– Ну, маму тоже можно понять. Ты ведь единственный свет в ее окошке, – оправдывается папа.
– Хм, – я кошусь на него с ухмылкой. – По-моему, уже два года ее свет в окошке – это ты. А я так, лучик в форточке.
Он смеется, широко раскрыв рот.
– Разумеется, нет. Мама мне весь мозг за ночь выела о том, как страшно отпускать тебя одну, в целую Москву.
Я гляжу из окна на окраины столицы. Пока все, как обычно. Даже глазу не за что зацепиться. Да, пространство шире, многоэтажки выше и кучнее, но, в целом, все как дома. Мне-то представлялось, я сейчас, как увижу волшебную страну и замру от восторга. Но нет. В Москве ничего неординарного. Многое в кино я уже видела.
Питер даже красивее и приятнее, потому что компактнее. А здесь широкие проспекты, автомобильный поток плотнее и стремительнее, зданий целое нагромождение по обоим бокам дороги и людские толпы погуще. Но меня ничто не впечатляет. Наверное, я уже выросла. Это, считай, мое первое путешествие, а я спокойна, как удав.
– Ну, ты же здесь как-то выживал целых семь лет, – я смотрю на высокие здания со стеклянными фасадами.
– Это была прекрасная пора, – папа улыбается и тоже присматривается к городу. – Давно здесь, правда, не был. Как бы нам с тобой не заплутать.
Он просит меня посмотреть по навигатору адрес социального отдела университета, куда нам надо сначала заехать со всеми документами, чтобы получить место в общежитии. И я веду его по шумным московским улицам, а сама озираюсь по сторонам.
Москва как будто расширяется к центру, так удивительно. Архитектура меняется, комбинируется, перемешивается. Не Питер, конечно, но старинных каменных зданий хватает. И советских, и современных тоже. Сити виден издалека. Чувствуется теперь, что мы в столице. Почти как в голливудских фильмах. Прям мегаполис.
Социальный отдел находится в непримечательном здании из желтого кирпича в три этажа. Тут много других департаментов, судя по золотой табличке на входе. Нужный нам кабинет рядом с входом, сразу за углом. Там очередь из новоиспеченных студентов и их родителей. А я боялась, что буду одна такая несамостоятельная. Оказывается, все приперлись с мамами и папами, кто-то даже с бабушкой.
Отстояв в очереди час, я наконец получаю направление в общежитие на Студенческой. Я хорошо запомнила, куда заселился Слава, потому что много раз искала на карте Москвы это общежитие и смотрела фотографии местности, надеясь увидеть на них случайно проходившего мимо Славу. Ксюня сказала, что он до сих пор там и живет.
Осталось только с комендантом договориться и заселиться на его этаж, чтобы наверняка. Папа о моих коварных планах и не подозревает, поэтому в кабинет коменданта я его не пускаю. Прошу подождать в холле возле поста охраны.
Здесь строгая система – вход и выход по пропускам. Прихожий холл просторен, даже есть кресла посидеть. Все облеплено дешевой плиткой. Охранник на посту играет в тетрис. За ним небольшой коридор с офисами, а с другой стороны – лестница, видимо, на жилые этажи. В холле стоят автоматы с едой и напитками. Стеклянная дверь ведет в буфет, больше похожий на магазинчик «24 часа», где продают кофе 3-в-1 и готовые сэндвичи в пластиковых боксах.
Я заворачиваю в коридор, обшитый полосатыми обоями. На первой же двери висит огромная табличка «КОМЕНДАНТ». Постучавшись и услышав недовольное «да», я осторожно вхожу.
– Здравствуйте, – киваю полной женщине в темно-зеленом спортивном костюме и в круглых очках с толстыми стеклами. Она пьет из огромного стаканчика жидкость болотного цвета. Это даже на сок не похоже, что-то перемолотое, типа смузи, хотя так и просится на язык «слизь».
– Здрасьте. Садись. Документы на стол, – и голос у этой Жабы неприветливый.
