Он умел контролировать себя, а это удел сильных.
Наверное, за это я любил его самой искренней любовью и хотел быть на него похожим…. Таким же сильным. Физически и духом.
Но меня вечно сравнивали с матерью, будто на мне клеймо!
Это меня сильно расстраивало и заставляло испытывать вину…
В квартире было душно, даже жарко. Я это ощутил в прихожей, пока с трудом снимал ботинки, придерживаясь рукой за тумбочку, и при этом старался удержать зажатую локтем пачку макарон.
– Да Руслан!.. – раздражённо проговорил отец и вырвал у меня пачку так резко, что от неожиданности я едва не упал.
Из гостиной был слышен телевизор. Похоже, братик смотрел мультики.
– Иди воду ставь! – с той же агрессивной интонацией проговорил отец и стал снимать верхнюю одежду.
Нет… Нет-нет-нет, это не агрессия, ведь папа желает мне только добра.
Неужели так сложно о таком простом деле попросить спокойнее? Ещё раз нет, иначе я бы не понял, что это необходимо сделать срочно.
К тому же, папа устал после работы, а уставшие взрослые злее.
Скинув куртку, я поспешно схватил с пола портфель, с тумбочки пачку с макаронами, и поспешил на кухню, перешагивая мусор на полу.
Со стола пришлось убрать несколько пустых стеклянных бутылок, чтобы найти место для макарон. Все мои движения казались отработанными и, одновременно, растерянными. Крышка непослушно упала, и я её поднял, вода недовольно ударила по дну кастрюли и кран захрипел.
Я услышал шаги сзади и повернул голову, когда отец раздражённо схватил кастрюлю, оттолкнул меня от раковины и сам стал наливать воду.
У него это получалось лучше.
– На кухне ты такой же, как Светка! – голос отца неприятно ударил по ушам, а из носа было слышно неприятное шипение злобы и усталости.
Когда я делал что-то неправильно, меня часто сравнивали с матерью. Она тоже, как, оказалось, была растяпа, ничего не умела делать по дому и… бросила мужа с маленькими детьми.
Об этом мне так часто повторяли, чтобы укрепить обиду, что я теперь думал об этом при любой возможности.
Мысли путались в клубок и неприятно царапали череп изнутри.
Я не хотел быть похожим на неё, мне это запрещали, к тому же все говорили, чтобы я был как отец: сильным, спокойным и целеустремлённым.
Я лишь отмалчивался каждый раз, запоминая эти слова. Впитывая, как губка, что папа молодец, а на мать нельзя быть похожим, иначе обо мне будут того же мнения, что о ней.
Отец с грохотом поставил кастрюлю на плиту, едва не уронив, и закрыл воду крышкой, затем зажёг газ, хоть и не с первого раза.
– Марш уроки делать, – отпустил меня он и я, захватив портфель, отправился в комнату, поглядывая на экран телевизора, на котором братишка смотрел какой-то мультик.
Так у нас и проходили вечера.
Младший жадно сверлил взглядом телевизор, сидя на краю продавленного дивана, и даже не хотел отвлекаться, чтобы со мной поздороваться. Хотя мы виделись только по вечерам.
Алексей.
Мой братик Лёша был тем ещё подхалимом. Наверное, как и все младшие братья и сестры. Он быстро сообразил, что не только не стоит перечить отцу, чего придерживался и я, но и важно соглашаться с ним, улыбаться и повторять идеи отца с ярким восторгом. Наверное, поэтому ему всегда можно было смотреть телевизор в любое время, кроме того, когда смотрел папа. Я же предпочитал стратегию «отмалчиваться».
Если в доме и звучал смех, то это был смех Лёхи. В свои четыре года он стал капризным и слишком эмоциональным ребенком, но при этом очень забитым и отстранённым. Отец даже пытался водить его в детский сад, но воспитатели уже через два дня умоляли больше не приводить Алексея. Я же пропустил детский сад из-за того, что постоянно болел.
