Пока водитель вез его к дворцу на обед, – отец всегда строго придерживался традиций, семья должна обедать вместе, и не важно, что женщины, мать и сестра, ели всегда на своей половине, обед должен был проводиться дома, – Явар не выдержал и включил видео. Салон заполнила музыка и голос Ивана, и под ложечкой что-то защемило, сжимаясь. Он успел прослушать с десяток видео, когда понял, что если не сумеет получить себе это сокровище, больше никогда не сможет нормально спать и есть. Поэтому прямо из машины написал в директ инстаграмма: «Ты красивый! Приезжай ко мне в Эмираты, я оплачу переезд. Принц Явар»
Если бы он так не нервничал и вспомнил, что пишет не арабскому парню, а русскому, то грубый ответ, полученный через пару часов, не так больно ударил бы по тому внутреннему теплу, что зародилось и жило теперь в нем, с тех пор как он увидел Ивана. Отправленные тем же вечером в Россию за певцом охранники Абдул-Авваль и Басыр, отучившиеся вместе с принцем и знающие русский чуть похуже его самого, должны были справиться с тем, что он провалил. Но уж тут, на месте, он лично разберется с этим вопросом. Потому что никто и никогда не отказывал принцу в том, что он хотел.
Когда он засыпал, намурлыкивая странную, кричаще-матерную песенку Ивана, перед глазами стояли ноги в драных джинсах и то, как эротично он встряхивал головой и то нежно, то дерзко улыбался. А взгляд? От него продирало до печенок и внутри что-то ворочалось, не желая укладываться и успокаиваться. А еще внезапно для себя Явар понял, что даже не дрочил на понравившегося паренька. Тот ему нравился как… как картина, арт-объект или новый пентхаус, выстроенный в Канаде для их семьи – от Ивана захватывало дух и на него хотелось молиться. Явар затолкал поглубже крамольные мысли и прочитал пришедшую смс: Басыр и Абдул сели в самолет и вскорости дожны были доставить ему его сокровище.
Глава 3.
Абдул отличался от Басыра шрамом на брови, более горбатым носом и лопоухостью. Леха, правда, сказал потом, что у него глаза добрее, но Ваня этого не увидел, для него оба дядьки были одинаково шкафообразны, лысы, бородаты и суровы, как горцы из фильма про Печорина, где обосрался Игорь Петренко. Не в прямом смысле, конечно, а как актер, и хотя Ваня смутно помнил, как тот выглядел, мама всегда говорила: «Петренко как Печорин обосрался». Однако то же самое она говорила про Козловского в фильме «Викинг» – может, она просто не любила новые версии старых фильмов или этих актеров.
И вот сейчас ее родной сынулька, любимый и единственный, готов был повторить судьбу Петренко в фильме про свое собственное похищение. Хотелось плакать, как школьница, от бессилия и страха перед неизвестным, и одной из главных причин того, что Ваня этого не делал, стало то, что в связи с сушняком жидкости в организме было недостаточно для лишних трат. Потому он сидел и слушал скулеж Лехи о том, что их сначала изнасилуют, потом продадут за границу на органы, а там, перед тем как изъять почки, изнасилуют еще пару раз, пока абрек рядом не цыкнул:
– Кому нужын твоя бочка, ай!
– А про изнасилования, значит, ни слова, – снова заскулил Леха и заерзал, заранее тетешкая свой зад. Ваня принюхался – пока, вроде, просто ерзал, а не потому что возникли трудности определенного рода, как с только что всплывшими в памяти актерами.
– Вы – госты, – сказал абрек. – Менья звать Абдул, мой друг – Басыр, нас босылать брынц Яфар за Ифан Никифороф.
– Прикольно, – нервно хмыкнул Ваня. – В «бости», вообще, приглашают сначала… Да ну нахуй! Чо, правда принц этот ваш чебурек? Слышь, Леха, он мне писал недавно в директ, правда звал в Эмираты. А я его в очко послал к верблюду.