Я поджимаю челюсти – вероятно, договориться с такой будет сложно, но послушно сажусь на стул с истертым сиденьем и выкладываю документы из папки по одному. У меня там все в кучу – для общежития, для обучения, для себя.
– Не мешкай. У меня таких, как ты, тут сотни, – Жаба пучит глаза, которые под лупами кажутся вообще огромными. Жуткое зрелище. Квакает по-человечески она неплохо, очень разборчиво.
Это ворчание только тормозит меня. Щеки заливаются жаром. Особенно от ее противного взгляда. Мерзкая женщина, ни больше, ни меньше. Может, в коменданты специально таких набирают, чтоб студентам жизнь медом не казалась? Папа про свою комендантшу мне по дороге всякого понарассказывал. Тоже была ходячей грозой в их общаге. Они над ней издевались креативно.
– Это не надо, это не надо. Справка ноль восемьдесят шесть где? – она уже не квакает, а ревет.
– Щас, – дрожащими руками я роюсь в папке с кипой бумаг. Нахожу нужную и скорее выбрасываю ее на стол, словно обжигаюсь.
А сама луплю на комендантшу во все глаза. Боюсь моргнуть лишний раз в ее присутствии. Господи, мне здесь четыре года жить.
Она дает мне толстые своды правил и техники безопасности. Ознакомиться. Там чтения лет на пятьсот. А в обществе этой кикиморы секунда идет за три. Я подписываю все, не глядя. Жаба довольно хмыкает.
– Так, есть места на втором, пятом и девятом этажах, – она смотрит в квадратный монитор, сдвинув перманентные брови. – И еще на седьмом.
Блин, мне надо спросить про Славу. А Жабе, кажется, чисто моя рожа не нравится, так тянет толстые губы – вот-вот плюнет в меня своей слизью. Но вместо этого она делает еще глоток, смакует по щекам и проглатывает. И я решаюсь.
– А можно спросить, где Бархатов Мирослав живет?
Перманентные брови раскладываются на лбу, как разводные мосты. Жаба приспускает очки и ухмыляется.
– А че это? Кто он тебе? – одним глазом она косится на мои документы. – Фамилии у вас разные, явно не сестра.
Сообразительная амфибия попалась. Ну и пусть. Я знала, что это будет очевидно.
– Неважно. Просто хочу на его этаж.
– Ха, – теперь точно похоже на «ква». – Этот какафонщик у меня в печенках сидит. А ты к нему подселиться хочешь?
– Да, – заявляю твердо и выдерживаю тяжелый взгляд. Убеждаюсь в ее косоглазии. Левый реально глядит куда-то в сторону, вроде и на меня, и все равно мимо.
Жаба ржет, как лошадь, раскрыв пасть, и резко прекращает, стукнув зубами. Господи, со всех сторон «приятная» женщина. Впервые таких карикатурных персонажей встречаю. Москва – колоритна, папа не обманул.
– Я желания за просто так не исполняю, – она ухмыляется.
Другого и не ожидала. Я достаю из поясной сумочки купюру в пятьсот рублей. Это много, но мне хочется поскорее уйти отсюда.
– Хм, мелочь меня не интересует.
Мелочь?! Просто за то, чтобы ты мне этаж назвала? Вот жаба!
– Тысяча? – деньги прячу обратно в сумку.
– Полторы, – отрезает комендантша и захлопывает картонную папку с моими документами, как судебное дело судья, который только что вынес безапелляционное решение.
Я хмурюсь, но торговаться пока не умею. И с этой Жабой даже не хочется. Надеюсь, мне в будущем не придется с ней сильно контактировать.
– Ладно.
К пятистам добавляю еще тысячу и кладу на стол.
– Он на втором этаже живет. Тебе повезло, как раз есть койка с ним через стенку, – Жаба облизывается и выдает мне ключи от двести седьмой комнаты, а с ними магнитную карту.
Отлично! Внутри меня что-то просыпается. Забытый трепет, что ли? Я даже улыбаюсь комендантше и от души благодарю. Выскакиваю в коридор довольная. Папа удивляется моей радости.
– Тебе номер люкс выдали? Здесь вообще такие есть?
Он оглядывает потолок и стены, вымазанные синей краской неряшливо. Я только смеюсь.
Хоть лифт работает. Я тащу спортивную сумку и ноутбук, а папа все остальное. Приходится делать это этапами. От лифта на этаж ведет железная дверь. Я ее придерживаю, а папа перетаскивает вещи.
Этаж блочный, то есть все комнаты расположены вокруг общих мест: туалетов, душевых и кухни. Дверей я насчитала восемь, по четыре с каждой стороны. Все закрыты. Приглушенно раздаются голоса и смех. Еще музыка. В душевой журчит вода. И громкий блогерский голос доносится из туалета.
Двести седьмая комната слева от входа, следующая за угловой. Интересно, в какой Слава: двести шестой или двести восьмой?
Я подхожу к своей двери – тонкой, ДСПшной, бежевого цвета. Серебристое покрытие ручки стерлось до медной основы. Изнутри я слышу бодрые биты и легкий скрип. Соседка, очевидно, на месте. Однако дверь закрыта, и я вставляю ключ. Открыв, замираю.
Прямо напротив кровать. На ней двое голых. Грудастая брюнетка сверху. Так и застыла с открытым ртом. А снизу… Слава. Держит ее за бедра, насаживает на себя и смотрит на меня ошарашенно. Золотое свечение в зеленых глазах мгновенно гаснет. И во мне все тушит.
Вселенная, ты надо мной специально угораешь?
Глава 7.
На перезагрузку сознания уходит несколько секунд. Пока операционка* настраивается, я даже не моргаю. Стою с открытым ртом. Краснею. Интимный все-таки момент. А я вторглась без стука.
– Ой, извините, – наконец, речевая функция восстановлена.
Я отшагиваю обратно в коридор и захлопываю с размаху дверь. Чтобы стереть этот кадр из памяти. Жалко, мозг – не жесткий диск. Shift-delete* не поможет.
С закрытыми глазами все внутренние ощущения становятся отчетливее. Сердце жжет, словно его в горячий песок засунули. И такой же песок застревает в горле. Сухо. Режет. И никак не избавиться от ощущений.
– Лерок, что случилось? – папа напряжен.
Я смотрю на него, плотно сжимая губы. Все-таки речь работает с перебоями. И вообще, вся голова глючит. То глаза меня не слушаются, то конечности. Папа только сильнее хмурится и уже порывается открыть дверь, чтобы заглянуть, но я хватаюсь за ручку первой и останавливаю его жестом.
– Там девушка… Ей одеться надо.
– Аа… оо.
Недоумение быстро сменяется смущением. Папа отходит от двери и прислоняется к стене коридора. Мои вещи закрывают проход. Благо все сидят по комнатам, либо где-то ходят.
– И еще там… Слава, – добавляю, чтобы папа был в меньшем шоке, когда сам все увидит.
– Что? – он от удивления даже подбородок вжимает в шею. – Как?
– Вот так, – кроме как пожатием плеч, мне это нечем объяснить. Я лыблюсь, как идиотка. Не рассказывать же, что я полтора косаря отдала, лишь бы увидеть, как Слава занимается сексом с новой подружкой. В моей комнате.
Жаба, верни мне деньги, я на такое не подписывалась!!
Хочется лопнуть. Прям как шарик. Надуться от злости и порваться. Пусть мои ошметки тут и затопчут. Господи, что я натворила в прошлой жизни? Когда перестану расплачиваться?
– Не придавай этому значения, – предупреждаю я папу, слыша, как скрипит ручка двери с той стороны.
– Можно заходить, – улыбается брюнетка в открытом проеме.
Бархатов прячется где-то в глубине комнаты.
Девица напялила на себя спортивный топ и велосипедки в обтяжку. Красный ей не идет. Однозначно. Кожа смуглая, такого грязного цвета, как… как… как белый изюм. Жалко, что не сморщенная. Фигуристая, конечно, не отнять, но рожей не удалась. То есть удалась бы, если бы не эти раздутые губищи. Господи, как подпортился у Славы вкус.
– Ты моя новая соседка, очевидно? – она заглядывает мне в лицо, чуть наклоняясь.
Хочет унизить меня этим, типа я для нее коротышка? Не выйдет.
– Очевидно, – с гордо поднятым подбородком я оглядываю комнату.
Тесновато. Оконце двустворчатое – почти во всю ширину помещения, хотя большим его не назовешь. Две кровати стоят вдоль противоположной от двери стены. Между ними только тумбочка. Одна на двоих, что ли?
Сбоку от входа худой шкаф. Из-за него торчит круглый столик с грязной посудой. Заглядываю глубже. Там и холодильник прячется. И письменный стол, пустой. Второй такой же стоит у ее кровати, почти у двери, завален одеждой и косметикой. Обои – серые, линолеум – зеленоватый в пятнышках, потолок – белый. Интерьер сильно отдает советчиной. Наверное, тогда и делался.
Осмотрев все, останавливаю взгляд на Бархатове. Он уже в белой футболке и синих спортивках. Вымахал за год. Подкачался чутка, но все равно кажется стройным и вытянутым. Шевелюра теперь спадает на глаза, волнистые локоны разбросаны в стороны.
Блин, хорош. Слишком. Только лучше стал. Мужественнее, сильнее, харизмы прибавилось. Смотрит теперь так… Жестко, что ли. Удивлен, но чует подвох, первым не накидывается, анализирует сперва.
Как я интересно выгляжу? После половины суток в пути… Аргкх! Не так я себе это представляла!
– Меня Катя зовут, очень приятно, – брюнетка снова переманивает мой взгляд. – А это Славик, мой парень.
Славик. Хм.
Он не двигается, только пилит меня прищуром, пряча кулаки в карманах штанов. Совсем другой стал. Не узнаю. Даже жутко.
– Извини, неловко получилось, – Катя закидывает волосы через плечо вперед и плетет из них косу. Они насыщенно черные, густые и шелковистые, как в рекламе шампуня. Не то, что мои три волосинки без цвета.
– Лера. Бывает, – я пожимаю плечами и оборачиваюсь на папу, который до сих пор в коридоре ждет указания. – Па, заходи.
Он тащит за собой чемодан и первым делом здоровается со всеми.
– Добрый день, – Бархатов отвечает так, будто впервые его видит. – Я к себе пойду.
Кивнув своей подружке, он проходит мимо нас. Я специально опускаю взгляд, чтобы не напороться на его глаза. До сих пор любимые. Оркх… Сейчас заскулю.
Папа откашливается, когда за Славой хлопает дверь соседней комнаты.
– Ну, что ж, давай располагаться.
Теперь я очень благодарно папе, что он все-таки настоял на своем и довез меня до сюда. Я хотя бы сейчас не одна. Так бы не выдержала. До сих пор в груди жжет.
Зато, полагаю, гештальт официально можно считать закрытым.
Папа помогает мне разложиться, распихать все сумки и запихать самокат под кровать. Она пружинистая, скрипучая, проваливается.
– Надо тебе реечное дно купить, а то со спиной потом проблем не оберешься, – наказывает он перед тем, как уйти.
Катя сидит на своей кровати и следит за нами. От этого жутко неловко. Вроде смотрит доброжелательно, но она меня одним своим существованием бесит. Если бы не Славик, я бы к ней со всей душой. Однако теперь она априори мне не нравится.
– А ты тоже первокурсница? – спрашивает у нее папа. Видимо, устал от неловкости.
– Нет, уже второй, – и зубки-то у нее все белые, ровные, виниры, по-любому. Слишком идеальные. – У меня соседку отчислили. Она вообще третьекурсницей была.
Мы с папой мычим и киваем. Как-то неинтересно нам обоим про соседку. Мы пытаемся впихнуть чемодан в угол между столом и стеной – больше его некуда здесь девать.
