Я никогда не видел лиц людей, и эмоции приходилось додумывать самому. Не знаю почему, но я всегда слышал в интонациях раздражение, агрессию или насмешку, а не что-то положительное. Казалось, весь мир против меня.
Ведь что может быть веселее, чем издеваться над человеком, который не видит твоего лица?
В коридоре висела фотография не с моим лицом, но я настолько боялся насмешек, что был уверен – высмеивают меня.
Мне казалось, что я солдат на поле боя без врагов.
– Руслан, ну улыбнись, – донёсся до меня девчачий голос с соседнего ряда, когда я черкал в тетради карандашом, вдавливая лист в парту.
Я вздрогнул, очнувшись от мыслей. Полинка.
Она всегда просила меня улыбнуться, видя моё кислое лицо. А вот я её лица не видел. Только блузку, белые рукава и темную юбку. Не поднимая головы, я шумно вздохнул и нахмурился, испытывая раздражение от подобных просьб. Полинка и сама вечно говорила с уставшей интонацией, будто приходит в школу после тяжелой работы, а просит других улыбнуться. Бред.
Класс шумел, кто-то ходил между рядами, кто-то спорил и смеялся, а я держался стороной от одноклассников, хоть и сидел на среднем ряду прямо посреди помещения.
Наконец прозвенел звонок.
Я бросил карандаш на стол и сложил руки на груди, откидываясь на спинку жёсткого стула. И как у детей моего возраста может быть постоянная усталость? От чего? Полинка была таким примером.
Из-за поднявшегося вопроса травли в школе, я впервые попал к психологу. Мои тесты показали повышенную тревогу и ту самую усталость.
В двенадцать-то лет.
По наивности я признался женщине в очках, от которой я чувствовал строгий взгляд, что мне трудно справляться с учебой и я не вижу лица людей.
– Это не делает тебя особенным, – после долгой паузы проговорила психолог, записывая что-то в журнал, и затем я ощутил на себе её взгляд. – Это делает тебя больным. Ты хочешь быть больным?
Никто не хочет быть больным.
На меня снова навалились тревожные мысли и я замер, пока психолог ждала от меня хоть какой-то реакции.
– Болезнь либо есть, либо её нет, – голос, кажется, прозвучал мягче.
Я поджал губы и не дышал, точно загнанный в ловушку зверёк.
Я не могу перестать хотеть, чтобы это исчезло.
Но я могу это игнорировать и отрицать, верно?
Я покачал головой.
«Нет, я не хочу быть больным». – Не ответил я вслух и получил одобрительный кивок.
Рассказать. Рассказать ей всё, что происходит дома! Я не нашёл слов.
Интересно, что психолог думала обо мне? Она ничего не сказала, не дала советов ни насчёт учебы, ни насчёт лиц. Поделиться этим мне стоило всей смелости, какая у меня была. Она же психолог.
На этом напряжённый разговор был окончен, женщина потянулась к рабочему телефону, когда я пошёл к выходу из кабинета, а дома я встретился со старым другом с детства – солдатским ремнем. Было больно.
Это был не единственный случай, когда я выбирал плохих друзей…
Или это они сами выбирали меня?
Отец как-то узнал о моих результатах, это было странно, так что я плохо помнил тот вечер. Только упрёки, хочу ли я быть похожим на мать. Снова. Причем здесь мама, я не понимал. Но снова эти вопросы о том, хочу ли я чего-то и что именно я хочу, будто от меня это «что-то» зависит.
Тогда я впервые ощутил душащую злость, а напряжение так сильно сковало мои мышцы, что я надолго забыл расслабленное состояние. На мать я не хотел быть похож и ощущал агрессию при мысли, что меня снова с ней сравнят, как с чем-то невыносимым и неправильным.
Глава 5
Снова осень. Скоро зима.
Тяжёлые шаги приближались к моей комнате, я мог их отличить от миллиона других. Отец снова вернулся поздно домой и всё, в чём он был уверен в таком пьяном состоянии, это то, что необходимо проверить у меня уроки. Лучше бы остался там, где так напился… И как его до сих пор не уволили за такое отношение к работе?
Запирать комнату было бесполезно, а если отца разозлить, то его крики разбудят спящего рядом братика, которого ждёт не менее тяжёлая судьба в будущем.
А шаги приближались…
Раздражение тихо подкралось ко мне и замерло в подрагивающих от напряжения мышцах.
Не дышать.
Я хотел закрыть учебник и броситься под одеяло, спрятаться от этого мира, но уроки ещё не были сделаны и если я притворюсь спящим, то будет только хуже, ведь я не успею собрать портфель за эти несколько секунд.
Отец всё поймёт.
Он всё знает.
Сжав зубы от злости, я взял в левую руку ручку и поспешно переложил в правую, вспоминая, что необходимо переучиваться.
Иначе будет хуже…
Сердце тревожно стучало.
В детстве я действительно боялся всего сильнее.
Бежать? Прятаться? Напасть?..
Мысли путались.
Только бы не слышать эти шаги, не видеть на себе пьяный взгляд и не давить в груди слёзы!
Подавляемый страх достиг своего апогея, и я весь сжался, сам не давая себе отчёта, чего я так боюсь. Мне так резко захотелось заорать от ужаса.
Но всё же хорошо! Всё как обычно…
Дверь открылась неожиданно, хотя я только этого и ждал, концентрируясь на каждом приближающемся шагу.
Моё сердце пропустило удар, а дыхание стало неслышным… Нет, его всё ещё не было. Я замер в поле перед глазами хищника, от которого не спастись, потому что он всё просчитал и сам создал это поле для охоты.
