– Не годится! Меняйте подушки на синие с голубым. И это тоже, – обведя жестом посуду, приказал он и вышел, направляясь к Даниялю.
Раньше того звали Данила, но всем, кто жил в гареме, присваивались арабские имена и Явар пожелал дать ему схожее с его настоящим именем. Данияль приехал к нему по приглашению, до этого работал эскортником, и это не смущало Явара – он умел ценить людей и знал, что судить за прошлое глупо.
Войдя в высокие двери, Явар обвел взглядом помещение, сравнивая с тем, что только что видел в комнате, приготовленной для Ванья. Кинувшийся радостно на шею Данияль обвил руками Явара и прильнул с поцелуем.
– Стой, стой, Данияль! – Явар нахмурился и отвел от себя цепкие нежные руки с нюдовым маникюром. – Пойдем со мной, мне нужна твоя консультация. Скоро приедет твой соотечественник, и я бы хотел, чтобы ты дал совет, как лучше обставить комнату.
Данила приподнял выщипанные бровки, удивленно воззрившись на своего господина. «Что уж там за драгоценность везут, что такие танцы с бубном нужны?» – подумал про себя, но вслух не сказал, далеко не дурак был Данила Сомов из Минска.
Глава 5.
Леха жрал икру и креветки как в последний раз в жизни – чавкал, давился, не успевал проглотить, а уже совал в свою кормушку авокадо с плесневелым сыром. Точнее, правильно было говорить «сыр с плесенью», но Ваня об этом всегда забывал. Попозже Леха попросился в туалет, и его повел Басыр, а Абдул, оставшись с Ваней, разразился проникновенной речью, из которой он понял, что «брынц» Явар – лучший «брынц» во всех смыслах, и обижать его отказом – от желания проявить гостеприимство, само собой, – нельзя. Ваня это понял еще когда ехал с мешком на голове, поэтому план у него уже имелся: прилететь к принцу, потусить с ним в лучших традициях – как тусили шейхи в штатах, поблагодарить и свалить. Исполнить каприз зажравшегося араба, который и Киркорова мог заказать прямым рейсом с концерта, не то, что какого-то Ваню-блогера, певца-самоучку. Но раз его заказали посмотреть, как звезду, то и вести себя следовало как звезде, а не как… Лехе, который блымал глазами и готов был верещать от каждого подозрительного движения.
– На, еще пожуй, – Ваня сунул ему почти в нос бутер с красной рыбой, Леха сначала замотал башкой, потом начал жевать. – Слушай, ну чо ты гонишь-то? Поздно говорить, что натурал, когда мыло в душе уронил. Будем получать удовольствие из нашей позы.
– Положения? – хмыкнул Леха.
– Нет, позы, Лех. Хорошо, что наручники хоть сняли.
– Нас убьют и закопают.
– Ай! – снова цыкнул Абдул, гневно потирая лысину, и Ваня с ним сейчас был согласен:
– Хуйню несешь. Если б хотели убить-закопать, то икру бы на нас не тратили. Поэтому давай, соберись, сожми яйца в кулак и веди себя, как мой менеджер.
Леха, стоит отдать ему должное, чуть приободрился, по крайней мере, выглядеть стал лучше: сходил в туалет умыться-причесаться, почистил зубы – тут и дорожный набор мыльно-рыльных имелся, и даже душ, но он, как и Ваня, решил ограничиться обычным плесканием в морду ледяной водой из-под крана и распечатыванием одноразовой зубной щетки. Через пять с небольшим часов оба они поняли, что все эти процедуры «освежения» были что верблюду массаж горба, потому что вышли они из кондиционерного рая в адское пекло. Ваня заморгал, вдыхая раскаленный воздух и ощущая, будто от этого жара скукоживаются легкие, приученные к питерской сырости.
– У меня глаза высыхают, – прохрипел Леха, мигом становясь красным, как будто вывалился из сауны.
