Посещать еще кого-то не имело смысла, мы отправились решать вопрос с ночевкой.
На улице Солнечной, опоясывающей насыщенный памятниками центр, нашлась небольшая гостиница.
По планировке она напоминала скорее общежитие для вахтовиков.
Все номера – неплохие и даже с отдельными санузлами – были двухместными; кровати стояли у противоположных стен, разделенные приоконными тумбочками.
Окажись тут с кем-то другим – например, с директорской секретаршей Аленой, у которой из-под юбки виднелся краешек чулка, сымитированного фасонистыми колготками – я взлетел бы в эмпиреи.
Но с пожилой главной бухгалтершей мне было все равно, где ночевать: хоть в двух одноместных номерах, хоть в одном двухместном.
Нынешняя командировка обещала нулевой результат, с этим я смирился еще дома.
Ресторана при гостинице не имелось; я оставил машину на парковке перед входом и мы пошли искать, где поужинать.
В нескольких кварталах обнаружилось приемлемое кафе.
Несмотря на возражения, Ольга Васильевна за все заплатила сама, сославшись на выписанную сумму.
Я понял, что она хочет компенсировать мне неудачу по интимной части, и в общем был рад.
Сытые и слегка пьяные, мы вернулись в гостиницу, по очереди приняли душ: сначала я ждал в коридоре, потом спутница пряталась в постели – и мирно улеглись.
День закончился, не принеся ничего приятного, но нельзя было требовать от жизни слишком много.
–…Вадим, вы спите?
Голос Ольги Васильевны раздался на границе между явью и сном.
– Еще нет, – я постарался не зевнуть. – А что?
– Пить хочется. Еврейский салат был вкусным, но…
– Еврейский?.. – перебил я.
– Ну да. Так называется – с тертым сыром и чесноком.
– Да, он был вкусный. Но чеснока слишком много.
– О чем и говорю, Вадим. Теперь хочется пить.
– Мне тоже, – я вздохнул. – Но в этой как бы гостинице нет даже киоска. Придется набрать из-под крана.
– Не надо из-под крана!
Кровать заскрипела, моя спутница поднялась.
Я невольно отметил, что спать она легла в белье; лямки бюстгальтера темнели на плечах, которые в полутьме казались очень белыми.
– У меня в сумке есть минеральная вода. Взяла в дорогу, да как-то не потребовалось.
Я тоже прихватил несколько баллонов «Мензелинской», в дальний путь никогда не отправляясь без питья.
Но климат-контроль «Флюенса» работал хорошо, от жары мы не мучились.
К тому же днем мы останавливались в придорожной шашлычной на берегу речки Карламан, где выпили по несколько стаканов хорошего чая.
О своем запасе, валяющемся в багажнике, я вспомнил только сейчас.
Одеваться и выходить к машине не хотелось; лучше было взять воду здесь.
– Вон она, стоит около двери – достаньте, пожалуйста, по бутылочке.
Сумка у Ольги Васильевны была большой; я удивился, что в двухдневную поездку она взяла багаж для путешествий.
Но каждый человек имел право на свои привычки.
Я прошел к выходу, нагнулся, раздернул молнию, откинул клапан.
Воды было много.
Запечатанные пластиковыми пробками, бутылки не имели наклеек.
Это не удивило.
Минеральная вода в летнее время стала нереально дорогой; ее приходилось брать по акциям – из некондиционных партий, порой с отлепившимися этикетками.
Я протянул бутылку Ольге Васильевне, сел на свою кровать, отвернул крышку.
Вода оказалась вкусной – острой и какой-то искристой.
Вот теперь, погасив пожар чеснока, можно было спать.
3
Оставалось неясным, уснул я, или не уснул.
Вроде бы я закрыл глаза, но тут же открыл.
Вероятно, все-таки прошло некоторое время: в номере стало темнее, из окна лился свет.
Было непонятно: то ли из-за обреза рамы светит луна, то ли перед гостиницей зажегся старомодный белый фонарь, не видный с первого этажа.
В темноте стал различим запах табака: прежние постояльцы курили прямо здесь.
Стоял покой, характерный лишь для маленьких городков, куда еще не в полной мере не проникли гадости цивилизации.
Тишину нарушало лишь ровное дыхание Ольги Васильевны.
