Мама покачала головой и так сильно сжала уголок фотографии, что у нее покраснели пальцы.
– Я не так тебя воспитывала.
– Значит, это дело рук одной из нянечек.
У нас их было три, и они постоянно сменяли друг друга. Я до сих пор ежегодно отправлял им открытки, лунные пряники[21 - Лунный пряник (юэбин) – традиционная китайская выпечка, употребляемая в Праздник середины осени.] и фруктовые корзины на Новый год – к большому недовольству моей матери. Она не одобряла, что я отношусь к ним как к людям. Когда речь заходила о нянечках, ее ревность стремительно поднимала свою уродливую голову. Мама так и не поняла, что на самом деле у меня не было с ними отношений. Просто с ней у меня их тоже не было. После смерти отца она провела весь остаток моих подростковых лет в собственных мыслях и скорби, пока тетя не заставила ее взять себя в руки.
Помяни черта. Чжао Юй Тин (американское имя – Селеста, но для меня – Селеста Айи) ворвалась в мой кабинет в пошлом спортивном костюме Juicy Couture с поясной сумкой Gucci, напоминая пародию на богатого туриста.
– Я пришла. – Она повесила по три дизайнерских пакета на предплечья, а ухоженными пальцами сжимала стакан с бабл-ти.
Я надавил пальцами на глазницы.
– Тебя не приглашали.
Айи бросилась ко мне и одарила поцелуями, держась в полуметре от обеих щек. Знала, что лучше ко мне не прикасаться.
– Прошу прощения, что пропустила твою небольшую вечеринку, Закари. Ты же знаешь, что пятнадцатого числа каждого месяца я летаю на косметические процедуры в Сеул.
– Ничего страшного.
На вечеринку я ее тоже не приглашал. Главным образом потому, что Селесте Айи даже кредитку нельзя доверить, что уж говорить про других людей. Она, наверное, спровоцировала бы дипломатический кризис.
– Разве я не сияю? Инъекции Rejuran Healer[22 - Rejuran Healer – препарат из биологических молекул, называемых полинуклеотидами, для регенерации клеток кожи.] и Chanel, биоревитализация и процедура омоложения Baby Face. Только так и могу поддерживать кожу как у двадцатидвухлетней. – Не было у нее кожи двадцатидвухлетней. Да и вообще почти не осталось кожи. Она на 99 % состояла из филлеров.
Я увернулся от ее сумки Birkin, когда Селеста бросилась к диванам, чтобы обнять маму, и оказался прямо перед доской для игры в го, на которую умудрялся не обращать внимания после вечеринки. Я создал идеальное положение Ко, чтобы прикончить Осьминожку. Какая же она трусиха, раз убежала от неизбежного поражения. Селеста Айи прижала мамину голову к груди, вынуждая ту согнуться.
– Мы тут просматриваем варианты. – Мама отмахнулась от Айи и указала на импровизированное брачное агентство, некогда известное как мой журнальный столик. Они заговорили на мандаринском наречии. – Потому что Закари не смог выбрать себе жену на мероприятии. Не поделишься с нами соображениями?
– Да, конечно. – Айи бросила пакеты на пол и поспешила сесть рядом со старшей сестрой. Со стуком поставила бабл-ти на столик и потерла ладони. – Наконец-то вам двоим хватило ума спросить мое мнение.
Строго говоря, спросила мама. Я понятия не имел зачем. Селеста Айи совершенно чокнутая, и я говорю это со всей симпатией и обожанием, какие способен испытывать такой, как я. Когда папы не стало, она переехала в особняк моего детства, что через несколько домов отсюда, чтобы помогать меня растить, но так и не удосужилась оттуда съехать, когда я уехал в колледж. Семнадцать лет назад. Сестры до сих пор жили вместе, хотя не имели ничего общего.
Мама – чопорная, в прошлом профессор с докторской степенью, которая посвятила жизнь тому, чтобы вырастить меня в соответствии с общественными ожиданиями. Успешным. Собранным. Трудоголиком с безупречными манерами.
