И хотя, да, иногда я чувствую себя чертовски одиноким рядом с этими людьми, я не могу быть более благодарен им за то, что они приняли меня в свою компанию и предоставили мне место в Чикаго, где я чувствую себя как дома.
9
Кай
Без пяти три ко мне подъезжает темно-зеленый «Мерседес Спринтер». Помимо того, что я уже знаю, кто это, потому что охране на въезде пришлось позвонить мне, чтобы пропустить машину, этот фургон буквально кричит о том, что он принадлежит Миллер.
Как и то, что из динамиков несется громкая музыка и машина едет, на мой взгляд, слишком быстро. Чертов туристический фургон. Держу пари, что сама кочевница в нем же и живет.
Когда мне позвонили и сказали, что она здесь, я был удивлен, но благодарен, что она вернулась.
Миллер паркуется, выпрыгивает с водительского места и обходит машину спереди.
– Что это, черт возьми, такое? – спрашиваю я, скрестив руки на груди и прислонившись к стойке крыльца.
– Эта старушка? – она с гордостью похлопывает автомобиль по капоту. – Мой фургон.
– Твой фургон.
– Ага. Иногда я в нем и живу.
– Ясное дело.
Она повторяет мою позу, облокачиваясь на машину и скрестив руки на груди, и на ее губах появляется легкая улыбка. Я уверен, что ей доставляет удовольствие осознавать, что она может вывести меня из себя такой простой вещью, как отсутствие постоянного места жительства, но я действительно понятия не имею, как можно жить настолько одиноко.
Загорелая, покрытая татуировками рука Миллер блестит под лучами раннего июльского солнца, световые блики отражаются от ее кольца-перегородки в носу. Новой няне Макса еще предстоит разобраться с концепцией настоящей одежды, потому что, опять же, вместо бюстгальтера она носит какой-то кусок ткани без бретелек, почти как купальник. Он тонкий и едва заметный, но ржаво-оранжевый цвет хорошо смотрится с джинсовым комбинезоном.
– Снова комбинезончик, да?
Комбинезон на ней другой, на этот раз – мешковатый и длинный, закрывающий бедра, о которых я так часто мечтаю.
– Он легкий.
– Знаешь, кто еще носит комбинезончики? – Я показываю на радионяню в руке, где виден спящий Макс.
– Заткнись, – посмеивается она.
– Серьезно, мне кажется, что, когда тебе нужно его снять, он становится изрядной занозой в заднице.
– Так ты подумываешь о том, чтобы снять его с меня?
– Нет…
– По крайней мере, для начала впусти меня внутрь, папочка-бейсболист. На нас люди смотрят.
Продолжая подпирать плечом стойку крыльца, я не могу сдержать появляющуюся на моих губах легкую улыбку. Я благодарен за то, что она продолжает подшучивать надо мной после того, что произошло тем вечером.
Миллер поднимается по ведущим на крыльцо ступенькам, обходит меня и направляется к входной двери, но я мягко хватаю ее за запястье, чтобы остановить, и тяну назад, пока ее грудь не упирается в мою.
Мой тон – низкий и искренний.
– Прости. За тот вечер.
Ее взгляд всего лишь на долю секунды опускается к моим губам, но я улавливаю его. Особенно я замечаю, как она облизывает свои губы, посмотрев на мои.
– И?..
– И спасибо, что вернулась. Я ценю то, что ты делаешь для нас. Для меня…
– И?..
– И… Максу с тобой хорошо.
– И?..
Какого черта?
– И… Я не знаю, что еще ты хочешь от меня услышать, но я прошу прощения за то, что чрезмерно его опекаю. Просто он – все, что у меня есть.
Миллер опускает напряженные плечи.
– Помнишь, как ты схватил меня за грудь?
– Так. – Обойдя ее, я берусь за дверную ручку, чтобы впустить Миллер внутрь. – Вот и поговорили.
Она кладет свою руку на мою, останавливая меня, и ее тон становится серьезным.
– Это твой единственный промах, Родез. Отнесись ко мне так, будто мое присутствие снова омрачает твое лето, – и я выйду за эту дверь и никогда не вернусь.
На моих губах появляется легкая улыбка.
– Есть, мэм.