Она спала через проход: плотно укрывшись, повернувшись спиной.
Что-то ударило меня – изнутри, снизу вверх – взорвало, обратило в горстку железных опилок, которую поднял невидимый магнит.
Я не успел ничего понять, как оказался около Ольги Васильевны.
Под простыней пахло чистым, но немолодым телом.
Бюстгальтера не было; видимо, она сняла его, пока я спал.
Прижавшись в большой мягкой спине я протянул куда-то руку.
Верхняя – то есть правая – грудь на ощупь напоминала мешок, наполненный не очень теплой водой.
До нижней – левой – добраться не удалось: все пространство до стены было заполнено мягкой плотью.
Трусы тоже куда-то исчезли.
Не вздрогнув, не сказав ни слова, Ольга Васильевна подняла ногу, просунула руку между бедер, поймала меня, помогла найти и войти.
Мир раздулся до невероятных пределов и тут же сузился обратно; от него осталось лишь одно тело, надетое на другое.
Через несколько секунд взрыв ударил опять, только в другом направлении.
Я снова ощутил себя целым – опустошенным досуха и, кажется, счастливым.
– Вадим, возвращайтесь к себе, – раздался спокойный голос. – Кровати тут узкие, спать вдвоем невозможно.
4
Лежал я головой к окну, но проснулся от солнца, бьющего в глаза.
Очнувшись, я не сразу понял, что оно отражается от зеркала, укрепленного на выступающей стене санузла.
В сознании все смешалось; я не мог дать отчет: было то, что было ночью, или приснилось по инерции восприятия, согласно которому любая командировка означает сексуальный эпизод.
Стараясь не шуметь, я сел на кровати.
Ольга Васильевна беззвучно лежала на спине, закинув за голову полноватые руки.
Поза дышала покоем; вероятно, ничего не было, поскольку иначе разумная пожилая женщина кипела бы возмущением по поводу моего фокуса.
Хотелось пить; «еврейский» салат действовал долго.
Бутылка с минеральной водой, ночью оприходованная до половины, стояла на тумбочке.
Я взял ее и в несколько глотков допил остаток.
Звенела тишина, никто не включал радио и не шаркал по коридору: похоже, мы были единственными постояльцами.
Соседка вздохнула, шевельнулась, слегка выпросталась.
Я увидел ее большие, не очень хорошо выбритые подмышки.
Солнечный свет не давал отключить рассудок.
Я не понимал, что делаю, но осознавал, как поднялся, сделал шаг, откинул простыню.
Главный бухгалтер спала голой; необъятный бежевый бюстгальтер и широкие трусы валялись на подоконнике.
Обнаженная и ничем не прикрытая, Ольга Васильевна не могла назваться совершенством.
Грудь ее была слишком мягкой, плоско растеклась; соски не имели цвета и оставались неразличимыми.
Талия отсутствовала, на боках виднелись складки, переходящие в живот, который выступал гораздо сильнее бюста.
Там, где у жены росли черная шерсть, подстриженная в щетку, у нее вились какие-то реденькие сероватые волоски.
Бледно-желтые бедра смыкались и не выглядели упругими.
Все это было объективным… и совершенно ничего не значило.
Утренний секс – интимное соединение в часы, когда гормоны клокочут, как перегретый пар, и не остается ничего, кроме желания нырнуть в бездну наслаждений – являлся одной из лучших вещей на свете.
Но с женой у нас этого не бывало.
Стоило совершить поползновения, как слышалось, что сначала надо умыться, почистить зубы, а мне еще и побриться.
Она, конечно, была стопроцентно права относительно гигиены; я и сам любил чистоту.
Вернувшись в постель отмытыми, как новорожденные тюлени, мы пытались заняться сексом – но ничего серьезного уже не получалось.
Порывы гасли, время шло.
После нескольких безуспешных попыток мы констатировали, что пора вставать, пить кофе, завтракать, разъезжаться по работам – а утреннее соитие можно перенести на завтра или даже на выходные.
Но и завтра и в выходные повторялось то же самое.
Суета расхолаживала, а злоба дня довлела; рассветная радость скользила мимо.
Возможно, в том состояла оборотная сторона законного супружества: интимное переставало быть запретным и отходило на второй план.
