую угрожать оказалось всё-таки труднее, чем безнаказанно дерзить. Алиса никак не могла решиться пойти в атаку.
Шемелин вцепился в неё взглядом, и этот взгляд больше всего напоминал сомкнувшуюся на её горле зубастую пасть хищника.
– Это он выгораживал меня, – помолчав, Алиса заслонила ладонью лицо. – Я напортачила. Он…
– …пришёл на защиту, как средневековый рыцарь?
– Мне нужно было сразу во всём признаться.
Не то чтобы Алиса откровенно врала – нет, по большому счёту её слова были истинной правдой и только ею; но щёки всё равно отчего-то загорелись огнём от неловкости. Алиса постаралсь завесить их тщательно выпрямленными с утра прядями, чтобы не давать Шемелину лишний повод заподозрить её во лжи, и воровато покосилась на него исподлобья. Взгляд при этом постаралась сделать таким уверенным и невозмутимым, что кого угодно бы проняло – кроме, разумеется, Шемелина.
Все труды её тут же пошли прахом, стоило ему хмуро усмехнуться в ответ на её реплику.
– Ну и ерунда, ей-богу, – хлопнул он по лбу рукой. – Ты вообще понимаешь, чего я от вас хочу?
– Иногда мне кажется, Павел Константинович, что вам просто нужны груши для битья. Но не хочется подозревать вас в таком малодушии.
Шемелин громко стукнул кулаком по столу, и стекло стакана звякнуло, на миг оторвавшись от деревянной поверхности.
– Я и так устал. И злюсь. Не надо делать ещё хуже.
Алиса снова вдохнула побольше воздуха, чтобы запала хватило на всё то, что она собиралась сказать:
– Я же сказала: мне нужно было сразу прийти к вам и всё рассказать…
Но Шемелин, которого эта фраза разгневала ещё в первый раз, и теперь не стал дослушивать, вклинившись в Алисину заготовленную тираду:
– Ты меня совсем за дурака держишь? Он выгораживает тебя, а ты выгораживаешь его, чтобы отец не дал твоему хахалю пинка под зад… Чёрт ногу сломит. Так и знал, что этим всё кончится. Значит так, заруби-ка себе на носу: мне этот бедлам здесь не нужен. Все, кто на меня работает, – он, подняв указательный палец, очертил им в воздухе круг, – ставят перед собой одну-единственную задачу: успех бизнеса. Любые интриги и игры в благородных мушкетёров этому мешают. Вы двое рассказываете мне какие-то сказки, никто из вас не говорит правду, а задержанный груз на таможне, между прочим, могли и изъять из-за того, что вы продолбали все сроки предоставления документов. Ты вообще понимаешь, какие это издержки? И какие неустойки мне пришлось бы выплачивать потом американцам из-за срыва поставки?
– Так вы… – пискнула Алиса, на секунду забыв о своих намерениях, почувствовав вину в едва не случившейся катастрофе, – …всё уладили?
Шемелин побуравил её тяжёлым взглядом несколько секунд.
– Уладил. Пришлось начальника управления дёргать. Представь, каким идиотом я себя чувствовал, когда объяснял генералу, что мой стажёр просто забыл отправить элементарную документацию?
– Значит, всё кончилось хорошо? – выразила Алиса несмелую надежду.
Шемелин крепко сцепил челюсти.
– Нет, Алиса. Ничего хорошего я тут не вижу. Я не могу найти концов, вот что меня раздражает. Если в моей компании что-то происходит, я должен знать об этом всё, что только можно. Я должен знать, кто и когда напортачил, сделал ли он это намеренно или у меня тут развелась толпа идиотов, которые не умеют смотреть в календарь…
– Так дайте же мне сказать, если вам так нужна правда! – воскликнула Алиса, опрометчиво повысив голос на пару тонов.
– Как раз-таки правды я и не могу от тебя добиться. Это твой Иван не выполнил задачу. Чуть не поставил меня на огромные бабки, – раскатисто перекринул её Шемелин. – Ты решила, что если возьмёшь всё на себя, я его не уволю. Но это чушь собачья.
Алиса медленно втянула воздух носом. Пунцовый жар, казалось, покинул щёки и прилил к глазам, застлав взор пеленой гнева. Она припала к бутылочному горлышку, хлебнув ровно так же, как сделал это пять минут назад он: с показной развязностью и не выпуская тяжёлого лица Шемелина из виду.