Селеста же – трижды разведенная бездетная певица и автор песен, которая изредка летала в Китай, чтобы выступить, заработать и развлечься с новым молодым любовником. Она поглощала больше теорий заговора, чем книг, считала торговые центры продолжением своей гардеробной, а чужое мнение волновало ее даже меньше, чем сочетаемость цветов.
Айи порвала фотографию и кинула обрывки себе за спину.
– Слишком похожа на любовницу Тао.
Тао (только по имени) и Селеста были как китайские Сонни и Шер[23 - Американский поп-рок-дуэт супругов Сонни Боно и Шер, существовавший в 1964–1977 годах.], только сверхсексуализированные. Когда-то газеты провозгласили Селесту Айи самой провокационной и противоречивой певицей страны. Она поместила статьи в рамки, будто ими можно гордиться. А потом застала Тао в джакузи с тремя женщинами. Два месяца спустя он превратился из второго мужа во второго бывшего мужа. Теперь они просто терпели друг друга на публике ровно столько, сколько требовали нечастые концерты и фотосессии.
Айи постучала по фотографии накрашенным ногтем.
– А эта?
Мама содрогнулась в своем стильном костюме.
– Ни в коем случае. Ее отец оказался в тюрьме за уклонение от уплаты налогов. Теперь ее семья живет в крохотном ветхом доме в Мак-Лейн, который оценивается от силы в миллион и триста тысяч. Вся округа обратилась к городу с петицией, чтобы его признали непригодным.
Маму волновала не бедность, а проблемы, которые та за собой влекла.
Само собой, она схватила фотографию и бросила в стопку на выброс.
– Даже не знаю, как она здесь оказалась. Запомни, Закари: ты наследуешь проблемы родни со стороны супруги, так что выбирай с умом.
Я зевнул, оставляя без внимания с десяток сообщений, которыми Олли забрасывал групповой чат.
– Похоже, решение – вовсе не обзаводиться родственниками со стороны жены.
– А эта? – Айи, прищурившись, указала на другую фотографию. – Довольно симпатичная. Круглые глаза. Молочная кожа.
– Ты описываешь козу? – Я выронил теннисный мячик. Он отскочил от стола, ударился о паркет, а потом упал на журнальный столик и покатился, пока не закрыл полароидный снимок. – Впрочем, козу проще содержать, чем жену. Давайте дальше.
Они не обратили на меня внимания. Мама недовольно скривила губы.
– Да, красивая, но она инфлюенсер. – Мама изобразила на слове кавычки. – Это бестолковая работа.
– Это вообще не работа, – перебил я. – А хобби, за которое платят, пока не изменится алгоритм и не утратится влияние. – Я терпеть не мог социальные сети. Их единственное достоинство в том, что они, по всей видимости, приближали нас к закату цивилизации.
– О, вот отличный вариант. – Мама взяла еще один снимок со стола и поднесла к естественному свету, струившемуся сквозь занавески. – Она врач. Невролог.
– В двадцать два года? – Я следил краем глаза, как мама спешит ко мне с папкой. – Идеальный возраст, чтобы стать специалистом по мозгам – когда собственный еще не сформировался.
– Она твоя ровесница. – Мама пропустила мою остроту мимо ушей и положила передо мной ее анкету. – Не лучший вариант, если хочешь иметь четверых детей, а это, признаться, самый минимум.
У нас тут не детский сад. Мне не нужен целый выводок детей, чтобы оставаться на плаву.
Я открыл рот, а потом захлопнул его, решив промолчать. Все, что связано со смертью, служило для мамы триггером. В то время как я впадал в оцепенение, она срывалась на крик. И то, и другое причиняло неудобства, но только последнее вызывало головную боль.
Мама постучала пальцем по губам.
– Однако она из хорошей семьи и активно ищет мужа. Я одобряю.
– Я тоже одобряю. – Селеста Айи неспешно подошла к тележке с напитками и налила себе двойной скотч со льдом. – Наверняка она знает хорошего пластического хирурга. Я уже давно хочу сделать легкую подтяжку. Все уже сделали.