Так братишка и стал целыми днями сидеть дома. Когда я уходил в школу, он ещё спал, а по возвращению я всегда мог его застать за просмотром телевизора. Он жадно смотрел мультфильмы и всякие шоу, зная, что отец придёт и лишит его этой возможности.
Наверное, поэтому Лёха вечно щурился, как крот.
Отец не раз говорил ему: «Вот ослепнешь и никому нужен не будешь!»
Когда Лёша стал хуже видеть, то заметно занервничал. Запугивания отца казались ему обычными шутками.
Занервничал, но смотреть телевизор меньше не стал.
Я прошёл в нашу с ним комнату и сел на кровать. Раньше на ней спал Витя – наш старший брат. Я спал на кровати Лёхи, а тот спал в детской кроватке. Когда же повзрослевший Виктор сбежал, как последний трус, я занял его кровать и гордился этой маленькой победой.
И почему в нашей семье все сбегают?
Отец очень благородно просто постарался забыть сына и не злился на него. Иногда в разговорах между родственниками проскакивали нелестные слова в адрес Виктора, но не более чем выводы о том, какой он ветреный и бесцельный, точно мать.
Странно, что и меня, и старшего брата, сравнивали с матерью, но совершенно по разным критериям. Мы были такими разными.
И всё же я часто слышал, что похож на неё, как бы не старался показать обратное, чтобы не быть плохим в глазах других.
Глава 3
Время от времени я приходил на железнодорожный мост, забирался под него по металлическим балкам и сидел на небольшой площадке, свесив ноги вниз и разглядывая железную дорогу далеко внизу. Часто мне могло повезти увидеть поезд.
Дома было неуютно… Даже страшно. И я не мог себе объяснить причин такого отношения, ведь всё хорошо.
Исчезнуть…
Эта мысль теплила моё сердце, как ни одна другая и, возможно, благодаря только ей, я всё ещё оставался в относительном порядке.
Исчезнуть.
По сравнению с этим, всё остальное теряло вес, будто обретая совсем иной смысл или даже вовсе упуская его через пелену небытия.
Исчезнуть.
Не стать таким же бесцельным человеком, как все, закончить всё заранее и не жалеть о том, что не сдался раньше.
Исчезнуть.
Я не испытывал никаких чувств по отношению к тому, что не спрыгнул раньше или спрыгну потом. Казалось, я просто оттягиваю момент, который вот-вот настанет, а я играюсь с этим предназначением, рискую, изнываю тупой болью в груди.
Я потёр болезненные синяки на запястьях. Локти и плечи тоже ныли, но хоть живот перестал изнывать после побоев в школе.
«– Эй! Белобрысый!»
Исчезнуть.
Интересно, надеялся ли я когда-то на то, что всё наладится? Не помню таких мыслей. Я себя не успокаивал глупыми надеждами, что всё будет хорошо, и просто необходимо подождать. Наоборот, я тешил себя успокоением, что могу всё бросить в любой момент и ничего не потеряю.
Меня никто не потеряет. Исчезнуть…
Я свесился вниз головой, почти не держась за каркас, и думал об отце. Сегодня пятница, а значит, он напьётся больше обычного, прикрывая это тем, что «завтра ведь выходной». Кажется, он старался таким образом убедить весь мир, что не алкоголик, а среднестатистический человек и работяга. Ведь все так делают по его мнению.
Я его не винил.
Не злился.
Но боялся.
Я даже не знаю, что именно в моей груди сеяло такой отчаянный страх.
Честно говоря, я смерти так не боялся, как его, и что он может сделать в пьяном угаре.
Наверное, поэтому я приходил сюда, чтобы успокоиться.
Но ведь всё хорошо… Так и должно быть.
Среднестатистический человек… Папа всегда твердил, что устает и это его способ расслабиться, отдохнуть. Выпивку он зачастую называл лекарством и при этом довольно посмеивался, будто радуясь, как ловко придумал не называть зависимость зависимостью.