– Ай! – снова цыкнул абрек, а Леха весь затрясся, как чихуя-хуяшка, и если бы не было мешка на голове, то Ваня бы точно увидел пузыри из носа, которые у того пошли от злобы:
– Сука, Никифоров, башку тебе открутить надо! А теперь нам ее открутят! Какие нах Эмираты, на дачу увезут в Подмосковье и там и закопают потом!
– Ай! – обрывисто и раздраженно раздалось уже с переднего сиденья, а потом очередные хурлы-бурлы, на что Абдул, вздохнув, перекинул руку через Ваню, повозился, и Леха умолк, потому что рот ему чем-то заткнули.
Ваня собирался сделать попытку мозгового штурма – куда их везут, какими дорогами, с какой целью, и что теперь будет с родителями и каналами, которые зависли без свежего контента, но вскоре все прояснилось: их вытащили из машины, заставили подниматься куда-то по ступенькам, а затем сесть. Мешок сдернули, и Ваня, щурясь от яркого освещения, уставился на Леху напротив, сидящего в кремово-бежевом кожаном кресле у иллюминатора. Оба они находились в роскошном салоне частного самолета, и помятый Леха с взъерошенными патлами выглядел среди глянцевых панелей и натуральной кожи обивки как кусок чего-то плохо переваренного. Сам Ванька, судя по внутренним ощущениям, выглядел еще хуже.
– Нэ надо бояца, – сказал Абдул, пристегивая Ваньку к подлокотнику кресла, а потом вытаскивая из кармана паспорт, который он и Леха всегда таскали с собой – родная полиция проверять их любила, особенно по утрам. – Фы – госты.
– Ага, я так и понял, – произнес тот, хотел выразить свои соображения в полной мере, но в салон вплыла стюардесса, каких на отечественных авиалиниях точно не водилось, только на подиумах, улыбнулась сначала Ване, потом Лехе, поставила на низкий столик между креслами поднос с напитками и ведерком льда и встала в ожидании, глядя на Абдула, расположившегося на свободном месте.
– Что-то ищо нужьно? – спросил тот, поворачиваясь к Ване, и они с Лехой в один голос сказали:
– Пиво.
Девушка с обложки ушла, чтобы спустя несколько минут прийти с двумя запотевшими зелеными бутылками и высокими стаканами. Ваня мотнул головой, отказываясь от стакана, содрал крышку о край столика, выжрал животворящее и ледяное пойло в два глотка и приложил стекло ко лбу, чувствуя, как начинает оживать. Леха сидел в том же положении с закрытыми глазами, а где-то в другой части салона, отгороженной от той, где находились они, громко, на басурманском разговаривал Басыр по телефону и стучала каблучками стюардесса. Ваня выглянул в иллюминатор и увидел лишь кусок взлетной полосы.
– Так, – сказал он. – Еще раз, пожалуйста, о том, куда нас везут.
– Фас ждот ф бости бринц Яфар, фнук достобачтенного шейха Фахти ибн Абдул-Азиза, фосьмой наслэдьнык на брестол, трэтый сын Хануха, – охотно проговорил Абдул, поправляя полы пиджака и усаживаясь удобнее.
– Но мы не договаривались с вашим принцем ни о каких гостях, – сказал Ваня, а Леха подтявкнул, что уж он точно ни о чем не договаривался и не собирается никуда лететь.
– Фы не можэт отказат брынц Яфар, – Абдул широко улыбнулся. – Фы бобудэте ф госты, бока он хочыт. Он сказат, чтобы мы брифэзты Никофороф, но Никифороф был с друг, потому ф госты его фезты фмэсте с друг. Так нам сказат – без лышних сфидетель.
– Лех, переведу: если не хочешь в гости в Эмираты, то можешь остаться на родине, прямо под русской березкой. Лучше, наверное, все же в Эмираты. И отказаться мы не можем, да? Ладно, лысня, не отвечай, и так понял, что договариваться о чем-то надо лично с вашим принцем. Можно хоть маме позвонить?
