Его серо-зеленые, живые, глаза смотрели прямо на Павла.
Ирина из-под бровей удивленно посмотрела на него, и приятная краснота охватила ее щеки. Выдавая свое волнение, она стянула на плечи светлую косынку, чтобы на голове был виден заколотый гребень. Ее длинная, темная коса свисала ниже пояса, а хвост с вплетенной синей лентой лежал на лавке.
– А чаго это вы торопитесь жениться? Походили бы ещё на посиделки, погуляли бы годок – другой?
– Павел Ермолаевич, покуда мы гулять будем, вы Ирину за кого-нибудь другого замуж отдадите. Да и время сейчас лихое. Я уже не молодой, почти год как с войны вернулся, мне в дом хозяйка нужна.
А жить – то где будете?
– Пока поживем в родительском доме. Он у нас хоть и не большой, но теплый и уютный.
Павел усмехнулся:
– Продналог полностью сдали? Осталось хоть что-нибудь?
Василий нахмурил брови:
– Продналог сдали, но с трудом наскребли хлеба. Озимые посеяли, но овса и ячменя на весну в обрез, правда, что греха таить, сена скотине заготовили, еще на одну зиму хватит.
Ирина с любопытством поглядывала на молодого человека, который сейчас держал серьезный экзамен, и он, замечая ее взгляд, сам немного смущался
– Сейчас все так живут, – покачав головой, согласился Павел. – За время войны от работы не отвык?
– Нет! Я же с отцом с детства работал. Всё знакомо. Да и братья выросли, добрые помощники в хозяйстве стали. Матушка только вот умерла, пока на войне был, похоронить не удалось.
Павел перекрестился, – Царство небесное, – Испытывающим взглядом окинул жениха – Обижать дочку не будешь?
– Да-а, её обидишь?! – усмехнулся Василий.
– Ирина, а ты чаго молчишь? У Васи работы ничуть не меньше, чем у нас.
– Не боюсь я работы, я тоже не белоручка какая.
– Ну что ж, жена, твоя дочь – тебе и слово. – Павел повернул голову в сторону печи, где возилась Ирина Романовна.
– Доча, мы тебя не неволим, – мать спешно вытерла руки о полотенце, вскинула на молодых свои зеленые глаза, и улыбнулась. Лицо ее раскраснелось от жара печи:
– Сама выбрала себе жениха, вам и жить. Только людей не смешите. Где и поругаетесь, так дома и наедине. На люди ничаго не выносите. – И вновь повернулась к печи.
– Ну и славно, – одобрительно завершил разговор отец. – Засылай, Василий сватов.
Мать украдкой вытерла слёзы, а Ирина и Василий сияли, как два новых самовара.
Пили чай заправленный молоком, ели драники со сметаной и говорили о разном.
Провожая жениха Ирина задержалась на крыльце в его объятиях.
– А я –то как погляжу, ты гуторишь как тятя с мамой, – по доброму засмеялся Василий. – Все каго, да чаго.
– А ты что лучше меня? – обиженно ответила Ирина, глядя из под пряди густых волос. – То теперича, то давича. За собой не замечаешь, а к другим придираешься.
– Да ты не серчай, я ж не со зла, ты еще моего дружка Степку Богомолова не встречала. Он без едрена вошь и разговора не ведет.
– У каждого есть свои причуды, я уже привыкла к твоему гуторю.
Мне тоже по сердцу твоё : каго да чаго.
– Ну ладно беги, – строго сказала Ирина, а то тебе еще до дому топать и топать.
По характеру Василий был заводной, вспыльчивый, но зато и отходил быстро. Ирина знала об этой его черте, а потому согласилась выйти замуж в свои неполные восемнадцать лет. Свадьбу сыграли на Петров день в этом же году.
Придя в новый дом молодая хозяйка начала наводить свои порядки. Лишь только мужики уехали в поле и они со свекром остались одни, она перво-наперво сняла с окон грязные посеревшие от пыли занавески. Вынесла их на улицу и замочила в деревянном корыте. Старательно помыла окна, косарем проскоблила дочиста полы в избе и вымыла их. Юда сидел во дворе, как неприкаянный и подслеповато щурясь настороженно глядел в ее сторону. Иногда невестка останавливалась, выпрямляла спину и смахивала ладонью пот со лба.
Юда боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть увлекшуюся работой невестку, а только внимательно наблюдал за ней.
« Эть надо же», – думал он, – За весь день ни присела, ни разу не отдохнула, а все копошится в доме, все по своему перестраивает».
В своих думах он не заметил, как на крыльцо вышла Ирина и подперев руку в бок, громко сказала ему:
– Надо бы печь растопить, щей хоть сварить, а то мужики с поля голодные приедут. Где у вас тут дрова?
– Щас, щас, – засуетился свекр и кряхтя поднялся с лавки. – Я дочка сам растоплю печь ты не сомлевайся, щас все сделаю. Хромая, утинной походкой он направился к поленнице. На крыльце держа в руках дрова, тщательно вытирал подошву сапог о мокрую, аккуратно постеленную дерюжную тряпку.
В печи весело заиграли языки пламени разгорающегося огня и Юда отошел от нее, уступая место новой хозяйке.
Он вышел во двор. Солнце еще висело над хребтами гор, но день уже уходил на закат.
К воротам шумно подъехала телега, это сыновья вернулись с поля. Войдя во двор Василий был приятно удивлен увидев сверкающие радужным светом окна. В голове отчего-то поплыла любимая песня:
Ой при лужку, при лужке,
При широком поле,
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
Молодая жена босиком, в сарафане подвязанном опояской полоскала в корыте занавески.