В горле застрял горький смешок. Как же жестока жизнь, если единственное, чего желал для меня отец: жена, дети, счастье, – я презирал сильнее всего?
И все же. Все же. Я не мог подвести маму. Когда папа умер, он защитил меня от верной смерти. Если бы он не закрыл меня своим телом, то остался бы жив. У мамы был бы муж, в котором она могла души не чаять. Селеста Айи могла бы спокойно искать себе четвертого мужа. Все в мире происходило бы так, как должно. Но он покинул нас. И помимо безумной Айи, я приходился Сан Юй Вэнь единственным живым родственником.
Всю жизнь я испытывал только одно человеческое чувство. Вину. Вину за то, что убил отца. За то, что погубил свою мать. За то, что разрушил свою семью. Отпустив это чувство, я бы окончательно отделился от себе подобных. Я держался за него как за доказательство тому, что я не полный психопат. Бремя вины приятно давило, а его удушающая боль напоминала, что я еще не онемел окончательно.
– Вот она. – Мама сунула фотографию мне в лицо. Так и не убрав ноги со стола, я взглянул на снимок, чуть повернув голову набок. – Зовут Эйлин.
Эйлин была объективно привлекательна. Теплая улыбка. Красивая фигура. Все как нужно. И все же она повергала меня в страшную скуку, хотя мы еще даже не перекинулись и парой слов.
Я вернул маме фотографию, качая головой.
– Слишком благонравная.
Телефон завибрировал от очередного сообщения от Оливера. Я вздохнул, решив, что отвечу, пока он не нашел способ накалить обстановку. Не дай бог, тоже сюда притащится.
Олли фБ: Уверен? Я знаю частного детектива, который может в два счета выследить твою мошенницу.
Зак Сан: Когда я в последний раз нанимал кого-то по твоей рекомендации, в моем фильтре для бассейна застрял чей-то фаллоимитатор. Точно откажусь.
Зак Сан: Я скорее доверюсь Фрэнки Таунсенд, чем тому, кого ты посоветуешь.
Олли фБ: Ой-ой. Какой вспыльчивый. Может, тебе пора потрахаться.
Ромео Коста: С кем-то, помимо собственной руки.
Олли фБ: Бедный его член. Наверное, отправляется в постель с воплем: «Помогите! Мой хозяин передергивает меня каждую ночь».
Ромео Коста: Безупречная грамматика. Пятерка с плюсом.
Зак Сан выключил звук уведомлений.
Мама тем временем все не смолкала. Сунула фотографию под край изготовленной на заказ стеклянной рамки, под которой хранился оригинальный набросок Твомбли[24 - Сай Твомбли (настоящее имя Эдвин Паркер Твомбли-младший) – американский художник и скульптор-абстракционист.].
– А благонравная – это плохо?
– Человеку с IQ около двухсот с такой может стать скучно.
– Как ни странно, она увлекается стрельбой из лука. – Мама прокашлялась. – И умеет готовить.
– Хирурги без конца работают. Она не подойдет на роль матери.
– Я сказала «невролог», а не нейрохирург. Будь она нейрохирургом, я бы без лишних вопросов забронировала вам место для проведения свадьбы. – Не добившись улыбки, на которую рассчитывала, мама вздохнула. – К тому же она планирует взять академический отпуск, а потом перейти на неполный рабочий день.
Я встал и принялся расхаживать по кабинету, в котором все меньше и меньше пахло моим королевством с тех пор, как в нем побывала Осьминожка. В воздухе витал ее запах – апельсины, фруктовые ароматизаторы, дешевое мыло и нотка какого-то очищающего средства.
– Она не подходит, – проворчал я, приковав взгляд к незаконченной игре в го, которая дразнила меня больше, чем улыбка неизвестной женщины.
– Она замечательная. – Мама ходила за мной по пятам, а Айи собрала оставшиеся фотографии и воспользовалась ими в качестве подстаканника. – Ваши отцы были хорошими друзьями в колледже. Познакомились в Цинхуа перед тем, как твой отец уехал в Оксфорд получать степень магистра. Они были xue? zhang и xue? di. – Старший и младший. Видимо, они были близки. Я остановился как вкопанный.