– Мама уже фсе знать, – Абдул, похоже, решил сегодня ослепить их талантом своего стоматолога. – Яфар сказать позаботиться о маме Фанья – ей отбравить корзыну лючих арабских сладост и духоф и сказат, что Фанья ф госты у брынца.
– Мою маму Таисия зовут, вообще-то.
Абдул нахмурился:
– Мама – Таисия, мама Фанья.
Ваня нахмурился в ответ, впервые испытывая дискомфорт в донесении мыслей, но Леха избавил его от лишних энергозатрат:
– Фанья – это он так тебя называет. Ваня, типо.
– А, – произнес тот. – Кринж! Слышь, Абдулла, маме все равно надо позвонить. Пожалуйста. Я обещаю, что ничего лишнего не скажу.
Пока самолет готовился к взлету, а точнее вся борткоманда ждала, пока «Никифороф» решит все свои проблемы, Ваня, натянув свое самое честное выражение лица, объяснял маме, что его пригласил выступать арабский магнат и что все в полном порядке. И что это новый виток его карьеры и популярности, а не какие ни эскорт-услуги, на которые он купился. Мама пообещала, что обратится полицию, если Ваня не будет звонить ей каждый день и пожелала счастливого пути.
– Тфой друг не будэт зфонит? – поинтересовался Абдул, забирая у него телефон, и Ваня, решивший уже катиться в вышеназванное верблюжье очко со всем возможным кайфом, отмахнулся:
– Да кому он нахуй нужен! Он в прошлом году пропал на три месяца, бухал на даче у другана, так ничо.
– Ай, зачэм так ругаэш, – огорчился Абдул. – Такой красывый, такие слофа гофорить! Помыть рот тибэ!
Леха, которого уже жмыхнуло пивом на голодный желудок, заржал, гремя наручниками, и Ваня напомнил, что гостей в подобных браслетах не возят. И уж тем более в мешках на голове. Абдул только плечами пожал – мол, все ради вашей же безопасности. Сбежать из самолета никакого варианта не имелось, потому оставалось только принять все как должное – если он тут гость, то пусть и обслуживают его теперь как гостя.
– Жрать хочу, – сказал Ваня, глядя на Абдула и тот тут же поднялся, чтобы позвать стюардессу, хотя наверняка для этого была специальная кнопка.
Ваня потыкал во все кнопки на панели справа от себя, и одновременно с кондером включилась плазма над головой, транслируя арабский сериальчик.
– Живем! – воскликнул Леха и сглотнул слюну – стюардесса вошла с блюдом маленьких бутеров на шпажках и тарталеток с креветками и икрой.
Глава 4.
За доставку своей сказочной мечты, что поразила его в самое сердце, Явар не переживал. Абдул и Басыр, которых отец отправил с ним в качестве охраны, когда ему исполнилось восемнадцать, в Россию, тоже в свое время учили язык, правда давался им он значительно труднее, говорили хуже, чем он: никак не покорялись им несколько славянских букв, хоть он и тренировал их так же, как и его частный учитель. До сих пор с содроганием вспоминалось, что его «Л» для учителя была недостаточно твердой, и как он мучилЬся, выглаживая эту букву от мягкости. «П» недостаточно глухо звучала, стараясь превратиться в «Б», с «В» и «Ф» были те же проблемы. И если учитель – слава русской грамматике, что ему запретили бить ученика палками, а то не сносить бы Явару синяков – добился от него удовлетворительных результатов, то охранники так и не преодолели порог нормального выговора, и от их неразборчивой речи падали не только листья с деревьев, но и знакомые и друзья.
Но, собственно, свою роль охранников и помощников во время учебы в МГУ они выполнили прекрасно, и были рады, когда покинули негостеприимную холодную страну, где все можно было купить за деньги. Однако пока они не вернулись с учебы домой, их ничто не радовало, хотя они раньше рассуждали, что деньги решают все. Пришлось понять, что далеко не все: хмурые лица и унылые пейзажи воздействовали на Абдула-Авваля и Басыра сильнее, чем на их господина. Возможно потому, что те общались по большей части только между собой и относились к этому как к работе, а Явар со своей неугомонной жаждой жизни и новых познаний не мог проходить мимо всего нового и с наслаждением впитывал в себя своеобразную культуру, непривычные правила и обязанности.