Вообще-то им давали выбор – либо переодеться в самолете в традиционную арабскую мужскую одежду, – слово «мужскую» Басыр подчеркнул, потому что Ваня, увидев, что ему дают, сообщил, что в платье рядиться не собирается, по крайней мере не забесплатно, – либо остаться в своей. Остались в своей, о чем и жалели, хотя оба охранника напялили на лысины головные уборы и надели солнцезащитные очки. Радовало, что идти от самолета до машины с тонированными стеклами было всего ничего, а там снова кондер. От самолета их забрали на роскошном черном «мерине», в сопровождении ехали еще две машины, внешне не менее дорогие. Хотя, чему было удивляться, если в гости их позвал охуевший шейхов внук. Пока ехали по городу и пялились на пальмы и небоскребы, Ваня не увидел ни одного человека – жарища стояла действительно невыносимая. Леха булькал ледяной минералкой, охранники переговаривались с водителем на тарабарском, косились на Ваню и некультурно ржали над ним, судя по взглядам, однако уверен он в этом не был, потому промолчал.
– Бля, Никифоров, смотри! – толкнул его в бок Леха, и Ванька вылупился на огромные двустворчатые двери, которые перед машиной открывали вручную два парня, закутанные в те же белые одежды, которые предлагали натянуть им с Лехой. Машины въехали во двор, там «гостей» вывели и вежливым подпихиванием в спину направили в другой двор, внутренний, где под крышей располагался целый сад с карликовыми пальмами, кустами, цветами на длинных стеблях и фонтанами, выложенными из мозаики. Ваня крякнул, обернулся на Леху, который разулся и держал кроссы в руках.
– Ковры, бля, Никифоров, тут один ковер стоит дороже моей хаты, – шепотом произнес он, и Ваня опустил глаза, рассматривая расстеленные между пальмами коврики и идеально чистую плитку под ногами. Потом поднял голову, и на втором этаже кто-то, прежде стоявший у перил, отшатнулся в тень.
– И где принц? – вызывающе громко спросил Ваня, отошедший от похмельного отупения и вошедший в стадию эмоционального отката – первый страх схлынул, он вдруг понял, что ему тут позволительно если не все, то явно больше, чем простой прислуге. А еще вернулась нормальная злость человека, которому перегадили все планы.
– Яфар ибн Абдул-Азиз сам ришыт, когда фы бознакомица, – пояснил Басыр. – Фэрх, фэрх! – он кивнул на лестницу, и Ванька остро, прямо промежду глаз ощутил, что на него пялятся с верхнего этажа. Может, даже сам принц.
– А чего это – позвал в гости и не встречает? А я готовился, знаете ли, распевался, – Ванька обвел взглядом собравшихся на первом этаже незнакомых мужчин, видимо, тоже из прислуги и охраны, хлопнул себя по коленям ладонями, присел и развел руки в стороны:
– Эх, яблочко, да на тарелочке
Кому водку пить, а кому девочек
Кому водку пить, а кому девочек!
Леха снова затрясся, задрожал как Сивка-Бурка перед Иваном-дурачком, не попадая зуб на зуб, даже кроссовок из ослабевших рук уронил. Это у Ваньки в момент опасности, когда не по себе было, тормоза слетали, шел на бреющем как немецкий мессер, а у Лехи все на лбу было написано. Арабы загомонили, кто-то загоготал, но негромко, и Ваня продолжил, поднимаясь по лестнице вслед за цокнувшим Басыром:
– Эх, яблочко, да соку спелого
Полюбила я парня смелого
Эх, яблочко, да цвета красного
Пойду за сокола, пойду за ясного
Пойду за сокола, пойду за ясного
Ступил на второй этаж, повертел головой и присвистнул:
– Эх, яблочко, да ты хрустальное
А квартира у нас коммунальная!
А квартира у нас коммунальная!