– Не улыбайся. Ты слишком старый, чтобы улыбаться. У тебя наверняка появятся морщины, если улыбнешься еще хоть раз.
Я только качаю головой, и ее улыбка становится шире, когда я открываю перед ней дверь своего дома.
Она заходит первой, а я, стоя сзади, наблюдаю, как она впервые осматривает мое жилище. Я купил этот дом несколько месяцев назад, так что по углам все еще стоят какие-то коробки, но в целом мы переехали. Дом приличных размеров. Идеально подходит для нас с Максом. Я не уверен, что Чикаго станет для нас местом постоянного проживания, но мне нравится идея выбрать место и пустить корни. Особенно теперь, когда у меня есть сын. Когда только он подрастет и пойдет в школу, я не планирую его перевозить.
Боже, эта мысль угнетает. Ему всего пятнадцать месяцев, а я уже чувствую, что теряю слишком много времени. Что я буду делать, когда он станет слишком взрослым, чтобы путешествовать с командой? Когда он пойдет в школу? Оставить его в Чикаго, пока я буду ездить по работе, и нанять кого-нибудь для его воспитания?
Я хочу быть вовлеченным. Хочу быть хорошим отцом. Мне хочется, чтобы семья окружала его безусловной любовью. Последнее, чего я хочу, – это чтобы он в слишком юном возрасте чувствовал груз слишком большой ответственности, как довелось почувствовать мне.
Я хотел бы, чтобы его жизнь была легкой. По крайней мере, в разумных пределах. Я мечтаю о том, чтобы он научился усердно работать и зарабатывать на жизнь. Но есть и более важные вещи, например, найти способ добраться до школы, когда живешь на другом конце города, выяснить, где ты будешь есть в следующий раз, или подделать подпись отца на документах, потому что ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, что вы с младшим братом живете одни. Да, мой ребенок никогда не узнает, каково это.
Обойдя Миллер, я становлюсь с ней лицом к лицу в прихожей.
– Комната Макса дальше по коридору. Можешь осмотреться сама, как только он проснется, а основная часть дома – в этой стороне. – Засунув руки в карманы, я киваю в противоположную сторону. – Пойдем.
– Боже, – стонет она, запрокидывая голову. – Не могу дождаться, когда услышу, как ты скажешь это в спальне.
Господи.
Я не знаю, с чего начать, чтобы понять, как работает мозг этой женщины, как она устанавливает эти ассоциации. Ей нравится нарушать мое равновесие, выводить меня из себя. Но это мой дом. Я здесь главный, и я устал от того, что эта двадцатипятилетняя женщина заставляет меня чувствовать себя мальчишкой-подростком, не способным ответить симпатичной девушке, выдающей самые идиотские высказывания.
Вместо того чтобы отступить или по обыкновению покачать головой, я делаю шаг к ней навстречу, вторгаясь в ее пространство, наклоняюсь и тихо, но внятно произношу:
– Если в постели ты такой же никудышный слушатель, как и в реальной жизни, Миллер, я могу пообещать, что никогда не разрешу тебе войти.
Красивые губки приоткрываются, широко распахиваются нефритовые глаза.
– Так-то, Монтгомери. В эту игру можно играть и вдвоем. А теперь пошли. – Я снова киваю в сторону другой части дома.
Она поджимает губы, сдерживая улыбку.
– Продолжай в том же духе, Кай, и я забуду о «бейсболисте» и буду называть тебя просто «папочкой».
У меня вырывается смешок, и на губах у Миллер появляется зеркальная улыбка.
Она стоит всего в нескольких дюймах от меня, скользя взглядом по моему лицу. Ее взгляд кажется слегка сексуальным, но в большей степени удовлетворенным. Как будто она гордится собой за то, что заставила меня рассмеяться.
– Спасибо, что поможешь мне с ним сегодня, – добавляю я, спеша выразить ей свою признательность за то, что она вернулась, прежде чем она преодолеет разделяющие нас два дюйма.
Она кивает и следует за мной, а я веду ее через другую часть дома. Спальня Макса находится в самом дальнем углу, это сделано специально в надежде, что он сможет заснуть, несмотря на шум, который может происходить в основной части.