Повернулся лицом к маме, отчего она резко остановилась.
– Папа ее знал?
Мамины поджатые губы тронула невинная улыбка, которая нисколько не скрывала ее истинные мотивы.
– Он много раз с ней виделся, пока ее семья не переехала в Берлин из-за бизнеса. Вообще-то, он был ее крестным отцом. Уверена, ей есть что рассказать о нем.
Я снова взял фотографию Эйлин. На миг мысль о встрече с ней почти меня прельстила. Врачи – люди с аналитическим складом ума, ведь так? Может, я сумею объяснить ей свою ситуацию. Свои условия и положения. Все важные нюансы. Мы подойдем к вопросу прагматично, сознательно и с обоюдной выгодой. Я могу дать ей богатство, статус и привилегии. Только не любовь, преданность и все прочее, что подразумевают настоящие партнерские отношения. Дети у нее тоже появятся, и Эйлин даже не придется делать вид, будто ей нравится, как ее пронзает мой огромный член. Мы могли бы заключить удобное соглашение. Своего рода коммерческую сделку.
Но другая часть меня, гораздо большая, знала, что ни одна адекватная женщина никогда не обречет себя на подобное существование. Во всяком случае, в свободном мире. Все они хотели романтических ужинов, отпусков, достойных Instagram, разговоров по ночам и секса при свечах. Прикосновений. Прикосновений. Прикосновений.
Я не мог прикасаться к людям. И это моя самая страшная тайна. Мне претило касание чужой липкой горячей кожи к моей. Я не пожимал никому руку. Не хлопал никого по спине и не целовал в щеку. Я не обнимался, не нежничал, не целовался. А секс? Вообще не обсуждается. Меня мутило от одной мысли о том, как кто-то лежит на мне. Стоило хотя бы помыслить о поцелуе, от воспоминаний о том, как я был заточен под безжизненным телом моего отца, тотчас возникало чувство, будто по коже хлестали кожаным ремнем с шипами.
Я решил пощадить папину крестницу.
– Нет. – Я разорвал фотографию женщины и рассыпал обрывки по полу, как конфетти. – Не интересует.
– Я никогда не надену платье, которое купила на его свадьбу. – Селеста Айи покачала головой, одним глотком допила виски и жахнула бокалом по тележке с напитками. – Надо просто пойти в нем на свидание.
Мама разгладила пиджак, продумывая свой следующий шаг.
Я оскалился.
– Что?
Она стояла, расправив плечи и гордо вскинув голову, в безупречном костюме и с такой же безупречной прической. Но я знал, что внутри она теряла самообладание. Что я каждый день разбивал ей сердце, затем просыпался по утру и повторял все снова.
– Ты гей? – выпалила она на одном дыхании. В ее голосе не слышалось осуждения, скорее отчаяние. Мольба объяснить последнее десятилетие. Сказать что-то хоть с толикой смысла, чтобы она смогла понять, почему я не могу найти жену. Должно быть, она много лет хотела задать этот вопрос.
– Нет. – В таком случае не был бы одинок.
– Ты же знаешь, что можешь мне сказать…
– Я не гей. Дело не в этом.
– Тогда в чем?
В моей неспособности терпеть тех, кого не могу использовать. А уж тем более выражать к ним теплые чувства.
– У меня есть стандарты.
– Которым никто не отвечает.
– Ну, они не сказать чтоб социальные. Как и их носитель.
– До меня дошли слухи. – Мама сложила руки за спиной и подошла к противоположной стене. По обеим сторонам от нее оказались мои полотна Дэмиена Херста и Уорхола. – Что на вечеринке ты был с какой-то девушкой.
Я напряг челюсти при упоминании этой маленькой беглянки.
– Да она вообще никто.
– При этом ты провел с ней три часа. – Мама окинула меня оценивающим взглядом, вернулась к журнальному столику и вынула полароидные снимки из-под бабл-ти Айи. Смахнула конденсат. Мы с мамой похожи в том, что не терпели изъяны во всем, что делали.
– Мы играли в го.
Она замерла. Усмехнулась.