– Если вы не в той весовой категории, чтобы разобраться лично с моим отцом, Павел Константинович, – процедила она сквозь зубы, выплеснув давно тлевшую внутри обиду, – то не стоит здесь орать на меня. Выглядит… – на мгновение она сцепила челюсти в попытке отыскать словцо поострее и ядовито выплюнула: – жалко.
Шемелин прервал её собиравшуюся стать пламенной речь тихим смехом.
– Жалко?
– Жалко, – повторила она с тем же шипением. – Потому что я могу ему рассказать, как вы пытаетесь свести с ним счёты через меня. И тогда уже я удовольствием погляжу, как он вас…
Не стоило ей на этом моменте замолкать. Не успела придумать, что такое “он вас…” – потому что, в общем-то, не имела представления, что именно мог сделать Коваль Шемелину. Разорить? Словесно выразить неудовольствие? Вежливо попросить быть с Алисой помягче?
Но одно знала точно: по тому, как подчёркнуто снисходительно и властно вёл себя отец в тот день, когда привёл Алису сюда, он точно что-то мог. И Шемелин об этом прекрасно знал.
Но сам Шемелин в её секундной заминке уловил не что иное, как слабость.
– Продолжай-продолжай… – круговым жестом руки подбодрил он Алису, отдавая себе отчёт, что ей нечего было добавить. – Он меня – что?
– Вы меня так и не дослушали, – сказала она и для убедительности встала с его кресла, чуть пошатнувшись от резкой смены положения тела, что вызвало у Шемелина лишь пренебрежительную ухмылку. Он откинулся на спинку своего кресла, словно чувствовал себя хозяином положения.
Алиса тем временем, гордо вскинув подбородок, обошла стол на чуть покачивающихся ногах и присела на его краешек, вытянув ноги. Виски бодро заплескался в бутылке, когда Алиса широко и чуть неосмотрительно взмахнула рукой с зажатым “Чивасом”, который зачем-то прихватила с собой со стола.
Вот чем всё обернулось: Шемелин твёрдо намеревался уволить Ваню, и выход у Алисы был лишь один – так убедительно сыграть роль злодейки, чтобы вывести того из-под удара.
– Ваня не имеет к случившемуся никакого отношения, – наконец, собравшись с разбегающимися мыслями, начала она, – потому что это сделала я. И, как вы верно подметили, не случайно. Просто он об этом совершенно ничего не знал и зря пришёл к вам за меня вступаться. Только спутал мне все планы. Мне нужно было с самого начала прийти и всё вам рассказать, чтобы вы знали, с чем имеете дело.
Раздался громкий звон: она стукнула дном бутылки по столу, чтобы слова звучали убедительней. Или опаснее.
– Что?
– Что слышали, – растянув губы в коварном оскале, снова сказала она. – Можете не сомневаться, Павел Константинович, если вы ко мне сейчас не прислушаетесь, то я снова как-нибудь подпорчу вам жизнь: бумаги какие-нибудь перепутаю, отправлю что-нибудь не туда… Придётся вам опять перед кем-нибудь оправдываться за своих стажёров…
– После таких слов тебе никто не доверит ни одной бумаги, кроме туалетной.
– Подмешаю в кулер слабительного. Работа встанет надолго, – вспомнив Карину утреннюю шутку про труп и прерывание рабочего процесса, которого так боялся Шемелин, нашлась Алиса с решением. – Я могу быть очень изобретательной, вы уж поверьте.
– Вот значит, как, – прокомментировал он, озадаченно помассировав подбородок.
Алиса смотрела на него сверху вниз, и это добавляло уверенности. Грань дозволенного она явно уже перешла, а значит, в опаске оглядываться и сдавать назад не было никакого смысла: теперь нужно идти напролом.
– Вам же самим это всё не нравится, – скрестила она руки на груди. – Я тут порчу вам рабочий процесс… Так вот, примите к сведению: я к вашим рабочим процессам ещё даже не прикасалась. И сегодняшний день может стать либо началом длинной полосы неприятностей, либо… – она всплеснула рукой, возводя мечтательный взгляд к потолку, – концом всех проблем.
– Ты мне сейчас угрожаешь? – уточнил Шемелин, сложив ладони в замок и с любопытством заглядывая ей в лицо. – За то, что я вас с хахалем в отличие от твоего отца в жопу не целую?
– Предельно серьёзно, Павел Константинович, – ехидно подтвердила она, с особенным коварством прищурившись. – Я ведь была здесь, когда папа привёл меня к вам. Вы хотели ему отказать, но не могли. Можете считать меня дурой, но я прекрасно понимаю, что это значит.