Я нахмурился и потупил взгляд, вспомнив запах сигаретного дыма.
Время от времени, хотя я ничего на эту тему не говорил, папа начинал громко объяснять мне, что такой образ жизни ведёт большая часть страны, а значит это нормально. Будто пытался в этом убедить себя, понизить чувство вины, показать себя не слабым. А я лишь молчал, отчего отец злился и продолжал оправдываться, обвиняя меня в том, о чем я совсем не думал.
Зачем оправдываться, если он считает свои действия правильными?
Я его не винил.
Но ему будто казалось обратное и снова следовали оправдания.
Я сел нормально и опять свесил ноги.
Весна в этом году была поздняя, и я чувствовал неприятный холод от ветра, а ещё тёплые лучи солнца, которые заставляли щурить глаза.
Кажется, мне грустно… Я грущу, наверное, потому что мне плохо. Но ведь всё хорошо, все мне об этом твердят! Всё хорошо… И я сам в это верю.
Со злости я швырнул камень в пропасть и тот ударился о рельсы далеко внизу. Волна ярости прошла так же резко, как нахлынула, и я вытер подступившие слёзы. Приближался поезд.
Может, раньше было просто лучше, а сейчас не так… Но и раньше было трудно. Раньше с нами была мама…
Мысли неприятно путались в голове, собираясь в клубок, и снова развязывались. Теперь, по крайней мере, дома тихо. Нет скандалов.
Когда-то я задумался о своём состоянии, но не понимал, как могу тосковать по тому времени, как мне было плохо, если плохо и сейчас?
Нет… Нет-нет, всё же хорошо.
Я себе всё выдумываю, папа прав.
Но, кажется, ужасно было всегда!
Затем я вспоминаю, что ещё раньше, до всего этого периода, я не был грустным. Это было настоящее счастье? Я не боялся? Не прятался?
И как бы плохо я не прятался, найтись я уже не мог.
А может быть, правда, просто всё выдумывал.
Исчезнуть…
Глава 4
Утром меня ждал сюрприз…
Моё ужасное фото красовалось рядом с расписанием и под гогочущие крики школьников безликие одноклассники не позволили мне сорвать его, поэтому избавиться от этого позора удалось лишь во время урока, когда я специально отпросился в туалет.
Фотографию успели разукрасить фломастерами, и я поспешно порвал её на мелкие кусочки, после чего отчаянно швырнул в мусорное ведро.
Потом я узнал, что это была не моя фотография, а одноклассницы.
Кажется, меня начали травить с самого первого дня учёбы… Кажется. Наверняка в каждой школе есть такой «счастливчик» и любой надеется не облажаться, чтобы им не стать. Мне же не пришлось для этого ничего делать и моя улыбка быстро исчезла с лица, как и надежда на то, что хотя бы в школе я буду отдыхать от напряжённой атмосферы дома, когда мама уехала.
Меня хватило на пару месяцев и уже в конце октября, утыкаясь в собственные колени, чтобы сдержать очередные слёзы, я понял в первом классе, что хочу исчезнуть. Для детей моего возраста это ужасная мысль.
Как и в любые другие годы.
И я быстро понял, что это надо держать в тайне, как и кое-что ещё… У меня появился хоть какой-то свой секрет! Не семейный… Который грел мою душу в самые холодные моменты бытия. Я утешал себя, когда на меня кричали дома, издевались в школе и с неприязнью смотрели прохожие, что в любой момент могу всё закончить.
Или мне всё казалось?
Тревога сковывала меня, а мысли путались всё сильнее и чаще.
Безликие окружали меня…
Безликими я называл людей вокруг и не преувеличивал.
Если бы я ещё в детстве знал, что у меня прозопагнозия, то наверняка бы мне жилось хоть капельку легче с осознанием, что это заболевание. Как и алкогольная зависимость…