– Моя комната дальше по коридору, как и комната для гостей. Гостиная. Столовая, – продолжаю я, перечисляя открытые пространства, мимо которых мы проходим. Свернув за угол, мы выходим из главной гостиной. – Вот кухня, а если пройти сюда, увидишь…
Я замираю на месте, больше не слыша шлепанья сандалий Миллер по паркету. Она стоит спиной ко мне, не сводя глаз с кухни.
– Это твоя кухня? – спрашивает она.
– Да.
– Кай, это потрясающе.
Правда? Думаю, да, благодаря столешницам для разделки мяса и совершенно новой бытовой технике. Здесь много места для хранения, белые шкафы и черная отделка. Но я никогда не придавал этому всему особого значения, потому что, скажем так, я никогда этим не пользовался.
– Это выбирал подрядчик, но ничего, годится.
– Годится? – с хриплым смешком переспрашивает она. – Да это кухня моей мечты. Это конвекционная духовка?
– Понятия не имею.
Она проходит вперед, решив осмотреть помещение, ее руки шарят по электрическим кнопкам.
– Так и есть.
Миллер продолжает открывать шкафы и выдвижные ящики. Эта женщина не поймет, что такое граница, даже если споткнется и упадет прямо на нее.
Заглянув в холодильник, она обнаруживает, что ни на одной полке почти ничего нет. Здесь до неприличия пусто, но я только что вернулся из поездки, так что спишу это на нехватку продуктов после дороги и не буду обращать внимания на то, что я был слишком измучен, чтобы заказать доставку, не говоря уже о том, чтобы сходить самому в магазин.
– Кай Родез, – выдыхает Миллер, – это у тебя пиво в холодильнике?
– Оно все еще будет там, когда я вернусь домой, или мне рассчитывать на то, что ты его выпьешь?
Миллер бросает взгляд на плиту, чтобы посмотреть, который час.
– Скорее всего, оно будет там. Уже больше трех. Я не привыкла пить так поздно. – Она закрывает холодильник и облокачивается на столешницу рядом с ним. – Ты не будешь возражать, если я на вечер займу твою кухню?
Я пожимаю плечами.
– Давай. Просто постарайся не спалить дом дотла. И мне, э-э-э… явно не из чего готовить.
– Я не буду готовить, я закажу доставку. И тебе тоже что-нибудь закажу.
После того, как я обошелся с ней минувшим вечером, я думал, что мне придется ползать на четвереньках, чтобы заставить ее снова присмотреть за моим сыном, но она на удивление… любезна. Что, черт возьми, сказал ей Монти?
– Я имею в виду, что тебе, разумеется, придется это оплатить, – продолжает она.
– Разумеется, – усмехаюсь я. – Я буду за это признателен. У меня не было времени. В этом ящике – карта экстренной помощи, которой ты можешь воспользоваться. – Я указываю на маленький ящичек у ее бедра. – А также все нужные номера телефонов. Телефон педиатра Макса, местной больницы, номер моего приятеля Райана, если тебе понадобится помощь. Он живет в десяти минутах отсюда. Я уже рассказывал о вечернем распорядке Макса. Сейчас он ест обычную пищу, как тогда, когда ты присматривала за ним в предыдущий раз, но если он будет доставлять какие-либо неудобства, когда будешь его укладывать, можешь дать ему бутылочку. Я ее уже приготовил. Просто добавь воды.
– Такой организованный папочка-бейсболист. Держу пари, ты один из тех, кто знает, где лежит свидетельство о рождении, не так ли?
– А ты – нет? Миллер, тебе определенно следует знать, где лежит свидетельство.
Эта женщина, которая будет отвечать за моего ребенка в течение следующих двух месяцев, не в состоянии найти даже один чрезвычайно важный листок бумаги.
Максу она нравится. И она – дочь Монти.
– Мне нужно, чтобы ты сказала мне что-нибудь ободряющее прямо сейчас, потому что я собираюсь оставить человека в твоих руках, а я тебе не очень-то доверяю.
– Со мной весело.
Я чувствую, как у меня приподнимается уголок рта.
– И это должно обнадежить?
– А еще я очень хороша в покере.
– Что ж, к счастью, у моего пятнадцатимесячного сына не так уж много денег.
Она кладет ладони на столешницу.
– И я неплохо смотрюсь на твоей кухне.