Отец думал на перспективу и имел далеко идущие планы на развитие деловых и торговых отношений с Россией. Переводчики, консультанты, это все, безусловно, хорошо. Но лично узнать язык, познакомиться с менталитетом и попробовать на зуб культуру значило намного больше, чем просто изучить язык с преподавателем и посмотреть обучающие видео.
Ханух ибн Абдул-Азиз за свои шестьдесят два года много повидал – как взлетали и падали правители, исчезали ветви знатных фамилий, как развивался их мир, как на его глазах поднялся в пустыне космическим колоссом Дубай, к чему их род тоже приложил немало усилий, поэтому был мудр по отношению и к своим трем детям от трех жен, и к бизнесу, и даже к тому, что его средний сын увлекался парнями, со временем привык, смирился и воспринял как шутку судьбы – Явар был не первым в их роду, кто унаследовал такую любовь. Конечно, он не терял надежды, что он перебесится, наиграется и вернется к правильной жизни. Но видя отчаяние своего красивого сына, в свое время даже купил ему первого мужчину в его гарем, опытного, старше того на десяток лет, для нежного ознакомления с азами мужской любви. Правда, он не рассчитывал, что эти игрища так затянутся…
Он и в Россию сына отправил в надежде, что пожив в этой суровой холодной стране контрастов, Явар одумается и вернется к нормальным отношениям. Но чуда не случилось. Не прельстили славянские женщины.
Отслеживая жизнь сына, Ханух ибн Абдул-Азиз прекрасно знал, что творится в его доме. Рауф, араб, которому уже исполнилось тридцать пять лет, так и оставался самым старшим наложником у Явара, и в благодарность за то, что Ханух выбрал учителем для сына именно его, держал отца в курсе всех событий, происходящих в гареме.
Отец был слаб по отношению к Явару – любил его больше других, даже больше первенца Салаха, которому и достанется львиная доля наследства и часть империи Абдул-Азизов. Но, будучи мудрым правителем и отцом, он решил, что лучше держать Явара подле себя и быть в курсе его любовных отношений, чем запретить их, и тогда он бросится во все тяжкие, заводя запретные знакомства не там и не с теми, кто ему нужен. Мудрость веков не зря твердила, что быть мудрым больно. Зато, держа руку на пульсе, всегда можно было вовремя принять нужное решение и скорректировать жизнь любимого сына. Когда ему прикажут, Явар не посмеет ослушаться, распустит свой гарем и женится на той, кого выберет отец.
***
За день подготовить комнату для сокровища было просто. Было бы еще проще, если бы Явар определился, чего он хочет.
Он почему-то нервничал. Поэтому пришел вечером в приготовленные комнаты для Ванья и окинул цепким требовательным взглядом белое помещение с высокими потолками, белыми с золотым шитьем шторами, в таких же цветах выдержанным интерьером: шелковыми подушками, диванами, коврами и покрывалами.
Он нервно прошел к зарешеченному окну, полюбовался чудесным видом на залив, на белые коробки строений, на пальмы. Все это привычно было его взору, но как воспримет эту комнату и эти нежные цвета его сокровище? Внутри от волнения все подрагивало, и он в который раз удивился, что не испытывает дикого сексуального подъема, как это было с другими гаремными юношами. Может быть у него проблемы с мужским здоровьем?
Две молоденьких служанки с открытыми лицами и в прозрачных шальварах – Явар знал, что отец не теряет надежды переманить его любыми способами на нужную сторону, но это не срабатывало, – стояли в соблазнительных позах в ожидании одобрения: кальян, блюда для фруктов, пиалы, кувшины – все было подобрано в одном стиле с обивкой мебели и покрывал. Они превратили эту комнату в идеальную для приема дорогого гостя.
Явар наморщился и пощелкал пальцами:
