– Что ж, вышло определенно неловко.
По крайней мере, она способна воспринимать все с юмором.
– Несколько обескураживает, – соглашаюсь я. – И явно задает не лучший тон для остального вечера.
Она в ответ беззаботно смеется.
– Цыц, дорогая. Вечер будет шикарный.
– Что будешь пить? – спрашивает Ли.
– Белое вино? – честно говоря, я даже не задумывалась особенно, какой напиток предпочитаю, пока не оказалась по эту сторону Атлантики. Здесь мне законно можно пить алкоголь, а вино представляется самым безопасным вариантом.
– Рассчитывай свои силы, – с насмешкой оставляет свой комментарий Ивонн. – Ты же не хочешь слишком хорошо провести время.
Значит, вот как все будет.
Ивонн заказывает еще один «Эспрессо мартини», а Селеста – пинту пива. Вооружившись нашими заказами, Ли оставляет меня под прицелом двух неприкрыто изучающих женских взглядов.
– Ты, наверное, мало пьешь, да? – высказывает догадку Селеста. – В Америке ведь тебе нельзя по закону.
– Верно. Но еще у меня своего рода ПТСР, – неожиданно признаюсь я. – Не выношу запах пива и крепкого алкоголя. Меня подташнивать начинает. Слишком много всего этого было вокруг, когда я была ребенком.[13 - Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) – серьезное психическое расстройство, развивающееся у человека после какого-либо травмирующего события и связанное с долгим периодом либо чередой повторяющихся ситуаций, где человек не мог выйти из положения жертвы.]
– А почему? – спрашивает Селеста. – Родители-алкоголики?
Какая изящная формулировка. Видимо, ей, как и брату, свойственна бестактность.
Я качаю головой.
– Нет, ничего такого. Но папа раньше был тем еще тусовщиком. Положение обязывало.
Не уверена, почему я до сих пор говорю. Мне даже не хочется все это обсуждать. Но в пронзительном взгляде Селесты есть нечто особенное, то, что будто вынуждает слова снова и снова срываться с губ, а меня – утрачивать контроль за собственными инстинктами. Видимо, проявило себя мое неизлечимое стремление всем понравиться.
Селеста сощуривается.
– И что же это за положение такое?
– Нет, я хотела сказать… – Вот черт. Сама не знаю, что я хотела сказать. Я загнала себя в угол, а теперь отчаянно пытаюсь из него выбраться. – То есть его работа… – Серьезно, Эбби?
– Работа, – повторяет Селеста. – Это еще что значит?
Я могу весь вечер уклоняться от ее расспросов так и этак, но она явно не отстанет. Глаза у нее горят упрямством как у гончей, взявшей след. Теперь ей надо заполучить кость – просто из спортивного интереса.
Вздохнув, я капитулирую:
– Он был музыкантом.
Она изгибает одну идеально очерченную бровь.
– И что, я его знаю?
А вот этот момент я просто ненавижу.
– Ганнер Блай.
От изумления у нее открывается рот. Ивонн склоняет голову к плечу. Я уже знаю, что будет дальше. Обычно в этот момент все начинают ахать и охать. Говорить, какой сексуальный у меня папа. Фу, какая гадость.
А потом принимаются вспоминать песню с выпускного в школе или с выпускного в университете, или песню, под которую расстались с бывшим, или под которую лишились девственности на парковке возле «Дэйри-Квин». Понятия не имею, почему люди считают, будто я хочу все это знать.[14 - Сеть ресторанов быстрого питания.]
А потом неизбежно оказывается, что среди них есть начинающий музыкальный продюсер. Или кузен-певец. Или у их парня есть группа. Все чего-то хотят – того, что я совершенно не в силах им дать, и я в мгновение ока становлюсь декорацией, средством достижения цели. Какие бы отношения нас ни связывали до этого, они тут же деградируют до принципа «ты мне, я – тебе». Друзей при таком раскладе заводить непросто.
На самом деле, среди всего этого еще и чертовски одиноко.
Тут к столику как раз возвращаются ребята – с нашими напитками. Селеста игнорирует мой умоляющий взгляд и мгновенно поворачивается к брату.
– Ты почему не сказал, что отец Эбби – Ганнер Блай? – набрасывается она на него.
– Что? – Ли косится на нее, посмеиваясь. – Это кто сказал?
– Эбби.
– Что, правда? – моргает Джейми.
Я неохотно киваю.
– Мне должно быть знакомо это имя? – подает голос Джек, окидывая всех за столом изучающим взглядом. Знала, что он мне не просто так понравился.
Ивонн протягивает ему свой телефон. И глаза меня не подводят – теперь она рассматривает меня… с уважением, что ли? Впрочем, это лучше, чем первоначальное презрение, так что я не против.
Джек подносит телефон к уху, внимательно слушая какой-то трек через «Спотифай». А потом резко смотрит на меня.
– Ой, это же тот, который пел «ветряная мельница сердца»!
Ненавижу эту песню. Она стала одним из первых папиных синглов, а потом – неотъемлемой частью любой рекламы, приторным саундтреком по телевизору и инструменталкой в лифте. Чем вообще сердце похоже на ветряную мельницу, черт возьми?
Однажды я спросила об этом папу. Он ответил, что наверняка писал текст под кайфом, а потом прочел лекцию на тему «Просто скажи наркотикам „нет“.
– Вы серьезно? – обвожу взглядом всех собравшихся. – Никто не собирается раздувать из этой мухи слона? Потому что вы понятия не имеете, как это освежает.
– Мы англичане, Эббс, – откликается Джейми со своим привычным четким, пафосным акцентом. – Кроме пива и футбола мы вообще ничему не придаем значения.
– Вам правда все равно? – я украдкой поглядываю на Ли. У него больше всего шансов поддаться одержимости знаменитостью. В конце концов, он мне целый допрос устроил, когда узнал, что я выросла в Лос-Анджелесе.
– Я слушаю исключительно поп-звезд и рок-баллады, – серьезно откликается он.
Скрыв улыбку, я поворачиваюсь к Селесте, но она пожимает плечами.
– Я никогда не была фанаткой Блая. Хотя у него есть песня… как же ее? «Враждебный», кажется. Вот она ничего так.
Меня так и тянет взять ее цитату на вооружение и отправить отцу.
«Ганнер Блай. Ничего так». Селеста Кларк.
К моему вящему облегчению, никто не пытается выведать у меня пикантные подробности и не выпрашивает хотя бы смутный намек на услугу. Даже никакого восхищения не слышно. На самом деле все довольно быстро меняют тему и начинают ностальгировать по музыке, которую слушали в средней школе.
А потом я понимаю, что определенно получила свободу – свет в пабе гаснет, а на сцену выходит группа. Публика довольно активно аплодирует. Ли и остальные парни тут же доказывают, что их волнует не только футбол и пиво: они свистят и орут, и басист, подключая гитару, кивает им. У нас над головой вспыхивает пара софитов, и мое внимание тут же переключается.
Наверное, впервые в истории рока у группы сексуальный бас-гитарист.
6
Всю свою жизнь меня поражало, почему люди так боготворят рок-звезд, откуда вообще взялась эта напасть. Групи спали в машинах, следуя за своими кумирами по всей стране. Девочки-подростки караулили их у отелей. Часами ждали под дождем – отчаявшиеся, на грани истерики, чтобы получить автограф. Такая одержимость подобна болезни.
А потом эта темноволосая отрава перекидывает через плечо бас-гитару, и я будто в транс погружаюсь. Я просто поражена. Зачарована тем, как низко висит инструмент – на уровне бедер. Как он слегка сутулится, когда играет. Какие у него на пальцах серебряные кольца. А на запястьях – кожаные напульсники и плетеные браслеты, и у каждого – своя история, свой смысл, но спрашивать не имеет смысла, потому что он не расскажет. Да ты и не хочешь, ведь это разрушит бесконечную загадочность образа.
Габаритами он уступает Джеку, но все равно высокий и поджарый, с идеально очерченными руками, и его бицепсы напрягаются всякий раз, когда он ударяет по струнам. Он закрывает глаза, кивая головой в такт мелодии, которую я почти не слышу, и у меня пересыхает в горле. Мне вообще не до музыки – я слишком увлечена тем, как он покусывает губу. Он исполняет басовую партию и чувствует при этом каждый аккорд. Его ритм и поэтичность.
Меня завораживают глупейшие мелочи. Как прядь волос падает ему на глаза. Как натягивается короткий рукав рубашки на мускулистых плечах. Как его гитара – потертая, со множеством отметин, – хранит массу воспоминаний. Я не слышу практически не единой песни из сета. Целых двадцать минут я погружена в транс – до тех пор, пока они не уходят со сцены, и тут с меня спадает оцепенение. Я поспешно оглядываюсь по сторонам, переживая, как бы кто не заметил, как пристально я его разглядывала, но за столиком все болтают между собой, не подозревая, как грохочет мое сердце, как вспотели ладони.
Наконец бас-гитарист снова появляется в зале и начинает продираться через толпу вокруг столиков.
К нам.
Паника сковывает все конечности. В голове у меня один за другим проносятся дурацкие сценарии – как он разглядел меня в толпе. И тут он криво улыбается, слегка кивает в знак приветствия и…
Целует Ивонн, которая мгновенно встает ему навстречу.
Я просто растоптана.
Сбита с ног, уничтожена.
Сгорая со стыда, я отвожу взгляд и пялюсь на едва початый бокал вина. Сердце бьется как сумасшедшее, я буквально чувствую, как оно отдается эхом в стопах, в зубах – во всем теле. Надеюсь, никто не заметил моего унижения.
– Нейт, – приветствует басиста Ли, когда тот садится рядом с Ивонн и приобнимает ее за плечо. – Это наша новая соседка по квартире, она из Америки. Эбби, это Нейт.
Я не знаю, куда деть руки. К счастью, Нейт не заморачивается с нормальным рукопожатием, только кивает, когда Джек протягивает ему пиво.
– Ясно, значит, Эбби. – У него низкий, хрипловатый голос.
С британцами никогда не поймешь, что они хотят сказать такими фразочками.
– Э-э-э… да. Хорошо сыграли.
Я мысленно корчусь и пинаю себя. Я уже умудрилась показать себя одержимой дурочкой. Я играла в куклы дома у Стивена Тайлера и каталась верхом на ферме «Скайуокер», а теперь вот сижу, вся в восторге от какого-то чувака, играющего в пабе на западе Лондона. Ненавижу себя.[15 - Американский певец, автор песен, музыкант и актер, наиболее известный как главный вокалист группы Aerosmith.][16 - Огромная территория неподалеку от Сан-Франциско, принадлежащая Джорджу Лукасу. Помимо, собственно, фермы, служит площадкой для работы над сведением звука и создания визуальных эффектов.]
Чувствуя, как подступает нервная тошнота, я залпом осушаю бокал. Сидящий рядом со мной Джейми весело изгибает бровь в молчаливом вопросе.
– Еще? – наконец подает голос он.
А почему бы и нет.
– Пожалуйста.
Как только он встает, все начинают выкрикивать, кому что взять. Джейми пробирается к бару, остальные болтают, а я с трудом пытаюсь изобразить интерес к их разговору. По мере того как пустеют бокалы, разобрать слова с их акцентом становится все труднее.
– Спроси Эбби, – вдруг говорит Селеста. Не знаю, что там надо у меня спросить.
Я поворачиваюсь к ней.
– А?
– Она своего рода эксперт. – Селеста смотрит на Нейта, так что мне тоже приходится посмотреть на него. Пульс снова ускоряется.
– Ты занимаешься музыкой, Эбби? – Темные брови вопросительно изгибаются.
– И близко нет. – Я пыталась играть на гитаре и на барабанах, когда была помладше. Даже некоторое время брала уроки фортепиано и скрипки, когда папа решил, что смена жанра поможет разжечь творческие жилки и дремлющий во мне талант. Он ошибался.
– Ее папа – Ганнер Блай, – сообщает Ивонн.
– Правда? – Нейт аж подается вперед. Проводит рукой по щетине вдоль точеной челюсти. На лице его – нечитаемое выражение, по нему ничего нельзя понять. – Он ведь сам записал все инструментальные партии для песни «Аппарат», да?
– Ну да.
Нейт слегка оживляется.
– Я слышал, он написал черновики партий, сидя в автобусе, пока ездил по гастролям во время второго тура по Европе.
Я киваю.
– Кое-какие мастер-записи конфисковала польская полиция. Они обыскивали автобус, пока он выступал на сцене в Варшаве.[17 - Итоговый сведенный и выпущенный официально музыкальный продукт, охраняемый специальным авторским правом, дающим контроль над использованием этой музыки, включая право воспроизводить, распространять, предоставлять к ней доступ и публично исполнять ее. – Прим. ред.]
Джек, до этого что-то печатавший на телефоне, заинтересованно поднимает голову.
– Что, просто украли?
– Но ведь он их вернул, да? – спрашивает Нейт, с любопытством уставившись на меня.
Отвести взгляд оказывается не так-то просто.
– Папин гастрольный менеджер, Томми, чуть в тюрьму не попал за то, что ввязался в драку с копами и требовал вернуть записи. Он, кстати, мой крестный. У него до сих пор шрам в том месте, где его огрели дубинкой.
– Огрели? Какого черта там произошло? – Джек открыто ухмыляется, отпивает пива, и мое внимание переключается с глаз Нейта на губы Джека.
Мое бедное сердце совсем сбито с толку: оно все еще лихорадочно бьется, но уже не понимает, из-за кого. Потом решает, что из-за обоих, и заходится пуще прежнего. Класс. Я оказалась в центре любовного треугольника, созданного исключительно моим чрезмерно активным воображением. Потому что в реальном мире Нейт явно с Ивонн, а Джек относится ко мне как к младшей сестре.