Пьяный отец ввалился без стука, без приветствия и разрешения войти, а я уткнулся взглядом в тетрадь. Эти мерзкие клеточки неприятно рябили перед глазами, не фокусируясь чётко.
Снова эта вонь, снова этот скрип зубов и заплетающиеся шаги.
Я на секунду прикрыл глаза, безмолвно и незримо сражаясь с внутренней агрессией, хоть дрожь в руках будто пыталась выдать мои настоящие эмоции. Выдать таившуюся обиду.
Тревога подсказывала, что если я буду занят, то он уйдет быстрее…
Я медленно написал в клеточках несколько цифр, переписывая из открытого учебника уравнения, но дальше ничего не мог разглядеть. Перед глазами всё плыло от страха.
Чего я так боюсь? Всё же хорошо. Всё как обычно!
В страницу уткнулся толстый палец, покачивалась из стороны в сторону, и я на секунду зажмурился, но отец едва держался на ногах.
Похоже, он изучал мой почерк… Искал ли отец ошибки или же пытался понять, какой рукой я писал? Я напряжённо пытался понять это только по одному лишь звуку его дыхания, стараясь при этом не вдыхать вонь спирта.
Желание ударить этого человека накатывало волнами на берег страха, а бессилие перед зависимостью отца только сильнее заставляло меня сжать зубы. Алкоголь уничтожал всё, точно ураган. Точно заклятый враг!
Если бы он не пил, мы бы ели нормально.
Если бы он не пил, я бы не ходил в одежде Виктора, а Лёшка в моей.
Если бы не…
Проверка затянулась и я понимал, что отец молчит только потому, что не может собрать мысли во что-то членораздельное, а братишка видит десятый сон. В следующий момент толстые пальцы обхватили край страницы и резким движением, рассекая воздух, перевернули её назад, отчего я даже вздрогнул, будто меня ударили кнутом.
Ещё бесконечная минута проверки.
Я смотрел на цифры и не дышал.
Всё моё тело было напряжено до предела, как перед бегом от смерти.
И тут он, наконец, отступил…
Было ясно – отец слишком пьян, чтобы формулировать свои мысли, и по пути к двери я услышал, как он дважды чуть не упал, а выбрался из комнаты с большим усилием из-за потери в пространстве. Конечно же, не закрыв дверь.
Я ещё некоторое время не решался выдохнуть и лишь перевёл взгляд на спящего брата. Хорошо, что он ничего этого не видел…
Несмотря на раздражение, которое я испытывал к капризному брату, мне всё равно хотелось его защитить от всего этого как можно дольше.
Насколько это возможно.
В воздухе теперь витала вонь спирта, табака и пота.
После такого волнения доделывать уроки уже не осталось сил и я, прикрыв дверь и собрав портфель, выключил свет и спрятался под одеяло.
Наконец безопасность. Хоть и мнимая.
Я любил такие моменты… Можно отдохнуть от всей реальности, но приходится спать и пропускать это прекрасное чувство уединения от мира.
Поэтому я старался не уснуть как можно дольше, прислушиваясь к ночи. К шуму соседей я привык, но резкие звуки за стенами вызывали во мне в какие-то моменты ярость. И почему людям не спится ночью? Наверное, как и мне. Я вытер со лба выступивший пот.
«– Вот заработаю и ремонт сделаю!» – вдруг вспомнилось обещание папы и я поджал губы, вглядываясь через темноту на потрескавшийся потолок, с которого часто сыпались штукатурка и пыль.
Безопасность…
Тяжёлое солдатское одеяло помогало согреться, а завтра снова идти в школу. Каждый день одно и то же…
В книгах и мультфильмах обычно в подобные моменты с такими отчаявшимися детьми, как я, случалось какое-нибудь чудо, которое спасало их от ужасной реальности. И, каким бы я не хотел быть взрослым в свои тринадцать лет и потом… Я наверное всегда продолжал надеяться на такое детское чудо.
Или нет?
Или я себя обманывал, избегая таких неправильных мыслей о смерти?
Глава 6
Ноги околели.
Именно так я бы объяснил сейчас свою злость, пока стоял лицом к широкой спине и чувствовал, как сзади ко мне стоят слишком близко. Тёмная куртка передо мной крутилась из стороны в сторону, а голова сверху, казалось, сейчас отвалится.
Ненавижу очереди…
Даже замороженные куски мяса и рыба на прилавке не привлекали меня. В воздухе осколком льда замер мороз и будто дрожал при каждом малейшем движении лица.
Если честно, я будто стоял в ледяной воде и даже несколько раз проверял, а не действительно ли это так, но в ответ лишь видел свои ботинки на твёрдой поверхности затоптанного снега и ноги мужчины, стоящего передо мной.
Шаг вперед.
Рядом я услышал тяжелое пыхтение.
Вернулся отец, пока я «держал» место в очереди. Из пакета торчал хвост какой-то рыбы, кажется, карася, но в этот момент подул ледяной ветер и я зажмурился, совершенно потеряв интерес к покупке.
– Руслан, чего такой кислый? – с наигранным задором гаркнул папа, и я бесцельно пожал замерзшими плечами, утыкаясь околевшим подбородком в воротник.
Повисло едкое молчание.
Шаг вперед.
Продавец бегала от стола к столу, чтобы принести очередному покупателю необходимый товар, а я сверлил взглядом замерзший глаз какой-то рыбы на прилавке и невольно сравнивал, что и сам близок к такому состоянию.
– А вот если бы хватало мозгов, принял бы сто грамм! – ехидно продолжал папа, крутясь на месте рядом со мной, чтобы оглянуть толпу и посмотреть, кто над его словами посмеётся. Кажется, кто-то действительно прыснул от смеха, но в общем шуме я лишь сжал челюсти то ли от холода, то ли от злобы, и хранил молчание.