Хоромы у принца были что надо – ни один коридор до конца не проглядывался, и все такое роскошное, просторное, легкое и воздушное: в светильниках, в золотых завитушках, окнах, мозаиках, цветах и коврах, что только и успевай, что головой крутить, рассматривая. Басыр подтолкнул Ваню, задавая направление, и он пошел вперед, развязно виляя задницей и то и дело зазывающе оглядываясь – почему-то был уверен, что принц шухерится за ближайшей колонной. Леха трусил рядом в предобморочном состоянии, с гулко бьющимся сердцем от страха, жары и влажности, и вместе с ним вошел, а скорее – ввалился в комнату, из которой просматривалась еще одна, судя по всему спальня.
– Сидэть тут, – сказал Басыр. – Ботом Лех… – махнул рукой в сторону, и прежде чем Леха упал в мертвенную бледность, решив, что ему так намекают о скорой кончине, Ваня уточнил:
– В другую комнату?
– Да, – кивнул Басыр, показал на расставленные на покрывале в центре комнаты яства в блюдах и ушел, заперев дверь.
– Короче, прямо сейчас нас никто знакомить с принцем не будет, – подытожил Ваня, скидывая кожанку, которая, казалось, вросла в кожу, пока они шли от машины. – Ля, плов! Леха, плов будешь?
– Сука, Никифоров, какой к хуям верблюжиным плов! – заголосил тот и принялся метаться, то высовываясь в узкое окно, то заглядывая под подушки и обнюхивая углы. Что искал, неясно, но спустя некоторое время успокоился и рухнул рядом с Ваней, который черпал тушеное мясо из блюда куском лаваша, предварительно протерев руки влажными салфетками из большой пачки с арабскими загогулинами-надписями.
– Не кипишуй, – сказал Ванька. – Я с принцем договорюсь, чтобы нас отпустили пораньше. Он будет нас уважать, Леха. Меня точно – я же соска.
– А я не соска, – огорчился Леха, снова глотая слюну от одного вида того, что собирался съесть.
– Ты – Леха. Это тоже хорошо. Дай мне вон ту хрень в пиалке.
– Баранина.
– Собрат твой, короче.
– Заткнись, Никифоров!
Леха уже ржал – значит, тоже приходил в норму. Хотя это было, конечно, нервное.
– Уебан ты, Никифоров! Нахуя ты «брынца» в верблюжью жопу посылал? Я тебя сто, сука, раз просил! Уважай своих подписчиков! Отвечай человечьим языком, а не уебанским! А ты…
– Шо я? Если бы не я, ты бы икру с гнилым сыром никогда бы не попробовал. И на море еще когда бы мы побывали, а? А тут – вон оно, глянь, прямо за окном. Спою ему три серенады, и айда к морю. Сидел бы ты щаз на своем обдроченном диване и ничего бы не увидел, кроме облупленных грязных дворов. А тут – какава красота-то, а?
Если бы еще Ваня на самом деле ощущал то, что говорил, было бы клево. Но если не он, то кто этого дристуна поддержит?
Глава 6.
Стоя в соседней комнате и наблюдая в неприметное отверстие за отодвинутой тарелкой на стене за своей ожившей мечтой, Явар не понимал, что с ним творится. С самого утра сам не свой был. И это он-то – отважный сын своего отца и самый рисковый из всех внуков шейха Фахти ибн Абдул-Азиза, кого прославленный дед ставил всем в пример.
Никогда Явар не пасовал перед трудностями – двадцать восемь прыжков с парашютом, погружения с аквалангом и без, охота в джунглях, парапланеризм, скачки, верблюжьи бега, гонки на яхтах и яликах – не было ни одного рискового, адреналинового дела, куда бы не сунул свой точеный нос третий сын Хануха ибн Абдул-Азиза. И отец, и дед гордились – какого мужчину в своем роду вырастили. Но здесь и сейчас Явар спасовал. Перед трудностями не умел, а перед красотой и этим голосом – отступил. Смотрел, слушал и млел, не боясь, что его присутствие за стеной могут обнаружить – менталитет безалаберных русских был им изучен вдоль и поперек, а все благодаря общежитию, в котором он тусовался на общих условиях. Ну, как на общих – ему был выделен целый блок, но отключение света, воды и лифта его касались так же, как и других.