– Ишь егоза, не присела даже на минутку, все робит и робит, не покладая рук, – сияющими от радости глазами, боязливо оглядываясь на невестку, заговорческим голосом сказал Юда, подойдя к сыновьям. И повернув голову к старшему удовлетворенно сказал:
– Не прогадал ты сынку, работящую женку себе выбрал.
– Огонь девка, – съязвил младший Тарас. – С такой горя знать не будешь. Я однако тоже в Алексеевку свататься пойду.
– Вона как! С чего это вдруг? – недовольно спросил отец.
– Да девки там больно работящие, – засмеялся Тарас. – Неужели сам не видишь?
– Молодец невестка, – похвалил ее и Егор. – Как наша мамка померла, так больше никто в этом доме и не убирался.
– Чаго языки чешете? – обернувшись прикрикнула на них Ирина. – Идите в дом, щи в печи, хлеб на столе. Я сейчас дополощу и приду.
– Пошли, – тихо сказал отец, чтобы не обидеть невестку.
– Давно я такой чистоты в нашем доме не видел, – обрадовался Тарас. – С такой хозяйкой не пропадем.
– Вот это да, – с удовлетворением оглядывался вокруг Егор. – Нам бы еще стены побелить и тогда как во дворце будет.
– Побелит, – с нескрываемой гордостью сказал Василий, – только срок ей дайте. Она все умеет делать.
– Чуете сынки, как пахнет в доме сыростью и свежестью, – задумчиво проговорил Юда. – Эть так раньше пахло в нашем доме, когда мать ваша убиралась.
И зажили молодые одним хозяйством с семьей Комлевых в Черемушке. Кроме комнаты в которой стояла большая печь, в доме была еще одна комната, в которой жил средний брат Егор. Его больше увлекало скорняжье ремесло. Он обзавелся швейной машиной и другим инструментом. Купил в городе колодки ходовых размеров. Наващивал воском дратву. Днем работал с братом и отцом в поле, а вечерами, в своей комнате, шил сапоги, шубы. Сапоги у него получались не только красивыми снаружи, но и удобными. Потому что кожу для обуви он выделывал тщательно и на совесть. Без работы его односельчане не оставляли. То к школе надо ребятишек обуть, то к свадьбе обновку справить, а то и просто – оборвались одежки и надобно новые сшить.
Появилась у него в жизни и любовь. Ее звали Полина, она была одной из дочерей односельчанина Ивана Грибкова. Они были почти одного возраста.
Каждый раз при виде ее он чувствовал в груди необъяснимое волнение и сердце начинало учащенно стучать.
Как-то раз, они встретились у колодца. Егор стал услужливо крутить ворот и набрал ей полные ведра воды. Полина повесив ведра на коромысло, учтиво поблагодарила его и пошла. На какое-то время Егор застыл, молча смотря ей в след, но потом, придя в себя, продолжил набирать воду.
В следующий же субботний вечер он приоделся в новые штаны, рубаху, начистил дегтем кожаные сапоги, которые сам сшил и отправился на вечерку. Со своими деревенскими сверстниками он особо не дружил, сторонился их, а тут ноги сами понесли его туда. Там, у моста через Инюшу собиралась деревенская молодежь. Полину он увидел сразу, подошел к ней, поздоровался.
Осторожно взял за локоть и потянул в сторону. Та недоуменно глядя на него, подчинилась.
– Скажу Полина, нравишься ты мне шипко, – его голос предательски дрожал. – Только скажи мне, ты согласна со мной встречаться?
Полина сначала растерялась, но быстро пришла в себя и тихо засмеялась:
– Чудной ты какой-то, не сплясал ни разу, цветочка не подарил, а разговоры разговариваешь.
Он достал из кармана самородок и протянул ей.
– Зачем? – отпрянула она.
– Подарок, ты же просила.
– Нет, не надо мне такого дорогого подарка, – засмеялась она, – убери обратно.
– Тогда, пойдем, вдоль речки погуляем, – хитро прищурившись, предложил Егор.
– А пошли, – согласилась она.
3
С первыми морозами и снегом из тайги выходили разбогатевшие, но обносившиеся за лето старатели.
Однажды, возле своего дома Ирина увидела двух грязных бродяг. Она сначала испугалась их вида, но взяв себя в руки, постаралась не выдать тревоги.
Это были невысокого роста, худые, бородатые мужики. Один лысый и без переднего зуба, а второй с черными как смоль волосами. Из под этих густых волос, на нее глядели жгучие карие глаза.
– Вам чаго? – строго спросила она.
– Нам бы Егора увидеть, – вежливо сказал щербатый старатель.
Ирина насторожилась:
– Зачем он вам.
– Нас Ванька Копылов прислал.
– Погодь маленько, сейчас позову.
– Шуруйте под навес, – распорядился вышедший на крыльцо Егор, как будто знал их сто лет.– Я сейчас приду.
Вскоре он вышел из дома с овчинными полушубками, холщевой одеждой и новыми сапогами.
Сняв с себя грязную одежду, старатели с нескрываемой радостью примерили новое холщовое белье, обули сапоги, проворно влезли в полушубки. Щербатый старатель сверху нахлобучил на лысину заячью шапку.
– Ну вот, удовлетворенно проговорил Егор, – сразу преобразились в богатых и уважаемых людей.
– Пока еще рано, – засмеялся кареглазый. – сейчас у Ваньки в баньке помоемся, пострижемся, побреемся и тогда будет полный порядок.
– Неча тут лясы точить, – оглядывась по сторонам, бесцеремонно оборвал его Егор. – Давайте расчет и чешите отсюда.
– Сколько? – спросил щербатый.
